— Вам известно о нападках Чарльза Левайна на «Джин-Дайн». Я рассчитывал, что люди поймут, каков он на самом деле, но процесс слишком затянулся. Он прячется под юбкой Гарвардского университета, и это придает вес его словам, что при других обстоятельствах было бы невозможно. — Скоупс покачал головой. — Я знаком с доктором Левайном вот уже двадцать лет. Более того, прежде мы были близкими друзьями. Мне больно смотреть на изменения, которые с ним происходят. Все мы помним, что он рассказывал о своем отце, а теперь оказалось, что он служил в СС. Нет, я не вижу ничего недостойного в том, что человек защищает память отца, но зачем же было носиться с ним, как с героем? Теперь становится очевидным, что правда для Левайна вторична — главное, добиться поставленной цели. С этих пор нам необходимо тщательно проверять все, что он говорит. А пресса остается слишком пассивной. За исключением «Глоуб» — и в этом ваша заслуга.
— Мы публикуем только тщательно проверенные факты.
— Я знаю это и очень ценю. И уверен, что жители Бостона тоже, ведь «Джин-Дайн» является одним из крупнейших работодателей штата.
Баннистер кивнул.
— Эдвин, я больше не могу спокойно наблюдать за этими оскорбительными нападками. Мне нужна ваша помощь.
— Брент, вы знаете, я не могу вам помочь, — ответил редактор.
— Конечно, конечно — Брент небрежно взмахнул рукой. — Вот какова ситуация. Известно, что в «Маунт-Дрэгон» мы работаем над секретным проектом. Но это связано с конкурентной борьбой, а вовсе не с тем, что существует какая-то опасность. В нашем бизнесе победитель получает все. Вы знаете, как это бывает. Та компания, которая первой запатентует лекарство, заработает миллиарды, а остальные могу поставить крест на средствах, вложенных в исследования и разработки.
Баннистер снова кивнул.
— Эдвин, я хочу заверить вас — как человека, чье мнение я уважаю, — в «Маунт-Дрэгон» не происходит ничего, что может вызвать тревогу. Я даю вам свое слово. Там построена единственная лаборатория пятого уровня безопасности, статистика несчастных случаев у нас — лучшая в мире фармакологии. Все это зарегистрированные факты. Но вы не должны мне верить на слово.
Он вытащил из портфеля папку и положил перед журналистом.
— Здесь содержится описание системы безопасности «Джин-Дайн». Обычно такая информация является частной собственностью. Но я хочу, чтобы вы ее использовали в вашей статье. Только учтите, досье получено не от меня.
Баннистер посмотрел на папку, не прикасаясь к ней.
— Благодарю, Брент. Тем не менее я не могу поверить вам на слово, когда вы утверждаете, что не ведете работу с опасными вирусами. Доктор Левайн обвиняет вас…
Скоупс рассмеялся.
— Я знаю. Он говорит о вирусе Судного дня. — Он наклонился вперед. — Именно это и стало главной причиной, по которой я пригласил вас сюда. Вы хотите знать, о какой ужасной, невероятно опасной болезни идет речь? О вирусе, который, по словам доктора Левайна, может привести к концу света?
Баннистер кивнул. Только профессиональный опыт помог ему скрыть нетерпение.
Глава «Джин-Дайн» посмотрел на него и хитро улыбнулся.
— Эдвин, это должно остаться между нами.
— Я бы предпочел… — начал Баннистер.
Скоупс протянул руку и выключил диктофон.
— Одна японская корпорация занимается аналогичными исследованиями. Более того, они даже немного нас опережают в данном направлении. Если они поймут, какие побочные возможности тут возникают, нам конец. Победитель получает все, Эдвин. Речь идет о рынке объемом в пятнадцать миллиардов долларов. Я бы очень не хотел, чтобы наш торговый дефицит с Японией еще больше увеличился, не говоря уже о том, чтобы закрыть бостонское отделение «Джин-Дайн» только из-за того, что Эдвин Баннистер из «Глоуб» рассказал о вирусе, над которым мы работаем.
— Я вас понимаю, — сказал журналист, судорожно сглотнув.
Иногда следовало сохранять тайну.
— Хорошо. Он называется инфлюэнца.
— Что это? — спросил Баннистер.
Улыбка Скоупса стала еще шире.
— Мы работаем с вирусом гриппа. В «Маунт-Дрэгон» исследуют только его. Левайн называет его вирусом Судного дня.
Скоупс откинулся на спинку стула. Казалось, он только что одержал решающую победу. Баннистер с ужасом почувствовал, как исчезает его шанс на получение превосходного материала.
— И это все? Вирус гриппа?
— Совершенно верно. Я дал вам свое слово. Теперь вы сможете с чистой совестью написать о том, что «Джин-Дайн» не работает с опасными вирусами.
— Но почему именно грипп?
Казалось, Скоупс удивился.
— Разве ответ не очевиден? Огромные деньги ежегодно теряются из-за снижения производительности труда, вызванного этой болезнью. Мы работаем над исцелением от гриппа. Речь не идет о прививках, которые делают каждый год и в половине случаев они оказываются недостаточно эффективными. Я говорю о полном исцелении.
— Боже мой, — пробормотал журналист.
— Нетрудно представить, как взлетит цена наших акций, если мы добьемся успеха. Обладатели ценных бумаг «Джин-Дайн» станут богатыми людьми. В особенности если учесть, как сильно они упали благодаря нашему другу Левайну. Богатство придет не завтра, а через несколько месяцев, когда мы объявим о нашем открытии и УКК приступит к тестированию. — Скоупс улыбнулся и перешел на шепот. — А мы обязательно добьемся успеха.
Затем он протянул руку и включил диктофон. Баннистер молчал. Он пытался осознать огромность пятнадцати миллиардов.
— Мы предпринимаем энергичные действия против доктора Левайна и его клеветнических заявлений, — продолжал глава «Джин-Дайн». — На данный момент мы ведем с ним успешную борьбу, наши иски к доктору Левайну и Гарварду приняты судом. И у нас уже есть первые результаты. Гарвард отозвал университетский патент фонда Левайна. Пока они еще не сделали публичного заявления, но оно последует очень скоро. Полагаю, вам это может быть интересно. Естественно, в таком случае мы откажемся от иска к Гарварду.
— Понятно, — ответил журналист, мозг которого снова лихорадочно заработал.
«Возможно, историю еще удастся спасти», — подумал он.
— Специальный комитет университета сейчас пересматривает трудовое соглашение с доктором Левайном. Во всех контрактах есть пункт, позволяющий его аннулировать в случаях «аморального поведения». — Скоупс негромко рассмеялся. — Звучит как в Викторианскую эпоху. Но я могу вам сказать, что с Левайном все кончено.
— Ясно.
— Пока мы еще не знаем, как он это делал, но в его фальшивых обвинениях есть зернышки правды, которые он добыл незаконным способом. Очевидно, у него имелась возможность узнавать конфиденциальную информацию из «Джин-Дайн». — Скоупс протянул Баннистеру еще одну папку. — Здесь вы найдете подробности. Не сомневаюсь, что вы в состоянии получить нечто большее. Естественно, мое имя не должно фигурировать в связи с данными материалами. Я все это вам рассказываю только потому, что вы один из немногих журналистов, чьи моральные качества я уважаю, поэтому мне бы хотелось помочь вам написать сбалансированную честную статью. Пусть другие газеты публикуют все, что говорит Левайн, даже не пытаясь проверить достоверность его слов. Я знаю, что «Глоуб» действует взвешенно.
— Мы всегда проверяем факты, — сказал Баннистер.
Скоупс кивнул.
— Я очень надеюсь, что вы откроете миру истину.
Журналист едва заметно напрягся.
— Брент, вы можете рассчитывать на объективное изложение фактов.
— Совершенно верно, — сказал Скоупс. — Именно по этой причине я полностью честен с вами. Одно из обвинений Левайна соответствует истине.
— И в чем оно состоит?
— Недавно в «Маунт-Дрэгон» умер человек. Мы скрывали этот факт, чтобы сначала известить семью, но Левайн каким-то образом нас опередил. — Скоупс немного помолчал, и его лицо стало серьезным. — Один из наших лучших ученых погиб в результате несчастного случая. Из первой папки вы узнаете, что некоторые инструкции системы безопасности были нарушены. Мы тут же известили власти, в «Маунт-Дрэгон» прибыли следователи. Конечно, все это лишь формальности, лаборатория продолжает работать.
Скоупс вновь сделал паузу.
— Я хорошо знал погибшую женщину, — продолжил он. — Она была — как бы это лучше сформулировать? — необычным человеком, полностью поглощенным своей работой. В отдельных аспектах с ней было непросто иметь дело. Впрочем, она обладала блестящим умом. Вы ведь знаете, как трудно одаренным женщинам заниматься наукой даже в наши дни. Ей пришлось многое пережить, прежде чем она попала в «Джин-Дайн». Я потерял не только ученого, но и друга. — Он бросил быстрый взгляд на Баннистера, а потом отвел глаза. — Вина полностью лежит на мне. И с этим мне придется жить дальше.
Журналист с искренним сочувствием посмотрел на Скоупса.
— А как она… — начал он.
— Она умерла от травмы головы, — ответил Скоупс и посмотрел на часы. — Проклятье! Я опаздываю. У вас есть еще вопросы, Эдвин?
Баннистер взял диктофон.
— Возможно, позднее…
— Хорошо, надеюсь, вы меня простите. Позвоните, если вам что-либо понадобится.
Журналист смотрел, как худощавая фигура быстро удаляется из гостиной, и заметил, что при ходьбе Скоупс выворачивает носки наружу. Портфель, зажатый в его руке, вдруг показался ему слишком большим. Удивительный человек. И стоит огромных денег.
Когда Баннистер ехал обратно вдоль атлантического мыса, его мысли все время возвращались к сумме в пятнадцать миллиардов долларов — интересно, какое влияние окажет подобное заявление на цену акций «Джин-Дайн». Нужно узнать, сколько сейчас они стоят. «Пожалуй, нужно позвонить моему брокеру и вложить деньги в нечто более рискованное, интересное, чем в облигации, не облагаемые налогом», — подумал он.
Карсон поднял голову и сквозь визор шлема посмотрел на большие часы на стене лаборатории. На янтарном светодиоде горели цифры: десять сорок пять.
За час до этого в гриппозном отсеке ревели сирены, по коридорам топали тяжелые башмаки людей в защитных костюмах — шла обычная тренировка. Теперь в лаборатории было пусто, вновь воцарилась почти сверхъестественная тишина, которую нарушало лишь слабое гудение системы очистки воздуха. Напуганные шумом учений шимпанзе постепенно успокоились, их пронзительные крики смолкли, и они погрузились в тревожный сон. Коридор, в отличие от ярко освещенной лаборатории, заливал тусклый красноватый свет, тени метались в узких проходах.
Поскольку гриппозный отсек каждую ночь проходил процедуру дезинфекции, в том числе и в выходные, Карсон редко задерживался здесь так поздно. И хотя красное ночное освещение было жутковатым и немного сбивало ориентировку, это было лучше того, что происходило здесь всего час назад. Проверка систем безопасности первой степени — после гибели Брэндон-Смит она пришла на смену менее изощренным тренировкам второй и третьей степени — превратилась в тягостную обязанность. Теперь за учениями лично наблюдал Най, который контролировал все происходящее, и его подчас грубые приказы неприятно резонировали в шлеме Карсона.
Впрочем, от постоянных тренировок была польза — Карсон стал увереннее двигаться в своем защитном костюме. Он обнаружил, что способен довольно быстро перемещаться по коридорам и помещениям, ловко уворачиваясь от выступов и автоматически подключая шланги с кислородом к своему костюму.
Он перевел взгляд на де Ваку, которая скептически смотрела на него.
— И как ты намерен проверить свою теорию? — спросила она по личному каналу связи.
Ученый ничего не стал отвечать, он просто повернулся к маленькому лабораторному холодильнику и вытащил две пробирки с образцами Х-гриппа, закрытые толстыми резиновыми пробками. Вирус существовал в виде белой кристаллической пленки на дне каждой пробирки.
«Даже если я миллион раз возьму их в руки, — подумал он, — мне все равно не привыкнуть к тому, что вещество внутри опаснее для человеческой расы, чем самая большая водородная бомба».
Он положил обе пробирки в биопрофилактический шкаф, тщательно их изолировал и стал ждать, когда образцы достигнут комнатной температуры.
— Первым делом мы рассечем вирус и избавимся от генетического материала, — сказал Карсон.
Он подошел к застекленному шкафу у дальней стены лаборатории и достал несколько реактивов и две запечатанные бутылочки с надписью «Дезоксирибоза».
— Дай мне, пожалуйста, «Соловей-четыре», — попросил он ассистентку.
Поскольку шприцы считались слишком опасными, в гриппозном отсеке их использовали только для инъекций животным, а для переноса опасных материалов применялись другие устройства. Переносчик «Соловья», названный так в честь его изобретателя, использовал тупые пластиковые вакуумные иглы для впрыскивания жидкостей из одного контейнера в другой.
Карсон подождал, когда де Вака поместит инструмент внутрь биопрофилактического шкафа. Затем он сунул руки в перчатках в отверстия в передней части контейнера, ввел один наконечник переносчика в реактив, а другой, сквозь резиновую пробку, в одну из тестовых пробирок. Мутная жидкость впрыснулась в пробирку. Ученый осторожно встряхнул ее. Содержимое стало прозрачным.
— Мы только что убили триллион вирусов, — заявил Карсон. — А теперь пришла пора их раздеть. Снять с них протеиновые курточки.
С помощью того же устройства он добавил несколько капель голубой жидкости сквозь резиновую пленку, взял пять миллилитров получившегося раствора и впрыснул его в контейнер с дезоксирибозой. Он подождал, когда фермент разделит вирусную РНК сначала на фрагменты и дальше на нуклеотиды.
— А теперь избавимся от нуклеиновой кислоты.
Карсон проверил кислотность раствора, после чего провел титрование, используя химикаты с высоким водородным показателем. Затем откачал жидкость, выделил при помощи центрифуги осадок и перенес оставшиеся чистые отфильтрованные молекулы Х-гриппа в небольшой сосуд.
— Давай посмотрим, как выглядят эти старые добрые молекулы, — сказал он.
— Дифракция рентгеновских лучей?
— Верно.
Карсон осторожно поместил сосуд с Х-гриппом в желтую капсулу и тщательно ее загерметизировал. Затем взял капсулу, отсоединил кислородный шланг защитного костюма и вслед за ассистенткой вышел в коридор. Они направлялись к главной дифракционной машине гриппозного отсека. Наконец, нырнув в последний люк, они оказались в тесном помещении, где с потолка лился тусклый красный свет. Большую часть пространства занимала восьмифутовая колонна из нержавеющей стали, стоящая в центре. Рядом находилась компьютерная рабочая станция. На колонне отсутствовали кнопки, переключатели или циферблаты; дифракционная машина полностью управлялась компьютером.
— Начинай нагрев, — сказал Карсон. — А я приготовлю образец.
Де Вака села за клавиатуру и принялась печатать. Раздался щелчок, и послышалось тихое гудение, которое постепенно повышало тон, пока не стало беззвучным. Из основания колонны начал с шипением выходить воздух. Де Вака набрала несколько новых команд и изменила дифракционный луч до нужной длины волны. Через пару мгновений прозвучал сигнал готовности к работе.
— Пожалуйста, открой, — попросил Карсон.
Де Вака напечатала новую команду, и крышка из титанового сплава в основании колонны отошла в сторону. Там находился небольшой извлекаемый контейнер.
При помощи микропипетки ученый внес в контейнер одну каплю протеинового раствора и поставил его обратно. Крышка с шипением вернулась на прежнее место.
— Охлаждение.
Раздался дребезжащий звук: машина замораживала каплю раствора, температура стремительно падала, приближаясь к абсолютному нулю.
— Вакуум.
Карсон нетерпеливо ждал, пока из камеры будет откачан воздух. Возникший вакуум выдавит из раствора все молекулы воды. После чего слабое электромагнитное поле позволит частицам протеина принять конфигурацию, соответствующую наименьшему энергетическому состоянию. Останется микроскопическая пленка расположенных с математической равномерностью на титановой пластине чистых протеиновых молекул, удерживаемых при температуре всего на два градуса выше абсолютного нуля.
— Все готово, — сказала ассистентка.
— Тогда начинаем.
То, что происходило после этого, всегда казалось Карсону настоящей магией. Огромная машина начинала генерировать рентгеновские лучи, направляя их со скоростью света в вакуум, созданный внутри колонны. Когда несущие мощный заряд энергии лучи ударяли в молекулы протеина, кристаллическая решетка начинала их преломлять. Рассеянные лучи записывались с помощью цифровых технологий чипами ПЗС-матриц.[72] Затем полученное таким образом изображение выводилось на монитор.
Ученый наблюдал, как на экране возникает размытый образ в виде полос темного и светлого тонов.
— Сфокусируй, пожалуйста, — сказал он.
При помощи оптической мыши де Вака принялась манипулировать дифракционными решетками, фокусируя лучи на образце, расположенном на самом дне. Постепенно размытое изображение становилось четким: появилась сложная последовательность темных и светлых кругов, напоминающая поверхность пруда в дождь.
— Отлично, — прошептал Карсон. — Вот так, осторожно.
Для работы с дифракционной машиной требовались особые умения — и ассистентка обладала ими в полной мере.
— Резче сделать не удастся, — сказала она. — Все готово для съемки и передачи данных.
— Я хочу получить снимки с шестнадцати углов, — сказал Карсон.