И это все. Договорились?
Кой ответил, избегая местоимений: договорились; ответил, быть может, несколько рассеянно, но вполне хладнокровно уяснив себе поставленные условия. Потом он сел, куда она показала, — на диван с бежевой обивкой, располагавшийся на красивом ковре; в этой гостиной с белыми стенами, на одной из которых висела фотография в рамочке, стояли комод, столик в мавританском стиле под люстрой, телевизор и видеомагнитофон, пара стульев, стол с компьютером возле шкафа, набитого книгами и бумагами, и музыкальный центр, из его динамиков доносился голос Паваротти — а может, и не Паваротти, — он пел что-то на манер Карузо. Кой пробежал глазами по книжным корешкам: «Иезуиты и бунт против Эскилаче», «История искусства и науки мореплавания», «Министры Карла III», «Практическое применение исторической картографии», «Mediterranean Spain Pilot», «Зеркала одной библиотеки», «Мореплаватели и кораблекрушения», «Каталог исторической картографии Испании. Собрание Морского музея», «Лоции средиземноморского побережья Испании»… Были тут романы и другие книги: Исаак Динессен, Лампедуза, Набоков, Лоренс Даррелл — тот самый автор «Александрийского квартета», книжка под названием «Зеленый огонь» некоего Петера В. Райнера, «Зеркало моря» Джозефа Конрада, и так далее, и тому подобное. Из этих книг Кой не читал ничего, кроме Конрада. Его внимание привлекла книжка на английском языке, название которой совпадало с названием известного ему фильма: «Мальтийский сокол». На желтом переплете этой старой, потрепанной книжки был изображен черный сокол и женская ладонь, на которой лежали монеты и драгоценные камни.
— Это первое издание, — сказала Танжер, заметив, какую книжку он разглядывает. — Вышла в Соединенных Штатах в день святого Валентина тысяча девятьсот тридцатого года. Цена — два доллара.
Кой взял книжку в руки. Дэшиел Хэммет, значилось на переплете, автор «Проклятия Дейнов».
— Я видел этот фильм.
— Конечно, видел. Его все видели. — Танжер повела рукой в сторону шкафа. — Сэм Спейд виноват в том, что я впервые изменила капитану Хаддоку.
На полке, чуть в стороне от всего остального, стояло полное собрание серии «Приключения Тинтина». Рядом с матерчатыми корешками тонких и длинных книжиц он увидел маленький кубок чеканного серебра и почтовую открытку. На ней он узнал вид антверпенского порта с собором в глубине.
У кубка не было одной ручки.
— Ты читал это в детстве?
Он все еще смотрел на кубок. «Детские соревнования по плаванию, 19…» Дату прочитать было трудно.
— Нет, — ответил он. — Я знаю про эти книжки, может, даже перелистал одну-другую. Что-то помню про метеорит, который падает в море.
— «Таинственная звезда».
— Наверное.
Квартира не была роскошной, но выглядела на порядок выше среднего. Диванные подушки, обтянутые хорошей кожей, на стене старинная картина, явно оригинал: писанный маслом пейзаж с рекой и вполне приемлемым парусником — хотя, отметил он, для такой реки и такого ветра парусов надо было бы поставить побольше, — со вкусом подобранные шторы на двух окнах, которые выходили на улицу, кухня, откуда она принесла ему тоник и лед, сияла чистотой, он успел заметить микроволновку, холодильник, стол и табуретки темного дерева. Одета она была почти так же, как утром, только вместо блузки натянула тонкий хлопковый свитер и сняла туфли. Ноги в черных чулках бесшумно, по-балетному переступали по квартире, и за ними всюду следовал Лабрадор. Так двигаться не научишься, подумал Кой. Сознательно этому не научишься, ни за что. Человек двигается либо так, либо иначе. Женщина садится, разговаривает, ходит, наклоняет голову, прикуривает сигарету так, как она это делает. Чему-то можно научиться, чему-то — нет. Как бы ни хотелось, определенную границу никто не переступит, если это в человеке не заложено. Жесты. Выражение лица. Манеры.
— Ты что-нибудь знаешь про кораблекрушения?
Вопрос сбил его с мысли, и он глухо хохотнул, не отрываясь от стакана.
— Полного кораблекрушения мне потерпеть пока не довелось, если ты об этом… Но все еще впереди.
Она нахмурилась, ирония ей была сейчас ни к чему.
— Я говорю о старинных кораблекрушениях, — она по-прежнему смотрела ему прямо в глаза, — о давно затонувших кораблях.
Он дотронулся до носа, прежде чем ответить: не слишком много. Кое-что он, конечно, читал. И, разумеется, знал все эти байки, которые так любят рассказывать моряки.
— Ты когда-нибудь слышал о «Деи Глории»?
Он попытался припомнить. Название корабля звучало знакомо.
— Десятипушечный парусник, — сказала она. — Затонул у юго-восточного побережья Испании четвертого февраля тысяча семьсот шестьдесят седьмого года.
Кой поставил стакан на низенький столик. Воспользовавшись тем, что он переменил позу, собака лизнула ему руку.
— Иди сюда, Зас, — сказала Танжер. — Не приставай.
Пес не двинулся с места. Он так и сидел возле Коя и лизал ему руку, и Танжер сочла необходимым извиниться. На самом деле это не ее собака, сказала она, а ее подруги, с которой они вместе жили в этой квартире, но месяца два назад из-за работы подруге пришлось уехать в другой город, и теперь она все время в разъездах. Так что Танжер досталась ее доля квартиры и Зас в придачу.
— Не беспокойся, — сказал Кой. — Я люблю собак.
Так оно и было. Особенно он любил охотничьих собак, верных и спокойных. Когда-то в детстве у него был сеттер цвета корицы, который смотрел так же, как Зас, а потом еще один песик, который поднялся на борт «Даггу IV» в Малаге и жил на судне, пока его не смыло волной на траверзе мыса Бохадор.
Он почесал Заса за ушами, и тот всем телом потянулся к его руке, весело виляя хвостом. Гав.
И тут Танжер приступила к рассказу о затонувшем кораблем.
Это была бригантина, называлась она «Деи Глория».
Она вышла из Гаваны 1 января 1767 года с двадцатью девятью членами экипажа и двумя пассажирами на борту. В грузовой накладной указывался хлопок, табак и сахар, пункт назначения — порт Валенсия. Хотя официально бригантина принадлежала арматору Луису Форнету Палау, на самом деле «Деи Глория» была собственностью ордена Иисуса. Как выяснилось позже, Форнет Палау был у иезуитов подставным лицом, через его посредство они руководили маленькой торговой флотилией, она предназначалась для обеспечения пассажирских перевозок и торговли, которую орден, в то время чрезвычайно могущественный, вел со своими миссиями и поселениями обращенных в истинную веру индейцев в соответствии со своими интересами в колониях.
И «Деи Глория» была лучшим кораблем этой флотилии, быстроходным и хорошо вооруженным, что было необходимо из-за постоянных нападений английских и алжирских корсаров. Бригантиной командовал доверенный человек — капитан по имени Хуан Баутиста Элескано. Этот опытный моряк родом из Бискайи состоял с иезуитами в очень тесных отношениях, поскольку его брат, падре Сальвадор Элескано, был одним из главных помощников генерала ордена в Риме.
В первые дни плавания бригантине пришлось бороться с противным ветром, однако вскоре она поймала ветры третьего и четвертого квадрантов, что помогло ей преодолеть Атлантику с ее бурями и штормами. Когда бригантина находилась к юго-западу от Азорских островов, ветер усилился, и настолько, что скоро начался шторм, который повредил мачты; помпы работали безостановочно.
К этому времени «Деи Глория» достигла 35-й параллели и продолжала свой путь на восток без особых неприятностей. Потом ей пришлось лавировать в направлении Кадисского залива с тем, чтобы избежать левантинца, дующего из пролива, а 2 февраля, не заходя ни в один порт, она уже миновала Гибралтар. На следующий день она обогнула мыс Гата и дальше шла на север уже в виду берега.
С этого времени положение стало усложняться.
Днем 3 февраля с кормы бригантины был замечен парус. Пользуясь юго-западным ветром, неизвестное судно быстро приближалось, и скоро стало видно, что их догоняет шебека. «Деи Глория» шла под одним только кливером, но шебека, находившаяся уже всего лишь в одной миле, показалась капитану подозрительной, и он приказал поднять и другие паруса. Шебека спустила испанский флаг, тем самым продемонстрировав, что является корсарским судном, и стала открыто преследовать бригантину. Это было алжирское судно, в этих водах часто случалось, что алжирцы меняли флаг, под которым ходили, и использовали Гибралтар как свою базу. Позднее удалось установить, что шебека называлась «Черги», а командовал ею бывший офицер британского флота, некий Слайн, известный также как капитан Майзен или Мисиан.
В этих водах у пиратского судна было тройное преимущество. С одной стороны, ход у него был быстрее, так как из-за повреждений мачт и такелажа бригантина не могла развить большой скорости.
Кроме того, корсару благоприятствовал ветер, позволявший шебеке заходить с подветренной стороны и отжимать бригантину от берега. Но главное, он во всем превосходил «Деи Глорию» — это был настоящий военный корабль, его многочисленный экипаж состоял из военных моряков, и пушек на его борту находилось по меньшей мере двенадцать против десяти на бригантине, которые к тому же были меньшего калибра, и стрелять из них пришлось бы торговым морякам. Однако погоня продолжалась весь остаток дня и всю ночь. Вероятно, не имея возможности искать убежища в Агилас, от которого шебека отрезала бригантину, капитан решил идти в залив Масаррон или Картахену, чтобы оказаться под защитой артиллерии тамошних фортов, если им не повезет раньше и они не встретят испанский военный корабль, который придет им на помощь. Но к утру, когда бригантина потеряла одну стеньгу, а пиратское судно находилось в непосредственной близости, у нее оставалось всего две возможности — либо спустить флаг, либо вступить в бой.
В этих водах у пиратского судна было тройное преимущество. С одной стороны, ход у него был быстрее, так как из-за повреждений мачт и такелажа бригантина не могла развить большой скорости.
Кроме того, корсару благоприятствовал ветер, позволявший шебеке заходить с подветренной стороны и отжимать бригантину от берега. Но главное, он во всем превосходил «Деи Глорию» — это был настоящий военный корабль, его многочисленный экипаж состоял из военных моряков, и пушек на его борту находилось по меньшей мере двенадцать против десяти на бригантине, которые к тому же были меньшего калибра, и стрелять из них пришлось бы торговым морякам. Однако погоня продолжалась весь остаток дня и всю ночь. Вероятно, не имея возможности искать убежища в Агилас, от которого шебека отрезала бригантину, капитан решил идти в залив Масаррон или Картахену, чтобы оказаться под защитой артиллерии тамошних фортов, если им не повезет раньше и они не встретят испанский военный корабль, который придет им на помощь. Но к утру, когда бригантина потеряла одну стеньгу, а пиратское судно находилось в непосредственной близости, у нее оставалось всего две возможности — либо спустить флаг, либо вступить в бой.
Капитан Элескано был настоящий моряк. Он не сдался, и «Деи Глория» открыла огонь, как только корсары приблизились на расстояние выстрела. Артиллерийская дуэль состоялась в нескольких милях юго-западнее мыса Тиньосо, она была краткой и ожесточенной, корабли сошлись почти борт к борту, и экипаж бригантины, эти торговые моряки, сражался мужественно. Один удачный выстрел поджег «Черги», но «Деи Глория» потеряла фок-мачту, и корсар пошел на абордаж. Его пушки сильно повредили бригантину, вода в трюмах прибывала, а сделать ничего уже было нельзя, так как экипаж понес большие потери. И тут, по одной из тех случайностей, какие бывают только в море, на «Черги» вдруг что-то взорвалось, и она взлетела на воздух в то самое время, когда ее люди уже изготовились цеплять бригантину абордажными крюками. Все они погибли сразу же, но взрывом снесло последнюю мачту на «Деи Глории», и она стала еще быстрее погружаться в воду. На поверхности моря еще дымились обломки шебеки, когда «Деи Глория» камнем пошла на дно.
— Камнем, — повторила Танжер.
Всю эту историю она рассказала очень точно, без отступлений и риторических излишеств. А интонации, подумал Кой, были такие же нейтральные, как у ведущих теленовостей. От его внимания не укрылось, что она уверенно придерживалась нити рассказа, не колеблясь, излагала детали, не сомневалась в датах. Даже описание погони за «Деи Глорией» она сделала технически правильно. Из этого следовало, что, каковы бы ни были ее мотивы, урок свой она выучила хорошо.
— Из корсаров никто не спасся, — заговорила она снова. — Что же до «Деи Глории», то вода была холодной, а берег далеко. До шлюпки, спущенной на воду перед боем, добрался только пятнадцатилетний юнга. Он дрейфовал, ветром и течением его сносило на юго-восток, и через день его подобрали в пяти-шести милях от Картахены.
Она умолкла, потянувшись за пачкой «Моряка», тех же сигарет, которые она курила в Барселоне. Кой смотрел, как аккуратно она открывает пачку, как берет в рот сигарету. Она предложила закурить и ему, но он отказался.
— Когда его доставили в Картахену, — она наклонилась и прикурила от спички, которую прикрыла ладонями, словно от ветра, — он рассказал о случившемся морским властям. Сообщил он не так уж много — он был потрясен событиями, боем и кораблекрушением. А на следующий день, когда мальчик должен был снова отвечать на вопросы, он исчез…
Но как бы то ни было, ключевые сведения, которые позволяют разобраться в происшедшем, он дал. Кроме того, он сообщил координаты того места, где затонула «Деи Глория», так как капитан приказал определить их на рассвете, а мальчику было поручено записать их. У него в кармане даже сохранилась бумажка, на которой он карандашом отметил долготу и широту… Еще он сказал, что с тех пор, как «Деи Глория» вошла в прибрежные испанские воды, штурман для своих расчетов пользовался картами Уррутии.
Она снова умолкла, выпуская дым, одной рукой она поддерживала локоть другой, той, в которой держала сигарету Она молчала, словно хотела дать Кою время, чтобы он успел сообразить, в чем суть последнего ее замечания, сделанного таким же безразличным тоном, каким она рассказывала и все остальное.
Он только дотронулся до своего носа, но промолчал.
Так вот что стоит, думал он, за всей этой историей — затонувший корабль и карта. Он тряхнул головой и чуть не расхохотался во все горло, и вовсе не от недоверия — во всех подобных историях могло быть столько же истины, сколько и выдумки, причем одно совершенно не исключало другого, — а просто от удовольствия, вполне понятного и естественного. Он чуть ли не физически ощущал это — море, карта, тайна. Красивая женщина как бы между делом рассказывает, а он сидит напротив нее и слушает. И какая ему разница, верит она или не верит в историю «Деи Глории». Ему важно другое — то чувство, которое грело его изнутри, — эта женщина словно приподняла краешек завесы над пустотой, где проглянуло нечто от единственной в своем роде субстанции, из которой ткутся сновидения. Возможно, это имело какое-то отношение к ней и к ее намерениям, а о них он ничего не знал, но в первую очередь это имело отношение к нему самому. К тому, из-за чего некоторые люди делают сначала один шаг, потом другой, третий и идут по дороге, ведущей к морю, выходят к нему и, погруженные в мечты о том, как бы оказаться за линией горизонта, перебираются из одного порта в другой. Поэтому Кой только молча улыбнулся и заметил, что она слегка прищурилась, будто ей попал в глаза дым от сигареты, однако он понимал, что его улыбка несколько сбила ее с толку. Он не был ни большим интеллектуалом, ни опытным соблазнителем, ему не хватало нужных слов. А еще он отдавал себе отчет в том, насколько неприглядна его внешность, грубые руки и неотесанные манеры. Но вот встать бы сейчас, подойти к ней, дотронуться до ее лица, поцеловать ее глаза, губы, руки… Да только он знал, что истолковано это будет наихудшим для него образом. Уложить бы ее на ковер и шепотом, на ухо поблагодарить за то, что сумела заставить его улыбнуться так, как улыбался он в детстве. За то, что она так красива и так обворожила его. И напомнила ему, что всегда есть какой-нибудь затонувший корабль, остров, убежище, приключение, какое-то место за морем на той размытой линии, где сны сливаются с горизонтом.
— Утром, — заговорила она снова, — ты сказал, что хорошо знаешь это побережье… Это правда?
Она сидела, не шевелясь, по-прежнему подпирая локоть одной руки другой и держа сигарету в пальцах, и вопросительно смотрела на него. Интересно, подумал он, как делают эту стрижку, такую асимметричную и такую совершенную. Как же, черт возьми, это делается?
— Это первый из твоих трех вопросов?
— Да.
Он слегка вскинул плечи.
— Конечно, правда. В детстве я там плавал, а потом сотни раз на чем только там не ходил и вдоль самого берега, и в открытом море.
— Ты умеешь определять координаты по старинным картам?
Практичная. Это точное слово. Она была практичной женщиной, все у нее по полочкам разложено. Можно подумать, слегка забавляясь, решил он, что она нанимает меня на работу.
— Если ты имеешь в виду карты Уррутии, то у него погрешность в одну минуту по широте означает ошибку в одну милю… — Он поднял руку перед собой, словно показывая по воображаемой карте. — В море всегда все относительно, но попробовать бы я мог.
И он погрузился в размышления. Ну вот, кое-что начинает проясняться. Зас снова лизнул руку, которую Кой протянул за стаканом, стоявшим на столике.
— В конце концов, — он отхлебнул тоника, — это моя профессия.
Она сидела нога на ногу и покачивала ступней, затянутой в черный чулок. Склонив голову набок, она смотрела на Коя, это означало, как Кой уже знал, что она что-то обдумывает или рассчитывает.
— Поработаешь на нас? — Она по-прежнему пристально смотрела на него сквозь дым своей сигареты. — Мы тебе заплатим, разумеется.
Несколько секунд он сидел с открытым ртом.
— Ты имеешь в виду: на тебя и на твой музей?
— Вот именно.
Он отставил стакан, закрыл рот, взглянул в преданные глаза Заса, оглядел комнату. Внизу, на улице, за автозаправочной станцией «Репсоль» и вокзалом Аточа, виднелась сложная вязь железнодорожных рельсов, освещенных лишь местами.
— Похоже, тебя это не очень привлекает, — прошептала она и презрительно улыбнулась. — Жаль…
Она наклонилась, чтобы стряхнуть пепел с сигареты, свитер натянулся, обрисовывая ее фигуру. Бог ты мой, подумал он. На нее почти больно смотреть.
— Да нет, — сказал он. — Ты меня просто ошарашила, — и он скривил губы. — Вряд ли твой капитан второго ранга, твой шеф…