– Это правда? – спросила Лина. И вроде бы в ее голосе не было ни чрезмерного льда, ни особенной враждебности – но Казимир, услышав его, закоченел.
– Разумеется, нет! Я же говорил вам…
Оправившись от удара, нанесенного Непомнящим, Казимир был готов произнести тысячу слов, чтобы усыпить ее подозрения, привести десятки самых убедительных доводов, пересыпать их тончайшей лестью, как изысканной приправой. Но Лина, как бы невзначай положив его веер на столик, медленно покачала головой.
– Значит, вы предприняли все эти усилия, чтобы разлучить меня с Панталоне… – Она усмехнулась каким-то своим потаенным мыслям. – Должно быть, вам нелегко далась эта миссия, не так ли? Столько усилий, и всё зря…
– Уверяю вас, сударыня… – начал ее собеседник.
– Нет, – сказала Лина спокойно, – не надо оправдываться. Я все понимаю. Только, если мои отношения с этим… господином так мешали вашим друзьям, можно было поступить гораздо проще. Вы могли бы, – она усмехнулась, – предложить мне денег за то, чтобы я бросила его. Уверяю вас, я не настолько привязана к Панталоне, чтобы за него держаться… Так что, может быть, вам хватило бы умеренной суммы, чтобы меня уговорить. А вы попытались завлечь меня, обмануть… Это нехорошо, сударь. Очень нехорошо!
Но даже сейчас, когда она явно была расстроена, в ее словах не чувствовалось настоящего гнева, и Лина Кассини казалась такой же, как и прежде, – прекрасной статуей в человеческом облике, которая не дает себе расслабиться и всегда чуть-чуть играет роль. Она вела себя так, словно поступок Казимира дал ей случай убедиться в том, что она усвоила уже давно, – что все люди подлецы, все без исключения, и теперь она мысленно могла поставить еще один воображаемый плюсик напротив этого утверждения.
– Я думаю, вам лучше уйти, – сказала Лина, глядя на Казимира прямым сверкающим взором из-под длиннейших ресниц. – Убирайтесь к черту, – добавила она все тем же размеренным, спокойным тоном, лишенным эмоций.
Казимир поднялся с места. По правде говоря, ему было немножко стыдно, но он знал, что как только выйдет на улицу, это неприятное ощущение пройдет. Куда хуже было то, что он даже не представлял себе, что скажет вечером Амалии. Конечно, он провалил задание не по своей вине; ну и что с того? Антон Филиппович уже в отставке, наказать его все равно никак не смогут. Стало быть, все шишки посыплются на него, Казимира. И ладно если только на него, но ведь не исключено, что и Амалию попытаются съесть под тем предлогом, что она со своим сообщником провалила секретное задание государственной важности. Что они с Аделаидой будут делать, если ее выгонят с работы? Жизнь на Английской набережной требовала больших расходов. Есть, конечно, еще небольшое имение, когда-то принадлежавшее отцу Амалии, но ведь, что греха таить, ни у Казимира, ни у сестры, ни у племянницы нет вкуса к ведению хозяйства. Нет – и никогда не было.
Он подумал, поцеловать ли руку Лины на прощание, но молодая женщина царственно отвернулась. И тут где-то в соседней комнате зазвенели сердитые женские голоса, дверь распахнулась, и Мария Фелис, которую Тереза тщетно пыталась остановить, в шубе, распахнутой на груди, и высоченной меховой шапке типа гусарской, ворвалась в гостиную.
– Ах, подлец! – закричала она, сверкая своими бесподобными черными глазами, и топнула ногой. – Что, поймала я тебя? Hijo de puta! Свинячий сын! Ко мне и носу не кажешь, а у этой оглобли торчишь целыми днями…
– Не понимаю, что вам взбрело в голову, сударыня, – оборвала ее Лина, и на сей раз ее тон был по-настоящему ледяным. – Месье уже уходит.
– Уходит? – завизжала Мария, подступая поближе к ненавистной сопернице. – Только попробуй еще раз к нему подойти, я тебе глаза выцарапаю! Потаскуха безголосая! Драная кошка!
– К кому хочу, к тому и подойду, а твоего разрешения спрашивать не буду! – рассердилась Лина. – Коротышка! Старьевщица! Погонщица мулов!
– Ах ты, итальянская коза! Да у тебя спина кривая! Оглобля!
– А у тебя…
Что сказала Лина Марии, Казимир потом категорически отказался повторять, лишь намекнув, что это было настолько неприлично, что он, наверное, все же ослышался.
Достоверно известно лишь одно: что после этих слов Мария, выйдя из себя, подскочила к Лине и сделала попытку вцепиться ей в волосы. В ответ итальянка завизжала и стала отбиваться. Мохнатая шапка Марии первой пала жертвой брани: она упала на пол, и ее затоптали.
Тереза, тихо ахнув и зачем-то перекрестившись, кинулась прочь из гостиной, где две первые красавицы Европы тузили друг дружку, как поцапавшиеся базарные торговки. Можно только сожалеть о том, что при схватке не присутствовал составитель словаря непечатных выражений – испанские, итальянские и французские ругательства, которые певица и танцовщица в пылу борьбы обрушивали друг на друга, определенно представляли немалый научный интерес.
В ярости Лина разодрала нитку жемчужного ожерелья, которое висело у Марии на шее, и все жемчужины рассыпались по ковру. Мария в ответ попыталась расцарапать ей лицо и поломала заколку с бриллиантами. Тогда Лина, тряхнув рассыпавшимися по плечам волосами, вцепилась Марии в шею. Та изловчилась и укусила противницу за руку. Вереща так, что ее было слышно на улице – что вы хотите, занятия пением все-таки не проходят даром, – Лина кинулась на Марию, повалила ее, и соперницы покатились по ковру, брыкаясь и лягаясь. При этом они не переставали крыть друг друга последними, а также предпоследними словами.
Но вы, мой благосклонный читатель, наверняка пожелаете знать, что делал в это время Казимир Браницкий, ставший невольным свидетелем столь эпического противостояния. Вы, вероятно, полагаете, что он с опасностью для одежды и лица ворвался в гущу свалки и, как мог, стал растаскивать обезумевших красавиц; но увы, мне нечем вас обрадовать. У Казимира уже имелся некоторый опыт присутствия на женских драках, из которых он вынес для себя одно-единственное правило: не вмешиваться, иначе будет только хуже.
Хуже, само собой, ему самому, а не кому-то еще.
Хотя женская драка еще более отвратительна на вид, чем мужская, но любому конфликту рано или поздно приходит конец. В какой-то момент казалось, что более пылкая Мария вот-вот одержит победу над своей соперницей, но тут случилось нечто ужасное. А именно: Лина из всех сил вцепилась в косы Марии, уложенные, как обычно, в сложную прическу, и рванула их на себя. Невидимые шпильки брызнули во все стороны, и косы остались в руке Лины.
Это был шиньон, то есть чужие волосы, которые накладываются для достижения эффекта более пышной прически.
– А-а-а! – победно завизжала Лина, потрясая своим трофеем, как индеец – скальпом врага, за которым он долго охотился. – Вот тебе, вот тебе! Видела? Получи!
Казимир оторопел. Теперь на голове у Марии оставались только собственные волосы, довольно короткие, едва ли ниже плеч, и к тому же редкие, потому что сквозь пряди просвечивала кожа. Признанная красавица в одно мгновение обернулась лысой карлицей.
Заверещав не своим голосом, она извернулась всем телом, схватила шапку, изрядно пострадавшую во время драки, вскочила на ноги и, наскоро нахлобучивая шапку на голову, кинулась прочь из номера. Поле битвы осталось за итальянкой.
– Я так и знала, что она лысая! – победно кричала вслед сопернице Лина. – Я всегда это говорила! Коза испанская! Puta!
Ее глаза сверкали, волосы рассыпались по плечам, по руке, укушенной Марией, текла кровь, платье было разорвано и испачкано. Куда девалась невозмутимая, похожая на статую красавица, чей безупречный профиль был запечатлен на сотнях тысяч открыток? Перед Казимиром стояла форменная хулиганка, дворовая девчонка, только что выдравшая шиньон у соперницы и обратившая ее в бегство.
– Боже мой, – воскликнула Лина, хохоча во все горло, – как же я счастлива!
Она со всего маху швырнула косы соперницы на стол. Казимирчик содрогнулся и незаметно сделал шаг к двери.
– Ты ведь понял, да? – затараторила Лина, оборачиваясь к нему. – Ты ведь поэтому не стал вмешиваться!
Казимирчик ничего не понял, но на всякий случай сделал еще один незаметный шаг к выходу. Он подозревал, что женщина, обратившая в бегство такую, как Мария Фелис, вполне может пожелать заняться и его волосами, и ему эта мысль ужасно не нравилась.
– Боже мой! – вскричала Лина, молитвенно складывая руки. – Как долго я мечтала о том, чтобы свести счеты с этой мерзавкой! Сколько гадостей она мне сделала, сколько мужчин у меня увела – это же просто кошмар какой-то! И наконец я ее проучила, да, проучила… И все благодаря тебе!
Казимирчик вытаращил глаза, издал горлом какой-то странный звук и застыл на месте.
– Ты, конечно, негодяй, как и все мужчины, – объявила Лина, подходя к нему, – но я тебя прощаю. Если бы не ты, то ничего этого бы не произошло. – Она задорно тряхнула волосами. – Нет, ты видел, как я ее отколотила? Больше она уже не осмелится ко мне сунуться!
Казимирчик вытаращил глаза, издал горлом какой-то странный звук и застыл на месте.
– Ты, конечно, негодяй, как и все мужчины, – объявила Лина, подходя к нему, – но я тебя прощаю. Если бы не ты, то ничего этого бы не произошло. – Она задорно тряхнула волосами. – Нет, ты видел, как я ее отколотила? Больше она уже не осмелится ко мне сунуться!
И, хохоча, она повисла у Казимирчика на шее. А мой герой, если говорить начистоту, принадлежал к тем мужчинам, которые способны с достоинством перенести, если вдруг на шею им прыгнет первая красавица Европы.
За содержание того, что случилось в номере Лины потом, автор никакой ответственности не несет.
Впрочем, на самом интересном месте моих героев едва не прервали. Уже известный вам министр явился к Лине, увидел открытую дверь (потому что Тереза в ужасе убежала и боялась вернуться), весьма удивился и, переступив через порог, вскоре оказался в гостиной. В руках он нес шляпу и трость, но, увидев, что происходило в комнате, разом уронил и трость, и шляпу.
– Дорогая! – пролепетал он, меняясь в лице. – Что это вы делаете, лежа на ковре?
– Разве ты не видишь? – рассердилась Лина. – Птиц ловлю! Что за глупый вопрос! Поди прочь, Панталоне, не видишь, мне не до тебя!
И в доказательство своих слов она швырнула в сановника собственный корсет, который весьма кстати подвернулся ей под руку.
– Простите, что побеспокоил, – проблеял министр, багровый от смущения.
Кое-как он подобрал шляпу и трость и скрылся за дверью, – теперь уж навсегда.
Глава двадцать первая, в которой идет речь о зайцах, а также о людях, которые за ними гонятся
Эта история наделала немало шума. Мария Фелис слегла в постель, жаловалась, что она ужасно себя чувствует, – настолько, что вот-вот отдаст Богу душу, и выразила желание покинуть Россию как можно скорее. Впрочем, как только ей напомнили о неустойке, которую ей придется заплатить, если хоть одно из ее выступлений сорвется, она тотчас же поднялась с постели, кое-как замазала синяки, с помощью Розиты приколола новый шиньон и отправилась на репетицию. Вечером она плясала как ни в чем не бывало, а поклонники, полные сочувствия к ее переживаниям, надарили ей втрое больше подарков, чем обычно.
– Какая щедрая страна! – расчувствовалась Мария. – Хоть деньги будут наградой за мои мучения.
Забегая вперед, скажем, что через несколько лет она – с помощью одного бойкого пера, которому за работу платили сущие гроши, – напишет мемуары, центральным эпизодом которых станет потасовка с Линой Кассини. Будущие историки и биографы почерпнут из этих мемуаров немало интересного – что, к примеру, за Марией ухаживал некий принц, которого также хотела заполучить мерзавка-итальянка. Однажды онаявилась в номер Марии и устроила ей скандал, но испанка просто-напросто надавала ей тумаков и выставила вон. «Больше она уже не осмелилась ко мне подходить», – так заключило бойкое перо этот литературный пассаж.
Но, разумеется, в то время, когда после битвы прекрасных дам прошли не годы, а всего лишь дни, в Петербурге были прекрасно осведомлены о том, кто на самом деле победил и чем все закончилось. Однако Казимир, стоит отдать ему должное, сумел так устроиться, что о его участии – и вообще о том, что он стал причиной женской драки, мало кто догадывался. Был, конечно, человек, который никак не мог забыть об этом, – бывший любовник Лины, влиятельный министр. Мне доподлинно известно, что как-то раз он явился к Багратионову и, обрисовав ему аморальный облик итальянской дивы, приехавшей в Россию, предложил ее попросту выслать, дабы она более не могла наносить урон нравам россиян.
– А также, я полагаю, стоит ей на будущее воспретить въезд на территорию Российской империи, – строго добавил злопамятный вельможа.
Багратионов насупился и напустил на себя серьезный вид, хотя его так и подмывало улыбнуться. Он не особенно верил в судьбу, но признавал, что есть некие высшие силы, которым порой нравится с нами шутки шутить.
– Иван Петрович, – укоризненно сказал он министру, – как же можно! Знаменитость, европейская звезда… А мы вдруг вышлем ее, как какого-нибудь мазурика? Что будут думать о нас в Европе?
– Плевать, что о нас будут думать в Европе, пока у нас есть сильная армия! – запальчиво ответил министр.
– Армия армией, но и общественное мнение не стоит упускать из виду, – загадочно промолвил Багратионов. – Я уж не говорю о том, что на одном из концертов госпожи Кассини побывали великие князья и остались в совершеннейшем восторге.
Министр понял, что против мнения великих князей он прах и ничто, и, скрипнув зубами, откланялся.
«Как от министра от него державе одна польза, – мелькнуло в голове Багратионова, как только за гостем закрылась дверь. – А как от человека… Феномен какой-то!»
Он пожал плечами и углубился в изучение служебных бумаг.
Через несколько дней после драки, которую какой-то остряк озаглавил «битвой примадонн», Амалия на улице столкнулась с дядюшкой, который выходил из ювелирной лавки. Его довольный вид озадачил ее, и, не удержавшись, она осведомилась, уж не заложил ли он дорогие перстни, которые после выполнения задания обязался вернуть.
– Сплошные подозрения! – вздохнул Казимирчик и, сняв перчатку, продемонстрировал, что все перстни были на нем. – На самом деле я просто присматривал Лине небольшой, гм… сувенир. Она уже намекала мне, что веера и вазы – это как-то чересчур мелко в качестве подарков на память.
Амалия не стала развивать эту тему и потому потеряла шанс поймать дядюшку на лжи – или, по крайней мере, на том, что он сказал ей не всю правду. Дело в том, что, лежа на ковре в гостиной Лины, агент-обольститель изловчился подобрать несколько жемчужин из роскошного ожерелья Марии Фелис – того самого, которое, как помнит читатель, пало смертью храбрых в самом начале драки. Эти жемчужины Казимирчик отнес к ювелиру, у которого получил за них большие деньги. Довольный тем, что все складывалось как нельзя лучше, он заказал для Лины драгоценную брошь в виде ириса – она упоминала, что любит эти цветы, – а остаток денег решил потратить на себя, тем более что Особая служба, по его мнению, отличалась возмутительной скупостью.
– Вы, дядя, поразительный человек, – не удержалась Амалия, когда они с дядей ехали в карете. – Вы способны погнаться за двумя зайцами и поймать обоих…
Для приличия Казимирчик покраснел.
– За какими же зайцами я погнался, скажи на милость? – запротестовал он.
– За Линой Кассини, насчет которой у нас был уговор, а также за Марией Фелис, о которой и речи не было.
– Племянница, ты ничего не понимаешь! Без Марии Фелис у меня бы ничего не вышло с Линой…
– Неужели?
– Конечно! Я понимаю, что произвожу впечатление человека, который способен обольстить любую женщину. Это очень лестно, но на самом деле все не так просто…
– Даже не сомневаюсь!
– Я сразу же сказал, что дело деликатное, потому что Лина – знаменитость. Она привыкла к тому, что вокруг нее тучами вьются поклонники. Что я должен был сделать, чтобы привлечь ее внимание? Стать одним из поклонников и изо всех сил показывать, как она мне дорога? Пытаться перещеголять соперников глупейшими комплиментами и еще более глупыми поступками? Ну и чем бы я отличался от остальных болванов, которые ее окружают? Она бы увидела во мне такого же скучного типа, как и они. Нет, ее надо было заинтересовать чем-то другим. Поэтому я изобразил, что меня больше интересует Мария Фелис…
И тут – да, только в этот самый момент Амалия начала понимать, какую комбинацию на самом деле затеял и претворил в жизнь ее изобретательный родственник.
– Постой. Ты хочешь сказать, что все это делал нарочно? – недоверчиво спросила она. – Встреча на вокзале, цветы для Марии…
– Конечно, нарочно! Тут сложность в том, чтобы выдерживать определенную линию, но ни в коем случае не переборщить. Заодно я прикинулся близоруким, потому что близорукий мужчина внушает желание ему покровительствовать. Сначала Лина считала, что я неравнодушен к Марии. Потом она узнала, что я вручил ее сопернице цветы лишь по обязанности, и увидела, как я заснул во время танца Марии. Кстати, тебе не было никакой нужды меня будить, – обидчиво прибавил дядюшка. – Я притворялся, что заснул, потому что так было нужно…
– Дядя, – только и могла сказать Амалия. – Вы… Вы настоящий хитрец!
– Я хотел тебе помочь, вот и все, – ответил Казимир, скромно гордясь собой. – Конечно, будь я миллионером, все было бы гораздо проще: я бы закидал Лину деньгами и заставил бы ее бросить министра. Но мне пришлось изворачиваться и использовать неприязнь обеих дам друг к другу. Мария считала, что я неравнодушен к Лине, Лина считала, что я не прочь поволочиться за Марией, и это подхлестывало обеих. Ты любишь аукционы?
– Не очень.
– И зря, – назидательно заметил Казимир. – Иногда во время торгов можно увидеть, как из-за двух ожесточенно торгующихся людей цена на какую-нибудь рухлядь взлетает до небес, а все почему? Потому что никто не хочет уступить, а вовсе не потому, что выставленный на продажу предмет действительно кому-то нужен.