Был еще и третий – тот, который стрелял из другого места обыкновенными пулями. Но о нем граф решил сейчас не думать.
Постучали в дверь – прибыл Иманиши и начал разговор, естественно, с поклона всем туловищем. Граф изобразил в ответ нечто похожее.
– Мне разрешено неофициально ознакомить вас с обстоятельствами убийства господина Дженингса, – сообщил полицейский.
– А-а. Превосходно. Мне нравится с вами работать, Иманиши-сан. Но не взглянете ли вы сначала на эти снимки? Вам случайно не знаком этот человек?..
ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ, в которой вечный недруг становится временным союзником, цесаревич вздыхает, а трость графа находит настоящее применение
На прием во дворец отправились впятером: цесаревич, Лопухин, Иманиши, примчавшийся из Иокогамы Гжатский и Корф. Но первые четверо ехали в императорском экипаже, специально присланном за ними в знак восхищения мужеством воздухоплавателей, а Корф, завидуя, отправился в собственной коляске. Конные гвардейцы салютовали саблями на европейский лад. Выходило это у них забавно.
Вначале проехали через обнесенный стеной квартал правительственных учреждений. Затем по подъемному мосту пересекли широкий, наполненный водой ров и, въехав в помпезные ворота, оказались в обширном парке – не регулярном французском, где человек, уподобившись то ли математику с циркулем и линейкой, то ли фельдфебелю со шпицрутеном, жестко велит деревьям и кустам расти так, как ему хочется, и не ландшафтном английском, копирующем природу, а истинно японском, помогающем природе лучше выявить свою красоту, но, конечно же, не до конца, ибо полная завершенность есть смерть, а не жизнь.
За стволами причудливо искривленных сосен мелькнули здания императорской резиденции…
На взгляд Лопухина, самый малый прием в Царском Селе, не говоря уже о рождественских балах в Зимнем, отличался бóльшим великолепием. Но здесь удивляла экзотика.
Военный министр Тайго, рослый крепыш в алой накидке и широчайших панталонах-хакама, беседовал с министром Укобо, облаченным в превосходно сшитый фрак. Мелькали придворные дамы в роскошных кимоно тончайшего шелка, надетых одно на другое по пять-шесть. Некоторые, подражая императрице, были в европейских платьях, что не прибавляло им изящества. Но и они держали в руках не европейские, а японские веера. А о том, что на свете бывают настолько сложные прически, в Европе до сих пор знали лишь немногие.
Император вышел к гостям в военном мундире французского покроя с голубой Андреевской лентой через правое плечо и звездой ордена Андрея Первозванного. По рядам иностранных дипломатов побежали шепотки.
– Надел только русский орден, – прошептал на ухо Лопухину взволнованный Корф. – Очень хороший знак. Надеюсь, теперь-то они перестанут тянуть с договором…
К удивлению Лопухина, микадо носил довольно пышные усы и короткую бородку, а лицом и впрямь напоминал скорее европейца, нежели японца. Следом за монархом важно шел церемониймейстер, держа в руках четыре коробочки. Одна была больше других.
Предстоит награждение, подумал Лопухин и не ошибся. Микадо произнес короткую речь о мужестве русских воздухоплавателей и о дружбе между Японией и великой Россией, а барон Корф перевел ее на русский. Цесаревич Михаил Константинович был награжден орденом Хризантемы; Лопухин, Гжатский и Иманиши – орденом Восходящего Солнца второго класса. Награжденные учтиво благодарили. Иманиши был бледен от волнения и украдкой смахивал капли пота со лба.
– Есть отчего волноваться, – шепнул Лопухину Корф. – Восходящее Солнце – третий по значению орден в Японии и имеет восемь классов. Получить сразу второй – неслыханная удача для полицейского офицера. Обыкновенно они служат из одной преданности. И великолепно, должен признать, служат, нашим бы карьеристам так служить!
– Разве он не карьерист? – шепнул в ответ Лопухин.
– Иманиши? Карьерист, конечно. Но виду не подаст.
С самым любезным видом отвечая на поздравления, граф одновременно наблюдал за гостями. Прием был большим, присутствовал весь дипломатический бомонд. Вот немцы и среди них монументальный фон Штилле, вот французы во главе с маленьким сутулым Дюшампи, далее итальянцы, голландцы, испанцы… А вон тот долговязый и поджарый с идеальной выправкой – чистой воды британец, наверняка любитель скачек, бокса и игры в поло. Кажется, он идет сюда?
И верно: приблизившись, англичанин поклонился Лопухину. Пришлось ответить на поклон.
– Гордон Эймс, советник британского посольства, – представился англичанин. – Примите мои поздравления, граф.
– Благодарю, вы очень любезны.
– Надеюсь, достаточно для того, чтобы вы уделили мне несколько минут вашего времени? – улыбнулся британец. – Банкет начнется через полчаса, а перед ним гости пойдут любоваться фонтанами. Они удивительны, но я надеюсь, что вы не останетесь в претензии, если присоединитесь к гостям чуть позже.
– Слушаю вас, – сухо сказал Лопухин. Он заметил, что Корф собирается вновь подойти, и показал ему глазами: не надо.
– Я хочу говорить с вами о смерти сотрудника нашего посольства, – сказал Эймс.
– О мистере Арчибальде Дженнингсе?
– Нет, о сэре Джеффри Палмере, нашем военном атташе. Он поел в японском кафе какой-то гадости и умер. Полиция установила, какие блюда ему подавали. Ничего особенного, не было даже рыбы фугу. Однако сэр Джеффри пришел домой и умер. Повар арестован местной полицией и до сих пор находится под стражей. Насколько мне известно, он сознается только в преступной небрежности. Печально, но бывает, не так ли?
– Так.
– И все же немного странно, правда?
– Правда.
– Но чему удивляться? – с легкой улыбкой продолжал англичанин. – Мы живем в странном мире, из чего следует, что странные события должны в нем происходить время от времени. Например. Разве не странно, что некое судно под британским флагом разгромило некий гренландский поселок, результатом чего стала война между Британской империей и шайкой исландских пиратов?
– Вы сами только что сказали: чему удивляться? – ответил Лопухин, копируя улыбку Эймса. – Если угодно, я могу продолжить. Странно, что кто-то вынудил нашу экспедицию идти вкруг Британских островов. Очень странно, что кто-то указал исландцам место и время перехвата. Не менее странно, что кто-то снабдил их кардиффским углем. Странно также, что кто-то строит для них корабли. И уж совсем удивительно, что в числе несчастных рабов на шахтах Шпицбергена имеются и англичане. Достаточно странностей?
– Пожалуйста, не надо горячиться. Да и о чем вы? – Эймс очень натурально изобразил недоумение. – Я говорю лишь о сэре Джеффри Палмере. В печальной истории его кончины есть еще одна странность: спустя три дня после его смерти был убит мистер Арчибальд Дженнингс. Совпадение?
– Я вас слушаю, – с деланой скукой отозвался Лопухин. Становилось интересно.
– Мистер Дженнингс занимался служебным расследованием странной смерти сэра Джеффри Палмера, – сказал Эймс. – Я знаю это, поскольку помогал ему в этом деле. А сэр Палмер, насколько мне известно, занимался некоторыми вопросами, тесно связанными с визитом в Японию вашего цесаревича. Любопытный получается узелок, вы не находите?
– Допустим. Позвольте вопрос: имел ли мистер Дженнингс касательство к тем же вопросам, что и сэр Палмер?
– Возможно…
«Что это – провокация? – думал Лопухин. – Не похоже. По всей видимости, Эймс действует с санкции руководства. Смысл? Дезинформация? Гм, поданная столь топорным образом? Пока ничего не ясно, но это пока… Ну-ну, британский коллега, говори, говори еще, мели, мельница…»
Но Эймс замолчал, с рассеянным видом разглядывая убранство опустевшей залы и замерших в отдалении двух лакеев. Всему миру известно, что британцы гордятся своей невозмутимостью, но этот на вид был просто беспечен. Ну прямо курортник на водах в Баден-Бадене.
– Хорошо, что сегодня облачно, – изрек он наконец.
– Верно. Нет жары.
– А дышится все равно трудно. По-видимому, приближается шторм или даже ураган. Здесь их называют тайфунами. Уже начался их сезон.
– И что?
– Этот ветер иногда срывает с домов крыши и сбивает с ног людей, – любезно просветил графа англичанин. – Когда бушует тайфун, японцы сидят дома. Даже лишенные дома ронины сидят сейчас где-нибудь в пригородной третьеразрядной гостинице, допустим, в «Увядающем листе клена» в Комагоме, пьют саке и ждут, просто ждут. Японцы обычно не торопятся, такая уж это нация… Однако мы заболтались и, боюсь, нарушаем этикет. Не присоединиться ли нам к гостям?
– Самое время, – согласился Лопухин.
Кажется, Эймс понял: его сообщение дошло до адресата. Во всяком случае, повторять он не стал.
Значит, «Увядающий лист клена»? Так-так…
Еда за банкетом оказалась почти совершенно европейской за малыми исключениями. Взяв по ошибке такое исключение – абрикос, Лопухин лишь отчаянным усилием воли удержался от кислой гримасы – абрикос оказался маринованным, причем уксуса не пожалели. В столовых приборах царил разнобой: большинство гостей пользовались ножом и вилкой, в то время как министр Тайго демонстративно орудовал палочками. Ему подражали некоторые придворные дамы. Получалось это у них весьма изящно.
Значит, «Увядающий лист клена»? Так-так…
Еда за банкетом оказалась почти совершенно европейской за малыми исключениями. Взяв по ошибке такое исключение – абрикос, Лопухин лишь отчаянным усилием воли удержался от кислой гримасы – абрикос оказался маринованным, причем уксуса не пожалели. В столовых приборах царил разнобой: большинство гостей пользовались ножом и вилкой, в то время как министр Тайго демонстративно орудовал палочками. Ему подражали некоторые придворные дамы. Получалось это у них весьма изящно.
Настоящее «Клико» соседствовало с японским сливовым вином, подогретое саке – с коньяками и виски. Цесаревич пока что был почти трезв и налегал на шампанское. Потом попросил саке. Было ясно, что он доберется и до прочих напитков.
Его развлекала беседой миниатюрная куколка в японском наряде, с милой неправильностью выговаривающая трудные русские слова и временами срывающаяся на английский. Сидящий рядом взволнованный Корф переводил в случае какого-либо затруднения, а так как затруднения случались постоянно, наслаждаться блюдами европейской кухни посланнику было некогда.
Пока что куколка учила цесаревича кушать при помощи палочек и премило смеялась над его неловкостью.
– Кто это? – спросил граф соседа, французского дипломата, указав глазами на собеседницу цесаревича.
– Госпожа Фудзико, племянница микадо, – был ответ. – Собственно, не вполне племянница, но у японцев удочерение приравнивается к кровному родству, совсем как у древних римлян. Ее удочерил принц Сато, кузен микадо, вон он сидит слева от него… Очень образованная японская мадемуазель. Не замужем, поскольку при ее положении ей трудно найти жениха. Не в Азии же искать его, а в Европе сами знаете, как смотрят на японцев. Косоглазая принцесса – это нонсенс…
– Благодарю вас, – прервал Лопухин словоохотливого француза.
Да, действительно, нонсенс. Хотя племянница микадо по-своему обворожительна, то-то цесаревич с нее глаз не сводит… Впрочем, пустое.
Граф перестал наблюдать за ними. Сейчас цесаревич находился в полной безопасности, а следить, чтобы он не ляпнул чего или не упал, напившись, в блюдо с лангустами, выпало Корфу. Слушая вполуха тосты за нерушимую дружбу между двумя империями, за доблесть воздухоплавателей и за грядущее в недалеком будущем открытие регулярных воздушных рейсов от Хоккайдо до самой Окинавы, Лопухин думал о другом.
Сколько все-таки заговоров против цесаревича – два или три? Один из них заведомо российского происхождения, но вчерашние стрелки не имели к нему отношения. Это стало окончательно ясно после визита Лопухина на баркентину. Все русские моряки и морские пехотинцы из числа прибывших в Токио находились в поле зрения, никто не отлучался. Не говоря уже о том, что участие туземных стрелков в русском заговоре представлялось крайне маловероятным. У них просто не было времени договориться.
Японский след уже найден. Иманиши забрал дагерротипный отпечаток с намерением попытаться установить личность второго японца – того, что ушел до выстрела. Пока – никаких результатов…
И что означают слова Эймса? Дезинформация?
Не похоже. Англичане делают это гораздо тоньше.
Попытка решить свои проблемы чужими руками?
Возможно. Это вполне в британском духе. Строго говоря, это в духе всей мировой политики со времен фараонов, но британцы больше других преуспели в данном искусстве.
Сейчас у британского посольства большие трудности. Убиты два высокопоставленных дипломата. Что это – часть дьявольской игры Альбиона? Гм… в британских ли традициях приносить в жертву своих ради минутного перевеса в игре? Да и в чем тут перевес?
Ясны пока две вещи. Первая: заговор, похоже, не чисто японский. Вернее всего, ронины используются только в качестве наемных исполнителей. Кто стоит за ними? Неизвестные силы в самой Японии – или одна из европейских держав?
Пока неясно.
Вторая: уже совершенно очевидно, что убийства англичан и стрельба по дирижаблю – звенья одной цепи. Разгадать ее смысл – значит обезопасить цесаревича по крайней мере с одной стороны.
Следующий день прошел вяло. Накануне цесаревич был привезен Корфом в мертвецком состоянии и отсыпался до обеда, после чего лечил больную голову до самого ужина. Лопухин, по долгу службы заглянувший в апартаменты наследника, заметил Корфу:
– Смешивать напитки вообще вредно, а уж пить коньяк после саке – смерти подобно. Это даже я знаю. Вам следовало бы предостеречь его императорское высочество.
– Предостерегал-с! – махнул рукой посланник, горюя. – Если бы он меня еще слушал!.. У его императорского высочества… гм…
– Навоз в голове, – договорил за него злой Лопухин.
– Божи упаси, я не то имел в виду! – Скандализированный посланник замахал руками. – Я хотел сказать, что у цесаревича независимый характер.
– Иногда это одно и то же, – сказал Лопухин и вышел.
До обеда он лежал на кровати, согнав с нее недовольного Еропку, наслаждался прохладой, внезапно наступившей после влажной духоты, много курил, а после полудня стал насвистывать мотивчик из модной оперетты и вскоре вызвал к себе Побратимко.
– Есть ли в Токио пригород с названием Комагома? – с места в карьер озадачил Лопухин титулярного советника.
– Простите, ваше сиятельство, – молвил Побратимко, – не Комагома, а Комагоме. Это слово не склоняется.
– Пусть так. У вас найдется карта Токио? Несите ее сюда. Покажите мне этот пригород. Та-ак… Наверное, это Комагоме порядочная дыра, вроде какого-нибудь московского Грайвороново… Где там может находиться гостиница «Увядающий лист клена»?
– Не знаю, ваше сиятельство. Прикажите – выясню.
– Считайте, что приказал. Но внимания не привлекать! Лучше всего сами туда не суйтесь. Можете найти японца, который подробно описал бы эту гостиницу?
– Постараюсь, ваше сиятельство.
– Вот и постарайтесь. Немедленно. Меня интересует все: подходы к гостинице, план ее помещений, порядки.
– И постояльцы?
– Нет, постояльцами не интересуйтесь. Можете спугнуть. Спрашивайте только, не останавливаются ли там европейцы. Легенда: состоятельный гайдзин ищет поблизости местечко, где мог бы в течение нескольких дней приобщиться к настоящей, глубинной Японии, еще не испорченной западной цивилизацией. Наплевать, если вас сочтут идиотом. Понятно?
– Так точно-с. – И Побратимко отбыл.
Вернулся он скорее, чем ожидал граф, и принес неплохой улов сведений. Был даже чертеж: план части гостиницы, нарисованный тонкой кисточкой на рисовой бумаге. В ответ на похвалу лицо титулярного советника зарделось, как маков цвет.
Разговор с Иманиши был долог. Японец кланялся, извинялся, но твердо стоял на своем.
– Простите, это невозможно. Иностранцы с винтовками в Токио? Пожалуйста, не настаивайте. Это невозможно.
– Для вашей же пользы, – втолковывал Лопухин. Он уже жалел, что затеял этот разговор. Лучше было действовать тайно и нагло. – Кстати, если не ошибаюсь, лет десять назад русские моряки, потерпевшие крушение в Симода, уже маршировали по Токайдо с оружием. Вот и прецедент.
– Простите еще раз, тот случай не годится. Совсем не годится.
– Это еще почему?
– Прошу извинить меня, но Токайдо просто дорога, а Токио – столица империи. Это первое. Тогда было другое правительство. Это второе. Русские моряки лишь прошли маршем, но не стреляли в японских подданных. Это третье. Японские власти пошли навстречу русским морякам, закрыв глаза на законы империи. Это четвертое.
– Ну так закройте глаза еще раз!
– Простите, это невозможно.
«Заведу себе попугая, – подумал Лопухин, – и научу его говорить „простите, это невозможно“. Будет напоминать мне о Японии».
– Ну хорошо, – сказал он после краткой паузы. – Я не спрашиваю, можно ли добиться разрешения властей на маленькую операцию с участием наших морских пехотинцев. Догадываюсь, что пока просьба будет рассматриваться, дичь преспокойно удерет. Я задам другой вопрос: русским морякам разрешено появляться в Токио?
– О, конечно!
– А как насчет личного оружия? Регистрировать револьверы в полицейском управлении, надеюсь, не требуется?
– Разумеется, нет.
– Тогда мы обойдемся без винтовок. Уважая законность и не посягая на обычаи страны.
– Извините меня, – Иманиши поклонился в сотый раз. – Японская полиция обязана будет вмешаться.
– Вмешавшись, она, вероятно, позволит преступникам скрыться. Вы этого хотите?
– Извините. – Новый поклон. – Полицейский офицер не может нарушать закон и порядок. Если не возражаете, этим делом займется токийская полиция.
«Вот спасибо, – подумал Лопухин. – Они сунутся в осиное гнездо и даже если положат ронинов, то сами потеряют половину своих. К тому же наверняка кто-нибудь сумеет уйти, а живьем не возьмут никого. Это еще в лучшем случае. В худшем – ронины будут предупреждены и уйдут по-тихому. Если не Иманиши, то какой-нибудь другой полицейский чин захочет отличиться и затеет масштабную операцию. Но чем больше масштаб, тем шире круг посвященных и вероятнее утечка. Нет, во что бы то ни стало надо действовать иначе…»