Она положила левую руку на живот — там не было никакой раны. Ни синяка. Ни царапины.
— Давай разберемся, — сказал он. — Ты видела, что ножом зарезали тебя?
— Нет.
— Но что ты видела?
Она встала, дав ему понять, что справится сама, когда он попытался помочь ей. Подойдя к окну, она посмотрела вниз на сорокафутовый бассейн, расположенный рядом с основным домом, и огромную лужайку, протянувшуюся до домика, в котором жили Черчилли на другом конце владения. Обычно это зрелище благосостояния успокаивало ее, но не сейчас.
— Я видела другую женщину. Не себя. Но я почувствовала ее боль, будто она была моя.
— Ничего подобного не случалось раньше.
— Но случилось в этот раз.
— Ты никогда не слышала, чтобы другие ясновидящие испытывали что-либо подобное? Хуркос? Круазе? Дикшорн?
— Нет. — Она отвернулась от окна. — Что это может означать? Что должно случиться со мной?
— Ничего с тобой не должно случиться.
Убедившись, что ей стало лучше, он начал задавать ей вопросы, способные провести ее по видению вперед или по памяти видения, которое уже прошло.
— То, что ты видела, уже произошло?
— Нет.
— Эта женщина, которую зарежут... это была одна из тех, которых ты видела вчера ночью?
— Нет. Это другая.
— Ты хорошо разглядела ее лицо?
— Да. Но только на мгновение.
Мэри сидела у окна на крутящемся кресле. Ее руки на темно-коричневом велюре были бледны, почти прозрачны. Ей казалось, что она легче, чем воздух, будто само ее существование было чем-то нереальным, призрачным.
— Как выглядела эта женщина? — спросил Макс.
— Симпатичная.
Он сел напротив нее.
— Цвет волос?
— Брюнетка.
— Глаза.
— Зеленые или голубые.
— Молодая?
— Да. Примерно моего возраста.
— Ты не почувствовала ее имя?
— Нет. Но у меня ощущение, что я видела ее раньше.
— Вчера у тебя, тоже было подобное ощущение об одной из тех девушек.
Она кивнула.
— А что заставляет тебя думать, что ты знакома с ней?
— Не знаю. Это просто ощущение.
— А сцена преступления была похожа на вчерашнюю?
— Нет. Эта женщина будет убита... в салоне красоты.
— В парикмахерской?
— Да.
— Там только одни женщины?
— Парикмахер — мужчина.
— А что случится с ним?
— Он тоже будет убит.
— Какие-нибудь еще жертвы?
— Еще одна. Женщина.
Когда все эти экстрасенсорные образы прошли через ее мозг, она почувствовала огромное облегчение. Однако каждый новый образ сопровождался жестоким воспоминанием о ноже, который она мистически приняла на себя вместе с умиравшей женщиной.
— А как называется этот салон красоты? — продолжал Макс.
— Не знаю.
— А где он находится?
— Недалеко отсюда.
— Опять в округе Оранж?
— Да.
— А в каком городе?
— Не знаю.
Вздохнув, он поудобнее устроился в кресле напротив.
— А убийца тот же самый, которого ты видела вчера ночью?
— Он самый.
— Он повторяет эти убийства, он психопат? Он собирается убить четыре или пять человек в одном месте и троих в другом?
— Возможно, это только начало, — мягко заметила она.
— Как он выглядит?
— Пока я еще не знаю.
— Это высокий мужчина или нет?
— Не знаю.
— А как его имя?
— Хотела бы я это узнать.
— Он старый или молодой?
— Я не знаю даже этого.
В комнате стало душно. Воздух был влажный и тяжелый. Она поднялась с кресла и открыла окно.
— Если ты не можешь получить его образ, — сказал Макс, — как ты можешь утверждать, что это один и тот же человек.
— Могу, и все.
Она села, на этот раз лицом к окну.
Она чувствовала себя легко, бестелесно. Ей казалось, что ее куда-то уносит бризом, сильным бризом в бесконечные просторы. Возникшие видения выкачали из нее много энергии. Больше таких видений она уже не выдержит. Особенно если они будут преследовать ее постоянно.
«Очень скоро, — подумала она, — мне не понадобится и торнадо, как это случилось с Дороти. Всего лишь дуновения ветерка будет достаточно, чтобы перенести меня в мир иной».
— Что мы можем сделать, чтобы удержать его от убийств? — спросил Макс.
— Ничего.
— Тогда давай выкинем его сейчас из головы.
Она вскрикнула:
— Знаешь, когда я чувствую себя так плохо, мне даже не хочется жить.
Он ждал.
Сцепив пальцы, она сидела напротив него.
— Когда я узнаю, что должно случиться что-то ужасное, то знаю я недостаточно, чтобы предотвратить это. Если мне дана эта сила, почему я не могу управлять ею? Почему я не могу включить или выключить ее, как обыкновенный телевизор? Почему, когда мне нужна ясность, все мои видения настолько туманны? Может, это злая шутка Господа? Многие люди должны умереть, потому что я не могу видеть ясно? Черт возьми, черт возьми, черт возьми!
Она вскочила на ноги и подбежала к телевизору. Она включала и выключала его, включала и выключала с силой, достаточной для того, чтобы сломать его.
— Ты не можешь чувствовать ответственность за то, что ты видишь в своих видениях, — сказал он.
— Но я чувствую.
— Тебе надо измениться.
— Я не изменюсь. Я не могу.
Он тоже поднялся, подошел к ней, взяв у нее из рук пульт управления.
— Почему бы тебе не отвлечься? Поедем вместе за покупками.
— Нет, — ответила она. — У меня назначена встреча с доктором Каувелом.
— Она состоится у тебя через два с половиной часа.
— Я не хочу ехать сегодня за покупками, — сказала она. — Поезжай сам. Я займусь этим завтра.
— Но я не могу оставить тебя здесь одну.
— Я и не буду здесь одна. Я буду с Анной и Эмметом.
— Тебе не следует вести машину.
— Почему?
— А если у тебя начнется еще один приступ?
— Тогда меня повезет Эммет.
— А чем ты займешься, прежде чем ехать к психоаналитику?
— Напишу статью для газеты.
— Мы отправили целую пачку статей в газету на прошлой неделе. Мы уже обгоняем график примерно статей на двадцать.
Хотя она еще не успокоилась, она постаралась ответить ему более ровным тоном:
— Мы обгоняем график на двадцать статей, потому что пятнадцать из них написал ты. Пора и мне внести мой вклад. Если мы обгоним график на двадцать одну статью, ничего страшного не случится.
— На моем столе лежит материал о той женщине в Северной Каролине, которая может предсказывать пол еще не родившихся детей, только дотронувшись до матери. Ею занимаются сейчас в Дьюкском университете.
— Вот об этом я и напишу.
— Хорошо, если ты чувствуешь, что у тебя достаточно сил...
— Да, достаточно. А ты поезжай в магазины «Гуч-чи», «Джиорджио», «Френч Конер», «Джуэл Парк», «Куреже» и «Ван Клиф и Арпельз»[1] — и купи мне красивых вещей к Рождеству.
Стараясь сдержать улыбку, он сказал:
— Но я уже приглядел кое-что в «Вулворте»[2].
— Ах, — ответила она, подыгрывая ему, — тогда не забудь, что я, в таком случае, приготовлю для тебя вместо подарка чек на покупку гамбургера.
Он изобразил, что разочарован.
— Ну хорошо, я выберу что-нибудь в «Гуччи» и «Эдвардз Лоуэл» к тому подарку, который я уже выбрал в «Вулворте».
Она широко улыбнулась.
— Давай, давай. Может, тогда я и позволю провести тебе ночь здесь, а не в машине.
Он рассмеялся и поцеловал ее.
— М-м-м, — сказала она. — Опять.
Она знала, что она любима, и эта уверенность немного сглаживала тот ужас, который она пережила в последние дни.
Глава 8
Центральной частью офиса доктора Каувела была коллекция, насчитывавшая сотни стеклянных собачек, которая была размещена на стеклянных и металлических полках по одну сторону от его стола. Ни один из экспонатов этого зверинца не был больше ладони Мэри, а большинство были значительно меньше. Тут были стеклянные собаки всех цветов: голубые, коричневые, красные, чисто-белые и молочно-белые, черные, оранжевые, желтые, пурпурные, зеленые, прозрачные и матовые, в полосочку и в горошек. Тут были комнатные собаки и собаки крупных пород. Одни из них лежали, другие сидели, стояли, бежали или были запечатлены в момент стойки. Бассеты, борзые, эрдели, немецкие овчарки, пекинесы, терьеры, сенбернары и еще дюжина разных пород. Сука с малюсенькими щенками из хрупкого стекла стояла вблизи комической группки, состоявшей из собак, игравших на различных инструментах — флейте и барабане — и трубивших в рог для гончих собак. Несколько любопытных фигурок поблескивали в темноте молчаливого зоопарка: подстерегающий цербер, демоны с собачьими мордами и высунутыми языками.
Стекло украшало и самого доктора. Он носил очки с толстыми линзами, которые делали его глаза необычно большими. Невысокого роста и спортивного сложения, он очень внимательно следил за своей внешностью. Стекла его очков всегда были идеальной чистоты, потому что он протирал их постоянно.
Мэри сидела за столом напротив доктора.
Психоаналитик открыл новую колоду игральных карт. Он вытащил из нее десять карт и разложил их на столе лицом вниз.
Она взяла в руки петлю из проволоки диаметром в шесть дюймов, которую он приготовил и держал над картами. Она стала двигать петлей взад и вперед. Дважды петля дернулась, будто невидимые пальцы пытались вырвать ее из рук Мэри. Через минуту она положила петлю на стол и указала на две карты.
— Эти две карты — самого высокого достоинства среди этого расклада.
— А что это за карты? — спросил Каувел.
— Один из них, возможно, туз.
— Какой масти?
— Не знаю.
Он перевернул карты. Трефовый туз и червонная дама. Напряжение отпустило ее.
Он перевернул остальные карты. Самым большим по достоинству был джокер.
— Невероятно, — заметил он. — Это один из самых трудных тестов, которые мы используем. Из десяти карт у вас была точность на девяносто процентов. Вы никогда не думали о том, чтобы махнуть в Лас-Вегас?
— Снять банк с «двадцати одного стола»?
— А почему бы и нет? — откликнулся он.
— Единственный способ, при котором у меня есть шансы, — это попросить партнеров разложить карты и позволить мне поводить над ними петлей, перед тем как начнут сдавать.
Как и все его движения и выражения чувств, его улыбка была чуть заметной.
— Вряд ли они согласятся.
Последние два года ее встречи с ним по вторникам и пятницам начинались в половине пятого, а заканчивались в шесть. В эти дни она была последней пациенткой Каувела. В течение первых сорока пяти минут она участвовала в различных экспериментах по экстрасенсорному восприятию для ряда его статей, которые он намеревался опубликовать в одном из профессиональных журналов. Следующие сорок пять минут он занимался с ней как психоаналитик.
В ответ на ее согласие сотрудничать он отказался от своего гонорара.
Она была вполне в состоянии заплатить за прием. И согласилась на такие условия только потому, что эти опыты заинтересовали ее.
— Бренди? — спросил он.
— С удовольствием.
Он налил им обоим Реми Мартен.
Они встали из-за карточного столика и уселись в кресла, стоявшие рядом с небольшим сервировочным столиком.
Каувел никогда не пользовался стандартной техникой для работы с пациентами. У него был свой собственный стиль работы. Ей нравился его ровный, спокойный подход.
— С чего бы вы хотели начать? — спросил он.
— Не знаю.
— Подумайте!
— Я вообще ни с чего не хотела бы начинать.
— Вы всегда говорите так, и вы всегда потом начинаете.
— Но не сегодня. Я просто хотела бы посидеть здесь.
Он, кивнув, налил себе бренди.
— Почему вам всегда так трудно со мной? — спросила она.
— Я не могу ответить на этот вопрос. А вы — можете.
— А почему я не хочу рассказывать вам?
— Вы хотите рассказывать. Иначе вы не пришли бы сюда.
Улыбнувшись ему, она сказала:
— Помогите мне начать.
— О чем вы думали по дороге сюда?
— Это не то место с которого надо начать.
— А вы попытайтесь.
— Ну хорошо... Я думала о том, что я из себя представляю.
— И что вы из себя представляете?
— Я — ясновидящая.
— И что из этого?
— Я думала о том, почему я? Почему не кто-нибудь другой?
— Специалисты в этой области считают, что в каждом из нас заложены парапсихические таланты.
— Может быть, — сказала она, — но большинство людей не обладает ими в такой степени, как я.
— Мы просто не знакомы с нашими потенциальными возможностями, — сказал он. — Только горстка людей сумела воспользоваться своими сверхъестественными способностями.
— И почему же среди этих людей оказалась я?
— Скажите, а лучшие ясновидящие не получали травму головы до того, как у них обнаружилась эта способность?
— Да, так было с Питером Хуркосом, — ответила она. — И со многими другими. Но не со всеми.
— А с вами?
— Травма головы? Нет.
— Да.
Она сделала глоток бренди.
— Какой замечательный вкус.
— Вы получили подобную травму, когда вам было шесть лет. Вы упоминали об этом несколько раз, но никогда не желали продолжать тему разговора.
— Я и сейчас не хочу продолжать его.
— Но вы должны, — сказал Коувел. — Ваш отказ говорить об этом и есть доказательство, что...
— Что-то вы разговорились сегодня, — ее голос стал жестким и слишком громким. — Я плачу вам за то, чтобы вы слушали меня.
— Вы не платите мне.
Его голос, как всегда, был мягким.
— Я могу сейчас же встать и уйти.
Он снял очки и стал тщательно протирать их носовым платком.
— Без меня, — резко сказала она, пытаясь вывести его из состояния безразличного спокойствия, — вы никогда не собрали бы материал, чтобы написать такое огромное количество статей, сделавшее ваше имя известным среди собратьев по профессии.
— Статьи — это не самое главное. Если вы так хотите уйти, уходите. Вы хотите разорвать наше соглашение?
Она поглубже забралась в кресло.
— Извините.
Она редко повышала голос и никогда не кричала на него — она резко покраснела.
— Не надо извиняться, — ответил он. — Но вы никак не хотите понять, что то, что вы пережили двадцать четыре года назад, может быть ключом к решению всех ваших проблем. Это может быть причиной вашей бессонницы, периодических глубоких депрессий, внезапных приступов беспокойства.
Она почувствовала слабость и закрыла глаза.
— Вы очень хотите убедить меня в этом.
— Это было бы замечательно.
— Тогда помогите мне начать.
— Вам было шесть лет.
— Шесть...
— И у вашего отца тогда водились деньги.
— И большие.
— Вы жили в небольшом поместье.
— В двадцать акров. В нем был огромный ухоженный парк, в котором постоянно... постоянно работал...
— Садовник.
— Садовник, — повторила она.
Она больше не заливалась краской — щеки были холодны, руки ледяные.
— Как его звали?
— Не помню.
— Неправда, вы помните.
— Бертон Митчелл.
— Он вам нравился.
— Сначала да.
— Вы говорили как-то, что он дразнил вас.
— Поддразнивал. Шутя. И еще он придумал мне имя.
— Какое?
— «Непослушность». И звал меня так, будто это было настоящее имя.
— А вы были непослушны?
— Напротив. Он просто дразнил меня. Он взял это из детской песенки «Мэри, Мэри, непослушная совсем...».
— А когда Бертон Митчелл перестал вам нравиться?
Как ей захотелось вдруг оказаться сейчас дома. С Максом. В его сильных объятиях.
— Когда Бертон Митчелл перестал вам нравиться, Мэри?
— В тот день, в августе.
— А что случилось?
— Вы знаете?
— Да я знаю.
— Зачем вы спрашиваете тогда?
— Потому что мы никогда не преодолеем эту проблему, если не проанализируем ее с самого начала.
— Я не хочу больше говорить об этом.
Но его голос стал жестким:
— Что случилось в тот день в августе, когда вам было шесть лет?
— Вы приобрели за последнее время каких-нибудь новых стеклянных собачек?
— Что сделал Бертон Митчелл в тот день в августе?
— Он пытался изнасиловать меня.
* * *Шесть часов. Ранний зимний вечер. Воздух свежий и холодный.
Он оставил машину у бара и пошел на север вдоль трассы. Сзади его постоянно обгоняли машины.
В одном кармане у него был нож, а в другом — револьвер. Он держал и то, и другое в руках.
Гравий шуршал под его ботинками.
Порывы ветра от проезжающих машин обдавали его, пробегая по волосам. Пальто постоянно прилипало к ногам.
Салон красоты «Современные прически» занимал небольшое, специально для этого предназначенное здание на главной улице северной окраины Санта-Аны. Стилизованная тростниковая крыша, окна со свинцовыми переплетами, оштукатуренные стены с заостренными выступами — здание напоминало коттедж в стиле английского загородного дома — все было выполнено в духе старины, кроме фонарей, освещавших фасад здания, и еще ярко-розовой и зеленой краски.
Квартал был сугубо коммерческий. Станция техобслуживания, ресторан быстрого обслуживания, дюжина мелких офисов, расположенных в близлежащих домах. Все они гнездились в свете неоновых огней в тени пальмовых деревьев, окаймленные живой зеленой изгородью. Они расцветали, как ядовитые цветы, в воздухе округа Оранж, пропитанного запахом денег. Чуть южнее «Современных причесок» расположился салон по продаже импортных автомобилей. Ряд за рядом сверкали в ночи лоснящиеся автомобили. И только ветровые стекла и металл враждебно поблескивали в туманном освещении. Севернее, за салоном красоты, находился кинотеатр с тремя залами, а позади всего этого торговый центр.
Перед салоном красоты, на площадке для парковки машин, стояли грязный белый «кадиллак» и сверкающий «мерседес».
Он пересек площадку, занимаемую салоном по продаже автомобилей, и, протиснувшись между машинами, открыл дверь парикмахерского салона и вошел внутрь.