Тут Пиджин наконец остановилась. Ей потребовалось около получаса, чтобы передать ему весь разговор. За это время он не проронил ни слова, не шевельнулся, не остановил ее, хотя несколько раз ему очень хотелось сказать, что с него хватит. Но по большому счету останавливать ее было не в его интересах. В его интересах узнать все, даже если это все включает фразу «я пока не готова утверждать, что новое положение вещей будет устраивать меня всегда».
— Ну вот и все, — сказала Пиджин. — Не слово в слово, но близко к тексту. Это практически все, что было сказано.
— Вышло лучше или хуже, чем ты ожидала? — спросил он.
— Много лучше. Я очень волновалась, когда ехала на эту встречу.
— И, кажется, напрасно. Ты держалась отлично.
— И когда ехала обратно, тоже волновалась: как расскажу тебе. И понимала, что кое-что тебе точно не понравится.
— И опять не стоило волноваться.
— Правда? Надеюсь, мой рассказ не восстановил тебя против моей матери?
— Она здравомыслящая женщина. И потом, она твоя мать и сказала то, что и должна была сказать. Я понимаю ее и… — он усмехнулся, — кое в чем с ней согласен.
Пиджин, слегка покраснев, тихо спросила:
— Надеюсь, на меня ты тоже не обиделся?
— Я просто восхищен тобой, — сказал он. — Ты ни от чего не увиливала — ни с ней, ни со мной.
— Правда? Ты не уязвлен?
— Нет.
Разумеется, он был уязвлен и зол. Он сидел спокойно и слушал внимательно, как слушал всю жизнь, на сцене и вне сцены. Но его поразило хладнокровие, с каким Кэрол описала процесс старения и опасность, которой он подвергает ее дочь. Как бы спокойно он ни старался держаться, его задело это «ненормально и неестественно». Какая гадость, честное слово! Ладно бы еще Пиджин было двадцать два и разница между ними составляла сорок лет, но откуда такое вот собственническое отношение к сорокалетней женщине с весьма богатым и необычным сексуальным опытом? И почему, черт побери, эту сорокалетнюю женщину так волнует мнение ее родителей? Другие были бы счастливы, что она с ним, думал он, хотя бы из корыстных соображений. В конце концов, он не последний человек, и с деньгами, готов заботиться о ней. И она тоже не молодеет. У нее роман с мужчиной, кое-чего достигшим в жизни, что в этом плохого? Так нет, их основной посыл: не вздумай стать нянькой этому старому сумасшедшему.
Однако, раз уже Пиджин, кажется, не разделяла мнения Кэрол на его счет, Саймон счел за лучшее умолчать об этом, как и обо всем остальном, что ему не нравится. Что толку клеймить ее мать за попытки уколоть его? Лучше принять их с иронической усмешкой. Даже если бы Пиджин смотрела на него глазами своей матери, с этим все равно ничего нельзя было бы поделать. И когда «новое положение вещей» перестанет ее устраивать, его ничто не спасет.
— Ты мне удивительно подходишь, — сказала ему Пиджин. — Просто то, что доктор прописал.
— А ты — мне, — сказал он и на этом остановился. Решил не добавлять: «А что касается твоих родителей, мне очень жаль, но я не могу сообразовывать свою жизнь с их чувствами. Откровенно говоря, их чувства не настолько важны для меня. Более того, по-моему, на данном этапе твоей жизни они не должны быть так уж важны и для тебя». Нет, он не стал развивать эту тему, не попытался защититься от нападок ее семьи. Он будет просто терпеливо молчать и надеяться, что мнение семьи отойдет на задний план само собой.
Весь следующий день Пиджин обдирала старые обои в своем кабинете. Много лет назад их выбирала Виктория, Экслеру было все равно, какие они. Пиджин видеть их не могла и спросила, нельзя ли поменять. Он ответил, что это ее комната и она может менять в ней что захочет, так же как в спальне наверху и смежной с ней ванной, да и во всех остальных комнатах тоже. Он хотел нанять маляра, но она настояла на том, чтобы самолично содрать обои и покрасить стены, сделав кабинет совершенно своим. У Пиджин дома имелись все необходимые инструменты, и она привезла их с собой, чтобы приступить к работе в воскресенье, на следующий день после встречи в Нью-Йорке с матерью, поставившей под сомнение нормальность ее связи. Саймон, должно быть, раз десять наведывался посмотреть, как Пиджин работает, и всякий раз выходил из кабинета с утешительной мыслью: она бы не проявляла такого рвения, если бы Кэрол убедила ее порвать с ним; не стала бы обустраивать жилище, если бы не решила остаться надолго.
Вечером Пиджин уехала домой: у нее на следующее утро были назначены ранние занятия в колледже. Когда в воскресенье около десяти вечера зазвонил телефон, Экслер подумал, что это она — звонит сказать, что благополучно добралась. Но это была обманутая деканша: «Имейте в виду, мистер Знаменитость, она соблазнительная, наглая, совершенно холодная, безжалостная и абсолютно безнравственная». И повесила трубку.
* * *Утром Экслер поехал в автосервис. Он оставил там машину, а механик отвез его домой на своем пикапе. Вернуть машину обещали в конце дня, когда закончат ремонт. Около полудня, выйдя на кухню приготовить себе сэндвич, Экслер бросил взгляд в окно и увидел, что кто-то стремительно пробежал по лужайке и скрылся за сараем. Это был человек, не опоссум. Экслер отошел от кухонного окна и подождал, не появится ли второй человек, третий, четвертый. По округе в последние месяцы прокатилась волна грабежей. Грабили в основном пустовавшие в будние дни дома, куда владельцы приезжали на выходные, и он подумал, что грабителей могло привлечь отсутствие автомобиля под навесом. Вероятно, его дом решили обчистить среди бела дня. Он быстро поднялся на чердак, достал ружье и зарядил его. Потом вернулся в кухню, чтобы наблюдать в окно за незваными гостями. В ста ярдах к северу, на дороге, перпендикулярной той, что вела к его дому, стояла машина, но она была слишком далеко, чтобы он мог разобрать, сидит в ней кто-нибудь или нет. Странно было видеть там автомобиль: с одной стороны от дороги поднимался густо заросший лесом склон, с другой до самого сарая Экслера простиралось поле. Тот, кто прятался за сараем, вдруг выскочил, пробежал вдоль его стены и метнулся к дому. В окно кухни Экслер увидел, что это женщина — высокая, стройная блондинка в темно-синей лыжной куртке и джинсах. Теперь она заглядывала в окно гостиной. Он все еще не знал, одна ли она, и на мгновение застыл с ружьем в руках. Она стала переходить от одного окна к другому, задерживаясь у каждого ровно столько времени, сколько требовалось, чтобы рассмотреть комнату за стеклом. Экслер тихо вышел из дома через заднюю дверь и незаметно подкрался к женщине. Он теперь стоял футах в десяти от южной стены, через одно из окон которой она рассматривала его гостиную.
Наведя на нее ружье, он негромко спросил:
— Чем могу быть полезен, мадам?
— Ах! — вскрикнула она и обернулась. — О, простите, пожалуйста!
— Вы одна?
— Да, одна. Я Луиза Реннер.
— Декан.
— Да.
Она выглядела не намного старше Пиджин, но была гораздо выше — всего на несколько дюймов ниже его. В сочетании с гордой осанкой и гладко зачесанными, открывающими высокий лоб волосами, собранными на затылке в строгий узел, это придавало ее облику героическую скульптурность.
— И что, позвольте спросить, вы тут делаете?
— Да, я незаконно проникла, я знаю… Я не хотела ничего плохого… Я думала, никого нет дома.
— Вы здесь бывали раньше?
— Только мимо проезжала.
— Зачем вы пришли?
— Вы не могли бы опустить ружье? Я что-то нервничаю.
— Знаете, я тоже нервничал, наблюдая, как вы крадетесь вдоль стены моего дома и заглядываете в мои окна.
— Простите. Приношу свои извинения. Я сделала глупость. Мне очень стыдно. Я пойду.
— Что вам здесь нужно?
— Вы прекрасно знаете, что мне здесь нужно, — сказала она.
— И все-таки скажите мне.
— Я только хотела посмотреть, куда она ездит каждые выходные.
— Вы на плохом пути.
— Она обещала, что мы будем вместе всегда, — и бросила меня через три недели. Так со мной никогда еще не поступали! — Она едва сдерживала гнев. — Еще раз приношу свои извинения. Я не должна была приходить сюда.
— И к тому же вряд ли вам стало легче оттого, что вы увидели меня.
— Не стало.
— Скорее наоборот, — кивнул он, — вы просто кипите от ревности.
— От ненависти, если уж хотите знать правду.
— Это ведь вы звонили вчера вечером?
— Я не вполне владею собой, — сказала она.
— Вы просто зациклились на этом — звоните, выслеживаете. А между тем, должен вам сказать, вы очень привлекательная женщина.
— Мне никогда еще не говорил об этом человек с ружьем.
— Я даже удивлен, что она оставила вас ради меня, — продолжал он.
— Да неужели?
— Вы настоящая валькирия, а я просто старик.
— Может, и старик, но вы звезда, мистер Экслер. Не притворяйтесь, будто вы никто.
— Не стало.
— Скорее наоборот, — кивнул он, — вы просто кипите от ревности.
— От ненависти, если уж хотите знать правду.
— Это ведь вы звонили вчера вечером?
— Я не вполне владею собой, — сказала она.
— Вы просто зациклились на этом — звоните, выслеживаете. А между тем, должен вам сказать, вы очень привлекательная женщина.
— Мне никогда еще не говорил об этом человек с ружьем.
— Я даже удивлен, что она оставила вас ради меня, — продолжал он.
— Да неужели?
— Вы настоящая валькирия, а я просто старик.
— Может, и старик, но вы звезда, мистер Экслер. Не притворяйтесь, будто вы никто.
— Не зайдете ли в дом?
— Зачем? Вы и меня хотите соблазнить? Специализируетесь на перековке лесбиянок?
— Мадам, позвольте напомнить, что это не я за вами подглядывал. Это не я звонил ее родителям в Мичиган. И «мистеру Знаменитости» вчера вечером — тоже не я. Не стоит так быстро переходить на обвинительный тон.
— Я не в себе.
— Думаете, она того стоит?
— Нет. Конечно нет, — ответила Луиза. — Она ведь совсем не красива. И не так уж умна. И не вполне взрослая. Необыкновенно инфантильна для своего возраста. На самом деле она еще подросток. Сделала из своей любовницы в Монтане мужчину. Меня довела до того, что я стала преследовать ее. Кто знает, до чего она доведет вас. За ней тянется шлейф несчастья. Откуда в ней такая сила?
— Попробуйте догадаться, — предложил он.
— Думаете, все из-за…
— От нее исходит очень мощная сексуальная энергия, — сказал он и заметил, как Луиза съежилась от этих слов.
Да, совсем нелегко ей, проигравшей, встретиться лицом к лицу с победителем. Вот чем кончается безрассудное стремление увидеть счастливого соперника.
— Много от кого исходит мощная сексуальная энергия, — процедила Луиза. — Она ведь по сути дела девочка-мальчик. Взрослый ребенок, вернее, подросток. Этот ее хитрый наив! Дело не столько в ее сексуальности, сколько в нас самих: это мы наделяем ее силой, которой она в действительности не обладает. Пиджин сама по себе никто.
— Если бы она была никто, вы не страдали бы из-за нее так сильно. И сюда бы она не приезжала, будь она никто. Послушайте, почему бы вам не зайти? Разглядите все как следует.
А он узнает от Луизы побольше о Пиджин, хотя, разумеется, ее восприятие отравлено обидой: Пиджин ее бросила. Но Экслеру ужасно хотелось разбередить и без того кровоточащую рану и услышать еще что-нибудь о самом близком ему человеке.
— Нет, спасибо, мне хватило. Я и так совершенно раздавлена.
— Зайдите же в дом, — настойчиво повторил он.
— Нет.
— Вы меня боитесь? — спросил он.
— Я сделала глупость и прошу меня извинить. Я вторглась в вашу жизнь, сожалею. А сейчас я хотела бы, чтобы вы меня больше не удерживали.
— Никого я не удерживаю. Что у вас за манера приписывать мне то, чего у меня и в мыслях не было? Я вас вообще сюда не приглашал.
— Тогда зачем вы настаиваете, чтобы я зашла? Разве не потому, что это была бы настоящая победа — переспать с женщиной, с которой спала Пиджин?
— Не имею таких амбиций. Меня и так все устраивает. Я просто пытаюсь быть вежливым. Мог бы предложить вам чашку кофе.
— Нет! — возразила Луиза с холодной яростью, чего он и ожидал — после фразы о том, что его «вполне устраивает» отнятое им у нее. — Нет, вы хотели трахнуть меня!
— Может быть, это вам хотелось бы, чтобы я испытывал подобное желание?
— Нет, это то, чего хотите вы.
— За этим вы сюда пришли? Чтобы вынудить меня сделать это? Отплатить Пиджин таким образом?
Больше она не могла выдерживать унижения и разрыдалась.
— Слишком поздно, слишком поздно! — всхлипывала она.
Экслер не понимал, о чем она, но не стал спрашивать. Она рыдала, закрыв лицо руками, дав наконец выход своей страшной обиде. Он повернулся и, опустив ружье, пошел к заднему крыльцу дома. Шел и старался убедить себя, что ничего из сказанного Луизой о Пиджин накануне по телефону нельзя принимать всерьез.
Позвонив вечером Пиджин, он не стал говорить ей про случившееся днем. И когда она приехала на выходные, не рассказал о визите Луизы. Но, даже занимаясь с Пиджин любовью, он никак не мог отделаться от мыслей о Луизе Реннер и от фантазий на тему того, чего не случилось.
3 ПОСЛЕДНИЙ АКТ
Из-за боли в позвоночнике совокупляться с Пиджин в положении сверху или сбоку Экслеру было трудно, так что он лежал на спине, а она садилась на него верхом, опираясь на кровать коленями и ладонями, чтобы не давить всем своим весом на его таз. Сначала ее умения этим и ограничивались, и ему приходилось ею руководить.
— Я не знаю, что мне делать, — робко шептала Пиджин.
— Ты оседлала коня, — улыбался Экслер, — теперь поезжай.
Когда он вставлял ей в попку большой палец, она глубоко вздыхала от удовольствия и шептала:
— Никто до сих пор туда ничего не засовывал!
— Это вряд ли, — шептал он в ответ.
Когда он вставил туда свой член, она впустила его очень глубоко — терпела, пока могла.
— Больно было? — спросил он.
— Больно, но это же ты.
Она подолгу держала его член в руке и внимательно следила, как убывает эрекция.
— Что ты там рассматриваешь?
— Он наполняет, — отвечала она, — как не могут наполнить ни дилдо, ни палец. Он живой. Это живое существо.
Она быстро научилась ездить верхом и вскоре, покачиваясь, поднимаясь и опускаясь, стала просить:
— Ударь меня!
Когда он влепил ей пощечину, она издевательски спросила:
— Сильнее не можешь?
— У тебя и так щека красная.
— Сильнее!
— Ладно, но зачем?
— Потому что я разрешила тебе. Потому что это больно. Потому что так я кажусь себе маленькой девочкой и одновременно шлюхой. Сильнее! Ну!
У Пиджин был небольшой пластиковый пакет с сексуальными игрушками. Однажды она привезла его с собой на уик-энд и теперь рассыпала эти штуки по постели всякий раз, как они с Экслером собирались заняться любовью. Саймон повидал достаточно фаллоимитаторов, но никогда (разве что на картинке) не видел кожаной сбруи, которой дилдо крепился к телу, позволяя одной женщине проникнуть в другую. Он сам попросил ее привезти эти игрушки и теперь с интересом наблюдал, как она через ноги надевает упряжь на бедра и стягивает на талии. Она выглядела как бандит, собирающийся на дело, развязный и самодовольный. Потом она вставила в специальное отверстие в упряжи зеленый резиновый член — он оказался как раз на уровне ее клитора. Она стояла у постели, и больше на ней ничего не было.
— А теперь покажи мне свой, — сказала она.
Он снял трусы и бросил их на постель, а она ухватила рукой зеленый член и, смазав его детским маслом, притворилась, что мастурбирует, как мужчина.
— Очень натурально! — заметил он.
— Хочешь, отымею тебя им?
— Нет уж, спасибо.
— Я не сделаю тебе больно, — игриво и вкрадчиво уговаривала она. — Обещаю быть очень нежной. Это не так страшно, как кажется. О, позволь мне! Тебе понравится, обещаю. Это будет у нас новый рубеж.
— Это тебе понравится. Нет уж, лучше бы ты у меня отсосала, — сказал он.
— И чтобы на мне был этот член?
— Да.
— С моим большим толстым зеленым членом?
— Да, именно этого мне хочется.
— С моим большим зеленым членом и чтобы ты трогал мои сиськи?
— Да, правильно.
— А когда я отсосу у тебя, ты отсосешь у меня? Ты будешь сосать мой большой зеленый член?
— Буду, — пообещал он.
— Значит, это ты можешь. Ты ставишь такие странные ограничения. В любом случае, да будет тебе известно, ты очень испорченный мужчина, если тебя может завести лесбиянка.
— Пусть я буду испорченный, но ты теперь вряд ли можешь считаться лесбиянкой.
— Уже нет?
— Только не с этой стрижкой за двести долларов. Не в такой одежде. И не когда твоя мать подражает тебе в выборе обуви.
Ее рука продолжала медленно сжимать и разжимать дилдо.
— Ты действительно думаешь, что за какие-то десять месяцев совсем затрахал во мне лесбиянку?
— А ты хочешь сказать, что все еще спишь с женщинами? — спросил он.
Она молчала, теребя свой искусственный член.
— Спала? — повторил он.
Она загнула два пальца на свободной руке.
— Что это значит?
— Два раза.
— С Луизой?
— Да нет, ты что, с ума сошел?
— Тогда с кем?
Она покраснела.
— Девушки играли в софтбол на поле, мимо которого я ехала в колледж. Я просто остановила машину, вышла и постояла около скамейки. — Она помолчала немного и продолжила: — Когда игра закончилась, ко мне подошла девушка, с хвостом такая, питчер, и мы поехали ко мне домой.
— А второй раз?
— Еще одна подающая, блондинка, тоже с хвостом.