– Я скажу вам, как только узнаю, – пообещал Ломов, и Казимирчик выдохнул с облегчением.
– С этим делом пока все, – продолжала Амалия, – а теперь поговорим по поводу дела Риттера. Я собираюсь побеседовать с Ниной Николаевной Поповой, а также с Соней Басаргиной и ее братом Володей. Лучше всего было бы, конечно, начать со слуги Пауля, потому что ему наверняка известно об убитом больше всех, но в данных обстоятельствах нечего даже надеяться на его откровенность, так что бывшая любовница и знакомые – тоже неплохо.
– А вам не кажется, что коль скоро речь идет о провокации, бесполезно пытаться разговорить знакомых жертвы? – быстро спросил Ломов.
– Нам все равно придется с чего-то начать, – пожала плечами баронесса Корф. – Потому что я не могу сидеть сложа руки и ждать, когда Карл фон Лиденхоф найдет убийцу.
– Вы ему не доверяете?
– Ни капли.
– Должен сознаться, сударыня, что и я тоже, но в таком деле, когда убит его близкий родственник, с которым он дружил и которого рекомендовал на службу, он горы свернет.
– Не свернет, – холодно сказала Амалия, – если князь, к примеру, прикажет ему замять это дело.
– Хм, – протянул Ломов, – Карл фон Лиденхоф – тот еще мерзавец, и по-хорошему его давно бы следовало замочить, но когда речь идет о Риттере, на компромиссы он не пойдет. Он очень сентиментален во всем, что связано с семьей, и я знаю, что однажды он сделал пешком крюк в десять верст, чтобы принести заболевшей матери какие-то цветы, которые она любила.
– Сергей Васильевич, – терпеливо промолвила Амалия, – если князь Гарденберг решит любой ценой выставить нас виновными, а Карл фон Лиденхоф откажется ему подчиняться, князь просто напишет куда надо коротенькую записочку, и на следующий же день наш сентиментальный немец получит приказ перебраться на новое место работы – в Вену, Париж или вообще Буэнос-Айрес… Дядя, вы куда-то торопитесь? – спросила она, заметив, что Казимир то и дело поглядывает на часы.
– Да, я обещал кое-кому быть на катке, – туманно ответил дядюшка.
– Синьоре Кассини?
– Это секрет, – спокойно ответил Казимир, в чьи планы вовсе не входило уточнять, что он обещал Марии Фелис научить ее кататься на коньках.
– Разумеется, у меня и в мыслях нет вас задерживать, – сказала Амалия. – Да, то, о чем Карл фон Лиденхоф говорил с вами, и то, что мы с Сергеем Васильевичем здесь обсуждали…
– Я помню, помню, – кивнул дядюшка. – Тайна за семью печатями, скрытая в глубине моего сердца.
– При чем тут сердце? – проворчала Амалия.
– Наверное, потому, что говорить о тайне, скрытой в глубинах мозга, не так интересно, – тотчас же нашелся Казимирчик. Он отвесил лжемайору церемонный поклон и скрылся за дверью.
– Иногда ваш дядя меня озадачивает, – рискнул Сергей Васильевич признаться Амалии после того, как благородный шляхтич удалился. – Но чем дальше, тем больше я склоняюсь к мысли, что с таким родственником не пропадешь.
Амалия как-то неопределенно хмыкнула и заговорила со своим коллегой о Нине Поповой, которую знала весьма поверхностно, и о молодых Басаргиных, которых знала еще меньше. Она хотела уяснить себе, как лучше всего будет выстроить разговор с каждым из свидетелей.
На следующий день Амалия нанесла визит госпоже Поповой, которая была известна в свете своей любовью к желтому цвету. Гостиная, куда горничная пригласила Амалию, была обставлена мебелью, обитой желтым шелком, в клетке щебетала желтенькая канарейка, и даже картина на стене была подобрана в соответствующих тонах – натюрморт с ломтем дыни и букетом одуванчиков в светлой вазе.
Хозяйка, одетая в свой любимый цвет, поднялась с кресла навстречу баронессе. Нине Николаевне Поповой было чуть более тридцати, и в нашей действительности она бы считалась молодой, но в том-то и дело, что в то время годы оценивались вовсе не так, как сейчас, и для Амалии хозяйка дома являлась скорее зрелой женщиной. Она была замужем за видным архитектором, который не чаял в ней души и до, и после свадьбы; но чем больше он любил ее, тем безразличнее она к нему относилась. Он много работал, имел хорошие заказы и не скупился, чтобы окружить жену роскошью. Никому не было известно, чтобы у него были какие-то увлечения на стороне или хотя бы легкие интрижки; что же касается его супруги, то она почти открыто им пренебрегала, заводя один роман за другим. Нельзя при этом сказать, чтобы она являлась легкомысленной пустышкой: она знала несколько языков, при случае могла написать неглупую статью или стихотворение и создавала неожиданные фасоны платьев, которые потом копировали некоторые портнихи. С женщинами она не дружила, и у нее не было ни одной близкой подруги. Если бы ее муж от нее отступился, свет бы с удовольствием ее заклевал; но как ни старались доброхоты открыть архитектору глаза на недостойное поведение его жены, им никак не удавалось добиться того, чтобы супруги развелись или хотя бы разъехались. В конце концов свет с досадой решил, что архитектор не бросает Нину Николаевну из-за детей – их у четы было трое, причем старший родился с заячьей губой и сильно заикался. И раз уж люди не могут обходиться без того, чтобы не навешивать ярлыки на себе подобных, Попова дружно сочли простаком и рогоносцем, а его жену – хитрой особой, которая вертит мужем, как хочет. Она была довольно высокого роста, с тонкими руками и прекрасными плечами; красавицей ее нельзя было назвать, но у нее были такие глубокие, такие внимательные глаза, что мужчинам, должно быть, стоило немалого труда устоять перед их гипнотизирующими чарами. Хотя она очень обдуманно и очень умело припудрилась, веки у нее оставались красными, как у женщины, которая недавно плакала.
Нина Николаевна произнесла несколько любезных слов, но уже по взгляду, которым она смерила гостью, Амалия все поняла и мысленно приготовилась к тому, что разговор предстоит нелегкий. Она села и постаралась напустить на себя как можно более дружелюбный вид.
– Вчера у меня побывал Карл фон Лиденхоф из германского посольства, – сказала баронесса Корф, переходя после общих фраз к сути дела. – Из его слов у меня сложилось впечатление, что Михаэль Риттер был убит, а не умер от сердечного приступа. – Ресницы Нины Николаевны дрогнули, взор ясных глаз так и впился в лицо собеседницы. – Если произошло преступление, то им должна заниматься полиция. Однако внешне все обстоит так, словно ей ничего не известно ни о каком убийстве, а Карл фон Лиденхоф не сказал мне ничего определенного. Поэтому я подумала, что, возможно, кому-то может быть известно больше, чем мне… Нечто такое, что может заставить полицию действовать. Если преступление действительно имело место, то преступник, разумеется, должен быть изобличен и наказан.
– И поэтому вы решили приехать ко мне? – спросила Нина Николаевна своим мягким, обволакивающим голосом, в котором, однако, прозвенела жалящая усмешка.
– Да, ведь вы тоже находились на вечере. Михаэль Риттер вышел, возможно, чтобы встретиться с кем-то, кто и убил его. Вы не запомнили, с кем он говорил? Может быть, кто-то передавал ему какую-нибудь записку?
Нина Николаевна усмехнулась.
– Можете не тратить зря слова, сударыня… Михаэль рассказывал мне о вас – кто вы и чем на самом деле занимаетесь. Полагаю, вас на самом деле интересует, не убила ли я его.
– И это в том числе.
– Ну так выясняйте, – безмятежно отозвалась Нина Николаевна. Поднявшись с места, она подошла к клетке и насыпала птичке корма. – Только без моей помощи.
«Надо было подослать к ней мужчину, он бы сумел ее разговорить, – мелькнуло в голове у Амалии. – Только не Сергея Васильевича, конечно, а дядюшку…»
– Простите, я зря вас побеспокоила, – сказала Амалия, которая по части жалящей иронии могла дать сто очков вперед любому из своих собеседников. – В самом деле, вам, вероятно, было необычайно приятно увидеть на полу труп человека, который вас бросил, и вы вовсе не жаждете, чтобы его убийцу поймали…
Ей удалось задеть Нину Николаевну за живое. Женщина в желтом обернулась, ее глаза засверкали.
– Как вы смеете такое говорить! – вырвалось у нее.
– А что еще прикажете мне думать, сударыня, после ваших слов? – резко спросила баронесса Корф. – Может быть, вы мечтали о его смерти? Может быть, это был момент вашего триумфа, когда…
Губы у Нины задрожали, и Амалия, поняв, что продолжать нет никакого смысла, умолкла. Отойдя от клетки, дама в желтом скорее упала, чем села на диван.
– Что именно вы хотите узнать? – каким-то чужим, надломленным голосом спросила Попова.
– Все, что может иметь отношение к делу, – сказала Амалия. – Вы давно знали господина Риттера?
Ответ уже был ей известен, а вопрос задан исключительно для проверки того, насколько жена архитектора захочет быть искренней.
– Я познакомилась с ним полгода назад, – помедлив, призналась Нина Николаевна. – Встречаться мы начали через несколько месяцев.
– Когда вы расстались?
– Три недели назад.
Амалия машинально отметила про себя точность высказывания. «Три недели» – совсем не то же, что «примерно месяц» или «пару недель назад, может быть, больше». Важные для себя детали человек не забывает никогда.
– Почему? – задала баронесса Корф следующий вопрос.
– Почему – что?
– Почему вы расстались? Так захотел он или вы?
– Он.
Даже по этой коротенькой фразе чувствовалось, до чего ей тяжело говорить об убитом.
– Почему?
– Я неправильно себя повела, – угрюмо ответила Нина Николаевна, нервно крутя желтую бахрому, которой было украшено ее платье. – Ему двадцать шесть, мне тридцать три… Надо было вести себя умнее. Когда разница в возрасте не в пользу женщины, приходится проявлять терпение, очень, очень много терпения… А я сделала глупость.
– В каком смысле?
– Я его приревновала.
– К кому?
– Не знаю.
– То есть?
– Он таскал с собой ее надушенный платок, – с ожесточением ответила Нина. – И стал смотреть в сторону, когда разговаривал со мной, как будто я ничего больше для него не значила. Я не могла этого вынести…
– На платке были какие-нибудь инициалы?
– Я не успела рассмотреть. Он вырвал платок у меня из рук.
– И вы приревновали, даже не зная сути дела? Может быть, этот платок был ему нужен… гм… по работе?
– Не говорите глупостей, – устало промолвила Нина. – Вы не были там и не видели его лица, когда все это произошло… Можно было подумать, что я покусилась на какую-то святыню.
– Хотите сказать, что Михаэль Риттер всерьез в кого-то влюбился? Он не…
Амалия хотела сказать: «Он не производил на меня впечатления человека, способного всерьез увлечься, и потом, он все же был секретным агентом», но остановилась, решив, что для Нины этого достаточно.
– В любви никогда нельзя знать наверняка, – мрачно промолвила Нина. – То же самое, что вы мне только что сказали, я уже прокручивала в голове тысячи раз, не меньше… Конечно, он нравился многим женщинам. Может быть, это увлечение закончилось бы так же быстро, как и другие его…
– Вы его любили?
– Да.
– А он вас?
– Да, по-своему.
– Вы не задавали себе вопроса, не мог ли его интерес к вам быть связан со строительством военного завода, в котором ваш муж принимает участие?
– Мне не было нужды задавать себе этот вопрос. Михаэль сам мне признался…
– Что нарочно свел знакомство с вами?
– Да. В некоторых вещах он был очень откровенным… Словно ему нравилось дразнить судьбу. С другой стороны, в других моментах он мог быть просто невероятно скрытным…
– Вы обиделись на него после этого признания?
– Сначала да, а потом мне стало все равно.
– Вы строили какие-то совместные планы?
– С Михаэлем это было бесполезно. Я даже ни о чем таком не упоминала. Разумеется, он никогда не женился бы на мне… Да и я не бросила бы детей.
Любопытный характер, смутно помыслила Амалия. Уж не этим ли сочетанием несочетаемых, казалось бы, качеств дама в желтом привлекла Михаэля Риттера?
– Вы были с ним счастливы?
Нина Николаевна метнула на собеседницу быстрый взгляд.
– Никогда не думала, что вы мне зададите этот вопрос… Да, по-своему…
– Если бы вам предложили охарактеризовать его в нескольких словах, что именно вы бы о нем сказали?
– Красивый. Опасный. Интересный. – Нина Николаевна шевельнулась. – Если вы ждете, что я скажу, что он был негодяем и использовал людей, то не дождетесь. Даже если и так, мне это было совершенно безразлично.
– Вы хорошо знали Михаэля Риттера, и каким бы скрытным он ни был, полагаю, вы все же догадывались о его делах. Что вы подумали, когда увидели его мертвым? – Нина молчала. – Вы поверили Карлу фон Лиденхофу, что это несчастный случай?
– Нет. Я сразу же поняла, что Михаэля убили.
– Что было потом?
– Муж настоял, чтобы мы ушли.
Верно. Она же была на вечере не одна, а с маленьким жестикулирующим человечком – своим мужем…
– Нина Николаевна, кто, по-вашему, мог убить господина Риттера?
– Я все время думаю об этом, – призналась дама в желтом. – Но у него не было врагов… Я хочу сказать, не было вне работы. То, что произошло, произошло потому…
Не договорив, она закрыла лицо руками.
– Вы хотите сказать, что его могли убить только из-за его работы?
– Да.
– Как он вел себя на вечере? Вы ведь наверняка смотрели на него. Может быть, вы отметили нечто странное в его поведении?
– Ничего странного не было. Он казался оживленным, очень любезным… поздоровался со мной, с моим мужем… Я и подумать не могла, что…
Канарейка в клетке задорно засвистела. Нина Николаевна достала платок и вытерла слезы.
– Поверьте, если бы у меня было хоть малейшее подозрение, я бы сразу же сказала вам… Но в том-то и весь ужас, что я отдала бы полжизни за то, чтобы знать… чтобы покарать убийцу… А у меня нет ничего. Совсем…
Она снова заплакала. Ее плечи мелко дрожали.
– Скажите, Нина Николаевна, а зачем господин Риттер общался с Басаргиными? Какую цель он преследовал?
Нина Николаевна поморщилась.
– Полагаю, я могу сказать вам правду… Точно я не знаю, но думаю, что все очень просто. Одно время ходили слухи, что отец Сони может стать товарищем министра[7]… Но он отказался.
– Вы слышали, что некоторое время назад господин Риттер поссорился с Владимиром Басаргиным и дело чуть не дошло до дуэли?
– Слышала. Но все это глупости. Михаэль просто решил поставить мальчишку на место. Если бы он решил, что дело стоит дуэли, то вызвал бы его сразу же. Вы знаете, как Михаэль попал в Петербург?
– Слышала. В Лондоне он убил на дуэли одного аристократа.
– Не одного, а двух, – поправила Нина Николаевна, и нечто похожее на затаенную гордость прозвучало в ее голосе. – Двух братьев в один день. Второй брат был секундантом и, видя, что Михаэль убил противника, сразу же вызвал его… Михаэль рассмеялся, сказал, что до завтрака у него есть время для еще одной дуэли, и предложил стреляться, не сходя с места. Через пять минут все было кончено. Отец убитых братьев занимал высокое положение, пэр, маркиз, и все такое прочее… Конечно, он хотел мстить, но обе дуэли были по всем правилам, и он добился только того, что Михаэля по-тихому отправили работать в другое место. Так что, сударыня, если бы Михаэль всерьез решил драться на дуэли, Володе Басаргину оставалось бы только писать завещание…
– Любопытную историю вы мне рассказали, – задумчиво заметила Амалия. – Про двух братьев, убитых в один день. Скажите, вам известно, как звали их отца? И, кстати, что с ним потом случилось?
– Его фамилию я не помню – лорд какой-то, – отозвалась Нина Николаевна, пожимая плечами. – Михаэль о нем не слишком распространялся. Вскоре после похорон сыновей этого лорда хватил удар, и он умер. – Она поморщилась. – Конечно, это печальная история, но молодые люди сами виноваты. Михаэль был не тот человек, которого можно оскорбить безнаказанно…
– Скажите, Нина Николаевна, а как ваш супруг к нему относился?
– Мой супруг?
– Да. Если вас не затруднит ответить на вопрос, конечно.
– Мой муж не выходил из зала, – промолвила Нина Николаевна с какой-то странной усмешкой. – Если вы подумали, что убийцей мог быть он, то я вынуждена вас разочаровать. Он вообще не способен на… Ни на что не способен, – жестоко закончила она, словно подводя какую-то черту.
– Вы его ненавидите? – не удержалась Амалия от вопроса, который лучше было бы не задавать в этой желтой комнате. – Почему, Нина Николаевна? Он не оправдал ваших ожиданий?
Нина Николаевна горько усмехнулась.
– У меня не было никаких особенных ожиданий, когда я выходила замуж, – с каким-то неприятным ожесточением проговорила она. – Поверьте, я очень хорошо относилась к своему жениху. Мы строили совместные планы… И свадебное путешествие в Венецию было просто прекрасно. А потом мне пришлось обратиться к врачам, потому что оказалось, что мой муж… что он… Словом, он позволял себе до свадьбы то же, что и большинство мужчин… У него были другие женщины… Только вот для него это не прошло бесследно, и нам обоим пришлось серьезно лечиться. Может быть, я бы простила его, тем более что он искренне раскаивался… но из-за болезни, которую он подцепил с какой-то девкой, наш старший ребенок родился больным. И вот этого я никогда ему не прощу. Никогда, – повторила она, и что-то было в выражении ее лица такое, что Амалия отвела глаза.
В комнате наступило молчание, прерываемое только беззаботным щебетом канарейки.
– Ваш муж знал о Михаэле? – спросила Амалия, только чтобы прервать затянувшуюся паузу.
– Конечно, знал. Пожалуй, я скажу вам кое-что еще… – Нина Николаевна вздохнула. – Когда муж вчера пришел домой, от него пахло шампанским. Ни на работе, ни у его друзей не было в этот день ничего, что можно торжественно отмечать… И это все, на что он способен, понимаете? Так что, если вы думали, что он может каким-то образом быть причастным к смерти Михаэля, выбросьте это из головы.