Где-то громко хлопнула дверь, послышались голоса, звероферма словно ожила. Журналист посмотрел на часы: 13.02. Вполне вероятно, что с двенадцати до часа здесь обеденный перерыв.
Со стороны второго ангара показались двое рабочих, одетых в клеенчатые фартуки. Они быстро миновали пространство, открытое журналисту для обозрения, и он услышал скрип открываемой двери. Тут же – уже явственно и громко – лай, жалобное скуление и… мяуканье.
Да, Павел не знал, какие звуки издают нутрии, но сейчас лаяли и скулили собаки, им вторили кошки, обмануться он не мог. Спрятавшись за стволом дуба, Мельник ждал продолжения.
В 13.15 снова скрип двери, те же двое рабочих – один спереди, другой сзади – выкатили тележку, или, скорее, клетку на колесах. Журналист проглотил ком, подступивший к горлу: тележка доверху была заполнена собаками и кошками.
Они были живы, но не издавали ни звука. Павел видел, как им неудобно и тяжело. Животные, которые были в самом низу клетки, держали на себе непомерный живой груз тридцати или более собак и кошек. В крупные ячейки вылезли лапы, хвосты, оскаленные пасти; колыхались от тяжелого дыхания прижатые к металлическим прутьям исхудавшие бока…
И все. Ни звука. Живая масса хранила безмолвие.
– О господи, – прошептал Мельник. – Что же здесь происходит?
Вслед за рабочими мимо контейнеров прошел Алберт Ли в компании двух молодых людей. И Мельник едва узнал экстрасенса. Ли был одет точно так же, как и рабочие, – в клеенчатый фартук. Его наряд дополнял синий берет.
А вот это скорее всего Мирза Батыев, определился Павел, вглядываясь в темное, плоское как блин лицо одного из спутников экстрасенса, обрамленное сальными, спутанными волосами. Главный специалист по собакам.
Журналист услышал, как в ангаре номер два открылась дверь. Несколько секунд тишины – и дверь закрылась.
Он не знал, что будет происходить дальше, но волосы у корней волос неприятно зашевелились. Дыхание участилось, сердце заработало быстрей. И когда через толщу стены до него донесся жуткий вопль, он не вздрогнул и не побледнел, потому что уже был готов к этому, но лицо приобрело пепельный оттенок.
* * *Изнывающий от нетерпения человек, одетый в клеенчатый фартук и берет, дал указание, и на стол в небольшой лаборатории, больше похожей на камеру пыток, легла первая за сегодняшний день жертва. Человек сверился с записями в тетради и попросил у помощника клещи. Смуглолицый помощник с круглым плоским лицом и глазами-маслинами с готовностью вынул из тигля раскаленные клещи.
Щелкнул рубильник, энергетическая установка с широким раструбом слегка завибрировала. Огненные клещи охватили виски собаки; но не спешили сомкнуться. Лишь после истошного воя погибающего животного, который длился около минуты, человек в клеенчатом фартуке сильно сдавил клещи. Вой собаки сорвался на тонкий визг, и она умерла.
Но смерть ее была видимой. От первых ощущений боли до самой смерти проходит двадцать секунд. Сгорают нервные окончания, перестают выполнять свои функции, боль прекращается, но не ранее, чем через десять секунд. И в этот промежуток времени боль непереносима, непередаваема. И сознание еще не умерло, оно знает, что происходит с телом, и кричит вместе с ним.
Следующая жертва…
Человек лишь несколько секунд подержал раскаленные щипцы на ее висках, прежде чем убить ее.
Для кошек был приспособлен стол с миниатюрным загоном. Человек с глазами-маслинами держал в руках отполированный прут из нержавеющей стали и наносил им удары по хрупким телам. Время от времени он отирал с плоского лица капли брызжущей на него крови.
Многие ученые-биологи считают, что животное в момент приближения смерти не догадывается о ней, оно не знает, что скоро умрет или уже умирает. Человек в клеенчатом халате с уверенностью мог доказать обратное. Животные даже очень хорошо представляют себе, что такое смерть. Широко открытыми от боли и неотвратимости судьбы глазами смотрели они на своих истязателей. И прощались с жизнью, посылая в надвигающуюся пустоту предсмертный крик, которым проклинали людей – и этих, что сейчас добивали их железными прутьями, и всех остальных, живущих на этой Земле, которую они сейчас покидают навсегда.
Очередное искалеченное тело полетело в черный пластиковый мешок.
Следующая жертва…
Еще одна.
Прибор под мерное жужжание весело перемигивался лампами-индикаторами.
* * *Мучительный вой животного был ужасен и долог. Неимоверно долог. Он на высокой звенящей ноте обвинял, казалось, небеса, просил быстрее пресечь страдания.
Мельник опустился на траву и зажал уши. Он долго не разнимал рук, слушая пронзительный визг собственных мыслей. Впрочем, это были даже не мысли, в мозгу повторялась единственная фраза – Главный специалист по собакам. Потом немного ослабил руки, но тут же прижал: собака продолжала кричать. А может, это была уже вторая? Или третья? Или двадцать пятая?
Как в тумане Мельник увидел рабочих, они принесли к контейнерам черный пластиковый мешок. Они приходили и уходили еще трижды. Потом свет в проходе загородила грузовая машина с гидравлическими захватами-подъемниками – точные копии таких собирают по городу мусор. Водитель привел в рабочее состояние гидравлическую систему, и первый контейнер в три плавных приема опорожнился. Вобрав в себя весь страшный груз, машина, дыхнув из выхлопной трубы черными газами, исчезла из поля зрения журналиста.
Рабочие вынесли еще один мешок и покатили тележку к третьему ангару.
«Что тут происходит?.. Наверное, я схожу с ума».
Рабочие повезли новую партию жертв во второй ангар.
Когда за ними захлопнулась дверь, журналист резко поднялся на ноги. Он не думал о последствиях. Ухватившись руками за сук, он подтянулся и, помогая себе ногами, влез на ветку. Три шага – и он уже за забором. Людей он не боялся, его тревожили только собаки – живые доберманы и… мертвые дворняги.
Кроссовки мягко спружинили, и Павел, затаив дыхание, пошел к черному мешку. Слева, за стенами второго ангара, вновь раздались душераздирающие вопли. Мельник на секунду остановился и снова продолжил свой путь.
В ноздри неожиданно ударил запах паленой шерсти. Павел поднял голову. Над ангаром вилась черная струйка дыма. Поднимаясь на два метра над крышей, она рассеивалась, ветер относил ее в сторону. К запаху паленой шерсти примешался сладковато-елейный дух какой-то пряности.
Павел глубоко втянул ноздрями воздух. Отдаленно это напоминало корицу, перетертую с сахаром: такой же тягучий и приторный запах.
Он продолжил движение. Половина пути уже пройдена, осталось пятнадцать-двадцать шагов.
Где-то совсем рядом залаяла собака – звонко и игриво, ей вторила другая. Мельник вжался в алюминиевую стену ангара, спина сразу взмокла, колени предательски задрожали.
Поднимая пыль, вдоль ангаров промчалась беззаботная пара доберманов. Их совсем не волновало, что происходило всего в нескольких метрах от них. Они резвились, радуясь простору и сытной пище.
«Нет, не может быть, чтобы их это не волновало. Просто они привыкли. Наверное, поначалу они выли, задрав морды, оплакивая погибших сородичей. Потом смирились. Дальше – успокоились. Они работают, служат людям, а люди – их хозяева и их боги – работают в свою очередь. Значит, у них общая работа. Нет, они не привыкли. Так надо – вот усыпляющее определение их ничтожного интеллекта, бестолкового придатка их инстинктов».
Собаки снова пронеслись мимо, не замечая человека.
Мельник уже смелее ступал по бетонной дорожке, а приторный запах все сильнее бил в нос.
Павел не помнил, конечно, как он сделал первые шаги в своей жизни, но, вероятно, они были такими же, как и сейчас: напряженными, осторожными. Неуверенность, наверное, отсутствовала – было стремление, по-настоящему первая радость и гордость: он шел сам.
Павел появился на свет на двадцать минут позже своего брата-близнеца Ильи. А пошел на два дня раньше. Мать рассказывала, что на лице Павла играла лукавая улыбка, когда он, скрестив ноги, неожиданно поднялся и сделал ей навстречу девять шагов. Она считала их, плача от счастья, прижав руки к груди. А он подошел к ней, опустился на пол и снова посмотрел. «Ну, как тебе это понравилось?» – говорили его глаза. Мать клялась потом, что будто бы на самом деле слышала эти слова.
Потом он забыл, что уже может ходить, забыл ровно на два дня. Когда первые шаги сделал Илья, Павел вспомнил о своем умении, и братья-близнецы, толкая друг друга и падая, неуклюже ходили по комнате…
Мельник сделал последний шаг.
Мешок не был завязан, его верхнюю часть скрутили, и пластик как бы зафиксировался в таком положении. Журналист выглянул за угол ангара.
Сторож у ворот задремал, склонив голову к плечу. Волосатая грудь мерно вздымалась. Павлу показалось, что он различил храп охранника. Но слышал он совсем другие звуки, которые опустошали его все больше и больше.
Сторож у ворот задремал, склонив голову к плечу. Волосатая грудь мерно вздымалась. Павлу показалось, что он различил храп охранника. Но слышал он совсем другие звуки, которые опустошали его все больше и больше.
К машинам у «канадских» домиков не прибавилось ни одной другой: они будто бы и не двигались с места со вчерашнего дня. Журналист решил, что штат зверофермы невелик. Ему еще предстоит со всем этим разобраться. А сейчас в голову абсолютно ничего не шло, им овладела сумбурно возникшая цель – увидеть своими глазами неподдающиеся объяснению зверства Алберта Ли.
Павел медленно развернул мешок и еще раз оглянулся. Если собаки и пробегут мимо, они не обратят на него внимания.
Он отвернул края мешка и заглянул внутрь.
Желудок подступил к горлу, и журналиста вырвало. Он дергался, сомкнув зубы и пытаясь унять внутренний спазм, но рот очередной раз наполнялся горькой слизью, поливая останки собак и кошек с глубоко прогоревшими черепами.
Андрей Белуха только что вернулся из Климова. Время – 13.40. Бросив взгляд на машину Алберта Ли, он прошел в контору. Карл Хейфец, временно расположившийся в его кресле, неторопливо поднялся. Белуха подошел к горке, налил рюмку коньяку и кивнул Хейфецу на стул напротив. Сделав маленький глоток, он расстегнул верхние пуговицы рубашки и прикурил сигарету.
– Вчера мы неправильно повели себя с тем парнем, – заявил он. – Нужно было проследить за ним.
– Тебе удалось выяснить, кто он? – спросил Карл.
Белуха кивнул.
– Да. Это очень серьезно. Он – журналист, работает в «Вечерних новостях». То-то мне его лицо показалось знакомым. Но он изменил внешность, сбрил усы.
– Ты видел его раньше?
– Несколько раз, он ведет раздел криминальной хроники в вечерних новостях. Ты тоже должен был его видеть.
– Я не интересуюсь криминальной хроникой, – улыбнулся Хейфец, обнажив ряд крепких зубов.
Белуха ухмыльнулся.
– Да-да, я знаю, ты принимаешь все близко к сердцу.
– Что будем делать, Андрей?
– Пока не выясним, что и насколько глубоко знает репортер, – ничего. Я имею в виду активные действия. А знает он, судя по его появлению здесь, не мало. Первое – это клиентура Алберта, вышел он на нее через свою бывшую жену. Второе: он ищет связь между лечебными сеансами и нашим предприятием. Еще вчера он знал достаточно, но вскоре узнает еще больше. Повторяю, это очень серьезно. Нужно выявить круг лиц, которые могут быть посвящены в это дело. – Белуха помолчал. – Дай-то бог, если он работает в одиночку.
– А его жена? – напомнил Хейфец. – Ведь через нее он вышел на Алберта?
– Да, – согласился Белуха, – о ней забывать не следует. Видимо, это она просекла необычную публику своего соседа и сообщила об этом Павлу Мельнику.
– Его зовут Павел Мельник?
– Да.
Словно прислушиваясь, Хейфец склонил голову к плечу.
– В общем-то, звучит выразительно. Но ему подошло бы имя с буквой «р». Например, Андрей, как у тебя.
– Ты можешь называть его как угодно, – отмахнулся Белуха.
– Хорошо. А кто еще попадает под подозрение?
– Руководство газеты. Скорее всего непосредственный начальник Мельника. Это Виктор Мячеев, заместитель редактора.
– А главный редактор? – поинтересовался Хейфец.
Белуха отрицательно покачал головой.
– Тот спускается с заоблачных высот очень редко. Он, безусловно, отпадает. Так же опустим и коллег-журналистов, собратьев Мельника по перу. Им-то он ничего не скажет. Я посылал сегодня в редакцию Костю Кудрина, он дошел до приемной Мячеева.
– Это был рискованный шаг, – заметил Карл, неодобрительно покачав головой.
– Ничего, – успокоил его Белуха. – Он просто побеседовал в течение двух минут с секретаршей редактора. Она сказала, что Мельник сейчас в отпуске: не далее как два дня назад Мячеев сам предоставил журналисту отпуск на десять дней. Это уже вторая кандидатура.
– Третья, – уточнил Хейфец. – Ты не посчитал главного – Мельника.
– Правильно, Карл, третья, ты умеешь считать. Но все же заместителя редактора мы исключим из списка. Итак, – продолжил Белуха, – Костя узнал марку машины журналиста – это «Нива». Костя сказал секретарше, что накануне в его запаркованную машину врезался «Москвич» и скрылся. Кто-то узнал в водителе журналиста Павла Мельника. Он уважает этого репортера, поэтому не стал обращаться в ГАИ, а хочет, чтобы ущерб ему возместили без шума. Секретарша заявила, что у Мельника темно-синяя «Нива» с бампером-»кенгурятником», он ездит на ней лет пять или шесть. Костя извинился и ушел. Правда, номер машины нам пока неизвестен. Журналист может передвигаться на своей машине и на красной «Вольво».
– И на любой другой, – дополнил Хейфец, – взятой у кого-нибудь из друзей, к примеру.
– На это он вряд ли пойдет, время для него сейчас дорого.
Карл согласился с шефом:
– Да и действует он в открытую.
– Я бы сказал, неосторожно, – поправил его Белуха.
– Но после вчерашнего офсайда он будет более осмотрителен и не совершит подобной ошибки. Ждать его нужно с другой стороны.
Белуха задумчиво посмотрел на Хейфеца, перевел взгляд на телефонный аппарат и открыл справочник коммерческих предприятий города.
– Чем черт не шутит, – шумно сопя носом, проговорил он. – Алло? Мотель «Дубрава»? Извините, что беспокою. У вас должен был остановиться мой приятель, Павел Мельник. У него… – Белуха думал ровно секунду, – синяя «Нива»… Я могу сам позвонить в его комнату? Очень хорошо! Какой добавочный номер?.. Спасибо.
Белуха резко положил трубку. Хейфец не менее стремительно поднялся, устремив взгляд в окно. На его лице играла насмешливая улыбка.
– Он здесь!
Лицо Белухи пошло красными пятнами.
– Спокойно, Карл, спокойно… Пускай мальчик поиграет, не будем мешать ему.
Хейфецу не понравились последние слова Андрея, но он промолчал.
– Сделай вот что, – после непродолжительной паузы сказал Белуха. – Выгоняй из гаража свою машину, бери Леню Краснова и отправляйся в мотель. Сними номер. Как только появится журналист, ты становишься его тенью, понятно? Куда он, туда и ты.
– Он видел меня и хорошо запомнил, как бы не засветиться.
– Об этом я и хотел тебе сказать, – недовольно произнес Белуха. – Но ты вечно перебиваешь. Если журналист куда-нибудь будет заходить, пускай вслед за ним Леню. И не забудь периодически звонить мне. – Это прозвучало уже вслед удаляющемуся Хейфецу.
В пригороде Климова Мельник остановил машину на бензозаправочной станции, купил в киоске банку пива. Ему следовало привести себя в порядок еще в мотеле, но он даже не вошел в комнату. Сейчас он разглядывал в зеркале свои покрасневшие глаза. Отъехав от бензозаправки на сотню метров, Павел с жадностью опустошил содержимое банки.
Желудок понемногу начал успокаиваться. Перед глазами Мельника стоял двуликий Алберт Ли: исцелитель и истязатель, лекарь и садист. Он делает все очень быстро: за считанные минуты прогоняет недуг и за такое же время отправляет на тот свет десяток животных.
Мельник не видел практической цели в более чем жестоких опытах Ли. В чем смысл – убить в короткий срок определенное количество собак? Соревнование на скорость?
Мысль показалась Павлу кощунственной. Ладно, с этическими нормативами пока повременим, подумал он.
Необходимо найти практический корень деяний Ли. Медицинские исследования отпадали, животное едва успевало умереть, как его сменяла очередная жертва. Можно, конечно, приплести сюда корейцев, которые с удовольствием поедают собак. Но и это отпадает. Во-первых – количество, убитыми за сегодня животными можно накормить всех корейцев в области. Во-вторых, способ убийства – через сожжение головы. Это похоже на акт инквизиции или ритуал сатанинской секты. В-третьих, средство, при помощи которого убитых собак убирали с фермы, – это мусороуборочная машина. Плюс трактор, работающий не так далеко от фермы. Скорее всего там свалка, где хоронят собак и кошек. Выгружают мешки с трупами в приготовленное углубление вроде ложбины, трактор наваливает сверху слой земли и прокатывается по нему. Так действуют практически на любой свалке.
Убийство ради убийства?
Однако на какие средства содержится ферма и транспорт, с чего дирекция платит налоги?
И что в других ангарах? В одном содержат собак и кошек, другое приспособлено под… лабораторию?
«Я это узнаю. Узнаю, что в других строениях. Дорога мне известна, сейчас доктор Ли мне не нужен. Но есть ли связь между лечебными сеансами и прямо противоположными действиями?..»
– Есть, – твердо проговорил журналист. И слово «стоп», которое он дважды упоминал за эти сутки, наверное, поставило все на свои места. Теперь он точно знал, чем занимается Алберт Ли. Прав был Штробель – до конца прояснить ситуацию ему поможет Ян Гудман.
Мельник вырулил на дорогу и быстро поехал в Климов.