К ним бесшумно подошла Розалинда Брендон-Смит, которая широко улыбнулась Филлсону и только затем с каменным лицом повернулась к Карсону. В ее обязанности входило следить за инъекциями шимпанзе, а также проводить вскрытие тех, которые умерли от отека мозга. До сих пор, насколько было известно Карсону, соотношение инъекций к вскрытиям составляло один к одному.
Шимпанзе даже не пошевелилась, когда иголка вошла в тело.
— Вы знаете, что должны ввести препарат двум особям, самцу и самке, — прозвучал в шлеме Карсона голос Брендон-Смит.
Ученый кивнул, не глядя на нее. Обезьяну увезли обратно в зоопарк, и вскоре смотритель вернулся с самцом. Он был еще меньше, совсем детеныш, с совиной, любопытной мордочкой.
— Господи, — проговорила де Вака. — Невозможное зрелище.
Филлсон сердито посмотрел на нее.
— Не нужно их очеловечивать. Это всего лишь животные.
— Всего лишь животные, — пробормотала ассистентка. — Мы тоже, мистер Филлсон.
— Я уверен, что эти двое не умрут, — сказал ученый.
— Мне жаль вас разочаровывать, Карсон, — сказала Брендон-Смит с усмешкой, — но даже если ваш нейтрализованный вирус подействует, их все равно убьют и сделают вскрытие.
Она скрестила на груди руки и посмотрела на Филлсона, получив в ответ теплую улыбку.
Карсон взглянул на де Ваку и увидел, что на ее лице появились красные пятна — признак гнева — и выражение, которое становилось ему хорошо знакомым. Впрочем, она сохраняла молчание.
Лаборант воткнул иглу в предплечье самца шимпанзе и медленно ввел десять кубиков вируса Х-гриппа. Затем он вытащил иглу, прижал к ранке кусочек ваты и закрепил его пластырем.
— Когда мы узнаем результат? — спросил Карсон.
— В принципе, требуется две недели на появление симптомов, — ответила Брендон-Смит. — Хотя обычно все происходит гораздо быстрее. Мы берем кровь на анализ каждые двенадцать часов. Антитела, как правило, образуются в течение недели. Зараженные шимпанзе сразу отправляются в зону карантина, которая расположена за зоопарком.
Ученый кивнул.
— Вы будете держать меня в курсе? — спросил он.
— Разумеется, — ответила Брендон-Смит. — Но на вашем месте я бы не стала дожидаться результатов. Я бы приняла за данность, что эксперимент не удался, и продолжила работать дальше. В противном случае вы потеряете много времени.
Она вышла из комнаты. Карсон и его ассистентка отстегнули свои шланги и последовали за ней через люк и обратно к своим рабочим местам.
— Господи, какая задница, — сказала де Вака, когда они вошли в лабораторию «С».
— Кто? — спросил Карсон.
Он чувствовал, что его вывели из себя саркастические заявления Брендон-Смит, да и сама процедура инъекций тоже.
— Я не уверена, что мы имеем право так обращаться с подопытными, — сказала женщина. — Интересно, а их клетки отвечают федеральному закону о содержании животных?
— Все это довольно неприятно, — согласился Карсон. — Но наши эксперименты, возможно, спасут миллионы жизней. Это неизбежное зло.
— Хотела бы я знать, действительно ли Скоупс стремится спасать чужие жизни. Мне представляется, что его гораздо больше занимают деньги. Серьезные деньги.
Она потерла друг о друга пальцы в перчатках.
Карсон проигнорировал ее слова. Если она хочет говорить такие вещи по каналу интеркома, который записывается, и вылететь отсюда, что ж, это ее дело. Может быть, его следующий ассистент будет доброжелательнее.
Он вывел на экран изображение полипептида Х-гриппа и начал его вращать, пытаясь придумать другие способы нейтрализации. Но ему было трудно сосредоточиться, когда он считал, что уже решил задачу.
Открыв автоклав, де Вака принялась доставать стеклянные мензурки и пробирки и складывать их в дальнем конце лаборатории. Карсон всматривался в третичную структуру полипептида, состоящего из тысяч аминокислот. «Если бы удалось разорвать серные связи вот здесь, — подумал он, — мы могли бы развернуть активную боковую группу и сделать вирус безвредным». Но Барту это тоже наверняка приходило в голову. Он очистил экран и вывел на него данные своих тестов по диффракции протеиновой оболочки Х-гриппа. Ученый больше ничего не мог сделать. Он позволил себе, всего на мгновение, предаться мыслям о похвалах, продвижении, восхищении руководства.
— Скоупс умно поступил, когда дал нам всем акции своей компании, — продолжала де Вака. — Это подавляет несогласие. Играет на жадности людей. Все хотят стать богатыми. Когда у тебя такая огромная международная компания…
Выхваченный из приятных размышлений ее словами, Карсон повернулся к ней.
— Если вы так настроены против, что, черт подери, вы тут делаете? — рявкнул он в интерком.
— Во-первых, я не знала, над чем мне предстояло работать. Предполагалось, что меня отправят в отделение медицины, но после того, как ушла ассистентка Барта, меня перевели сюда. Во-вторых, я коплю деньги на клинику для душевнобольных. Я хочу открыть ее в Альбукерке. В пригороде.
Она подчеркнула слово «пригород», выговорив его с раскатистым «р» на манер мексиканцев испанского происхождения. Карсона это еще больше разозлило: получалось, будто она демонстрировала ему свое владение двумя языками. Он довольно прилично говорил на местном варианте испанского, но не собирался ей об этом сообщать, чтобы не давать повода для насмешек.
— А что вам известно про душевное здоровье?
— Я два года проучилась в медицинской школе, — ответила де Вака. — Хотела стать психиатром.
— И что произошло?
— Мне пришлось уйти. Не могла позволить себе с финансовой точки зрения.
Карсон пару минут обдумывал ее слова. «Пришла пора поставить тварь на место», — решил он.
— Чушь, — сказал он.
Молчание, которое повисло между ними, было пронизано электричеством.
— Чушь, cabron?
Она подошла к нему ближе.
— Да, чушь. С именем Кабеса де Вака вы могли получить полную стипендию. Слышали когда-нибудь о предоставлении преимущественных прав?[26]
Наступило долгое молчание.
— Я пошла работать, чтобы мой муж мог закончить медицинскую школу, — сердито ответила женщина. — А когда наступила моя очередь, он со мной развелся — canalla.[27] Я пропустила больше семестра, а если учишься в медицинской школе… — Она замолчала. — Не понимаю, почему я трачу силы и оправдываюсь перед вами.
Ученый молчал, в очередной раз жалея, что позволил втянуть себя в спор.
— Да, я могла получить стипендию, но не благодаря имени. А потому, что имела по пятнадцать баллов во всех трех разделах вступительного теста, черт возьми.
Карсон не мог поверить в такой безупречный результат, но усилием воли заставил себя промолчать.
— Вы думаете, я несчастная тупая идиотка, которой требуется испанское имя, чтобы ее приняли в медицинскую школу?
«Черт, — подумал Карсон, — и зачем только я все это начал?»
Он снова повернулся к своему терминалу, надеясь, что, если он не станет обращать на нее внимание, она уйдет.
Неожиданно он почувствовал, что его комбинезон сжала рука, под которой резиновый материал превратился в шарик.
— Отвечай, cabron.
Карсон протестующе поднял руку, когда давление внутри защитного костюма начало повышаться.
Неожиданно на пороге появилась могучая фигура Брендон-Смит, и в интеркоме послышался ее лающий смех.
— Прошу меня простить за то, что мешаю вам, голубки, но я хочу сказать, что шимпанзе А-двадцать один и Зет-девять вернулись в свои клетки, пришли в себя и выглядят здоровыми. По крайней мере, пока.
Она резко развернулась и неуклюже удалилась.
Де Вака открыла рот, словно собиралась ей ответить, но затем выпустила костюм Карсона, отошла в сторону и ухмыльнулась.
— Мне на мгновение показалось, что вы испугались.
Ученый посмотрел на нее, напоминая себе, что напряжение и злоба, в которую впадают все, кто связан с гриппозным отсеком, — это часть работы. Он уже начал понимать, что свело с ума Барта. Если он сумеет сосредоточиться и думать только о главной цели, через шесть месяцев так или иначе все закончится.
Он отвернулся к экрану и повернул молекулу еще на сто двадцать градусов, пытаясь найти слабые места. Де Вака снова принялась доставать оборудование из автоклава. В лаборатории опять воцарилась тишина. На мгновение Карсону стало интересно, что случилось с мужем де Ваки.
Карсон проснулся перед самым рассветом и сонно посмотрел на электронный календарь на стене около кровати: суббота, день ежегодного Пикника бомбы. Как объяснил ему Сингер, эта традиция возникла в те дни, когда лаборатория занималась исследованиями для армии. Раз в год было принято устраивать поход к старому полигону «Тринити», где в тысяча девятьсот сорок пятом году произвели первый атомный взрыв.
Карсон встал, чтобы сварить себе чашку кофе. Он любил тихие утренние часы в пустыне, и ему меньше всего хотелось вести пустые разговоры в кафетерии. Через три дня после приезда он перестал пить безвкусный кофе, который там подавали.
Он открыл шкафчик и достал эмалированный кофейник, немало повидавший на своем веку. Старая пара шпор и жестяной кофейник были среди тех немногих вещей, что он взял с собой в Кембридж, и оказались единственными предметами, доставшимися ему после того, как банк продал их ранчо с аукциона. Кофейник был его спутником во время походов, около утренних костров на ранчо, и Карсон испытывал к нему почти суеверную любовь. Он повертел его в руках. Внешняя поверхность была черной, покрытой коркой сажи, закаленной в огне, которую не содрать даже охотничьим ножом. Внутри еще сохранилась веселенькая синяя эмаль с белыми пятнышками и большой вмятиной на боку в том месте, где старый конь Карсона Уивер сбросил его копытом с огня однажды утром. Ручка была помята — тоже Уивер постарался. Карсон вспомнил невыносимо жаркий день, когда его конь с двумя седельными сумками на спине валялся в балке Узко. Карсон покачал головой. Уивера забрали вместе с ранчо; обычный мексиканский конь, стоящий максимум пару сотен долларов. Вполне возможно, что его сразу же отправили к скупщику старых лошадей.
Карсон налил в кофейник воды, бросил туда две пригоршни кофе и поставил на плиту, встроенную в соседнюю консоль. Перед тем как напиток закипел, Карсон снял его с огня, добавил немного холодной воды, чтобы гуща осела, и снова поставил на конфорку.
Это был идеальный способ готовить кофе — намного лучше дурацких фильтров, поршней и столь любимых в Кембридже кофейных автоматов за пятьсот долларов, варивших эспрессо. Этот кофе обладал вкусом и бодрил по-настоящему. Он вспомнил, как его отец говорил, что кофе не готов, пока на поверхности не держится подкова.
Наливая кофе, Карсон замер, увидев свое отражение в зеркале, которое висело над рабочим столом. Он нахмурился, вспомнив, с каким сомнением посмотрела на него де Вака, когда он сказал, что он англоамериканец. В Кембридже женщины нередко находили нечто экзотическое в его черных глазах и орлином носе. Иногда он рассказывал им про Кита Карсона. Но никому не говорил, что его предки по матери были из южных юта. То, что он продолжал это скрывать, раздражало, хотя после школы, где его дразнили полукровкой, прошло много лет.
Карсон помнил своего двоюродного дедушку Чарли. Несмотря на то что он был наполовину белым, он выглядел как чистокровный индеец и даже говорил на языке юта. Чарли умер, когда Карсону было девять, но он не забыл худого человека, который сидел у камина в кресле-качалке, тихонько посмеивался каким-то своим мыслям, курил сигары и сплевывал крошки табака в огонь. Он рассказывал множество историй про индейцев, по большей части про то, как они разыскивали пропавших лошадей или воровали скот у ненавистных навахо. Карсон мог слушать его, только когда поблизости не оказывалось родителей; иначе они прогоняли его и принимались ругать старика за то, что он морочит голову мальчишке своими глупостями.
Отец не любил Чарли и часто возмущался его длинными волосами, которые старик отказывался стричь, заявляя, что это приведет к тому, что будет меньше дождей. А еще Карсон однажды слышал, как отец сказал матери, что Бог дал их сыну «нечто большее, чем кровь юта».
Ученый пил кофе маленькими глотками и смотрел в окно, рассеянно потирая спину. Его комната находилась на втором этаже жилого здания, и из нее открывался вид на конюшни, механическую мастерскую и ограду, идущую вокруг комплекса. Дальше простиралась бесконечная пустыня.
Он поморщился, когда его пальцы коснулись ранки у основания спины, где вчера ему делали спинномозговую пункцию. Еще одно неудобство работы в лаборатории пятого уровня — обязательные еженедельные обследования состояния здоровья. Очередное напоминание об опасности заражения, которая грозила всем в «Маунт-Дрэгон».
Пикник бомбы был первым выходным Карсона после того, как он приехал сюда. Он обнаружил, что инъекции шимпанзе нейтрализованного им вируса — всего лишь первая часть задачи. Хотя Карсон объяснил, что решение, которое он нашел, единственно возможное, Скоупс настоял на двух дополнительных сериях прививок, чтобы минимизировать шансы на ошибку. В данный момент Х-грипп ввели шести животным. Если они выживут, следующий тест должен показать, получили ли они иммунитет к гриппу.
Карсон наблюдал из окна, как двое рабочих подкатили большой оцинкованный резервуар для воды к пикапу «Форд-350» и принялись затаскивать его в кузов. Водовоз приехал чуть раньше и стоял со включенным двигателем на стоянке для машин, окутанный дизельным выхлопом — водитель поленился заглушить мотор. Небо было безоблачным — дожди конца лета начнутся еще через несколько недель, — и далекие горы сияли, словно аметисты, в утреннем свете.
Допив кофе и спустившись вниз, Карсон увидел, что около пикапа стоит Сингер и громким голосом командует рабочими. Он был в пляжных сандалиях и бермудах. Свободная рубашка пастельных тонов прикрывала солидное брюшко.
— Я вижу, вы уже готовы ехать, — сказал Карсон.
Директор посмотрел на него сквозь старые солнечные очки «рэй-бэн».
— Я с нетерпением жду этого дня целый год, — ответил он. — А где твои плавки?
— Под джинсами.
— Почувствуй настроение дня, Ги! Ты выглядишь так, словно собираешься загонять скот, а не провести день на пляже. — Он снова повернулся к рабочим. — Мы отъезжаем ровно в восемь, так что шевелитесь. Пригоните сюда «хаммеры» и загружайте их.
Другие ученые, лаборанты и рабочие стекались к стоянке с пляжными сумками и складными стульями в руках.
— А как это все вообще началось? — спросил Карсон, глядя на них.
— Не помню, чья это была идея, — сказал Сингер. — Правительство открывает для публики доступ на полигон «Тринити» раз в год. Как-то раз мы спросили, можем ли мы сами туда съездить, и они разрешили. Потом возникла мысль: устроить пикник с волейболом и холодным пивом. И тут кто-то заявил, что просто возмутительно, что мы не можем прихватить с собой океан. Вот тогда-то и придумали использовать резервуар, в котором возят воду для скота. Гениальная мысль!
— И никто не боится радиации? — спросил Карсон.
Сингер фыркнул.
— Радиации уже не осталось. Но мы все равно берем с собой счетчики Гейгера, чтобы особо нервные чувствовали себя спокойно. — Он поднял голову, услышав шум приближающихся машин. — Идем, можешь поехать со мной.
Вскоре дюжина «хаммеров» с опущенным верхом катила по едва различимой грунтовой дороге, которая уносилась к горизонту, точно стрела. Водовоз замыкал колонну, окутанный густыми клубами пыли.
Через час Сингер остановил первую машину.
— Эпицентр взрыва, — сказал он Карсону.
— Откуда вы знаете? — спросил тот, оглядывая пустыню.
На западе высились Сьерра-Оскура: сухие, голые пустынные горы с торчащими тут и там неровными осадочными породами. Это было безлюдное место, но не более чем вся остальная Хорнада.
Сингер показал на ржавую балку, торчащую на несколько футов из земли.
— Все, что осталось от башни, в которой хранили бомбу. Если посмотришь внимательнее, то увидишь, что мы находимся в небольшом углублении, возникшем после взрыва. А вон там находился один из постов технического наблюдения.
Он показал на холм и разрушенные бункеры.
— Пикник будет здесь? — с сомнением спросил Карсон.
— Нет, мы проедем еще полмили, — ответил Сингер. — Местность там симпатичнее. Немного, по крайней мере.
«Хаммеры» остановились на песчаной площадке, лишенной какой бы то ни было растительности — ни кактусов, ни кустов. Одинокая дюна, которую удерживали на месте заросли сизой юкки, поднималась над голым пространством пустыни. Пока рабочие снимали с пикапа емкость для воды, ученые начали занимать места на песке, расставляли стулья и зонты, доставали холодильники. Сбоку установили волейбольную сетку. Около резервуара поставили деревянную лестницу; затем водовоз подъехал к его краю и начал наполнять водой. Из портативного радиоприемника слышалось пение «Beach boys».
Карсон стоял в стороне, наблюдая за происходящим. Большую часть времени он провел в лаборатории «С» и до сих пор не знал имен своих коллег. Многие ученые уже заканчивали свои контракты и проработали вместе около шести месяцев.
Оглядевшись по сторонам, он с облегчением заметил, что Брендон-Смит, очевидно, осталась дома, наслаждаясь прохладой кондиционеров. Накануне днем он зашел в ее кабинет, чтобы спросить о шимпанзе, и она чуть не оторвала ему голову за то, что он нечаянно нарушил порядок среди расставленных на краю стола безделушек. «Вот и отлично», — подумал он, когда перед глазами у него возник непрошеный образ Брендон-Смит в купальнике.