Гоэта корила себя за то, что вообще предложила помощь. Брагоньер ведь воспользуется, заставит её, связанную словом, рисковать во благо Следственного управления. И будет она расспрашивать свидетелей, обходить злачные места, следить за подозрительными личностями, трястись по болотам. Возненавидит Мерхуса и его октограмму всеми фибрами души. А в конце месяца ей, так и быть, после написания горы отчётов и пары бессонных ночей под дверьми Главного следователя выдадут пару чекушек и горку меди. Или даже целый лозэн. Словом, игра не стоила свеч.
Эллина кинула осторожный взгляд на выкрикивавшего патетичные призывы сероглазого мужчину и покинула своё убежище. Долго стоять на пороге всё равно нельзя: привлекает внимание. Да и без денег внутри храма делать нечего, разве что изображение лика богини поцеловать.
Солдаты где-то поблизости, по словам следователя, отряженного к ней соэром для руководства, подойдут сразу, как только гоэта даст условный знак. Только что-то она их не видела.
Изображая простую просительницу милости богини, Эллина направилась к пруду, а потом, будто передумав, заинтересовавшись, остановилась напротив поредевшей группки людей. Прислушалась: незнакомец опять бичевал общество. Все приметы сходятся, агрессивны й настрой прежний.
Гоэта с тоской покосилась на ворота и покорно присоединилась к числу немногочисленных слушателей. Природа в скором времени намеревалась свести их число до минимума: небо заволокли тучи.
- Люди слепы и невежественны, стоит ли уважать их? - брызгая слюной, жестикулировал проповедник. - Они не способны узреть истины. Да и что может узреть тот, кто предал заветы предков? Скажите, разве достоин прославления похищенный ведьмой человек, который думает о мести? Неважно, добровольна ли совместная жизнь: если мужчина делит с женщиной ложе, он обязан жениться и любить спутницу.
Пара человек скептически хмыкнула, а Эллину передёрнуло. То есть ей нужно было преисполниться добрых чувств к Гланеру после изнасилования? По теории этого моралиста выходило именно так. Несомненно, он сумасшедший.
К проповеднику подошёл жрец, напомнив, что ещё две недели назад запретил ему бывать здесь.
Поборник истины по-детски надул губы:
- Вы нехорошо, поступаете, в споры меня втягиваете, заставляете нарушать слово, приходить сюда, чтобы отстаивать свою точку зрения. А это дурно. Но ведь это храм Сораты, где врачуются души, говорят о вечном. Вот я и хотел поговорить с вами о душах людских, статью свою показать. Её так клеймили! По сравнению с этим вся критика - ласковая беседа.
- Я бы хотел ознакомить вас с ней приватно, - проповедник окинул взором немногочисленную толпу и, склонившись к жрецу, шёпотом добавил: - Я из всех собравшихся только вас уважаю. Остальные - так, никчёмные людишки, мнение которых и стёршегося медяка не стоит. Обыватели! Вот вы, лицо, общающееся с Соратой, совсем другое дело.
Служитель богини досадливо отмахнулся от него, воздев глаза к небу. Эллина расслышала бормотание: 'Бессмертная, избавь меня от ахинеи этого идиота!'.
Пожалев жреца, которому, судя по всему, предстояло выслушать очередной нудный монолог на тему самолюбования и кристаллизованной морали, гоэта вытащила носовой платок и сделала вид, что вытирает лицо.
Следователь не обманул: солдаты действительно ожидали сигнала. Где они притаились, Эллина не поняла. Ещё минуту назад никого не было - а вот уже проповедника взяли в тиски, обыскали, а капрал велел горожанам расходиться.
Гоэта посторонилась, пропуская конвой и арестованного. Тот яростно протестовал, твердил о попранных правах, мученичестве за веру и прочих высоких, но оторванных от реальности материях. Чуть погодя и ей предстояло зайти к господину Брагоньера, чтобы принять участие в опознании и дать показания. А пока можно было перевести дух и укрыться от начинавшегося дождя в ближайшей таверне.
Брагоньер равнодушно разложил на грубо сколоченном столе листы бумаги, проверил, не засохли ли чернила.
Обычный допрос не дал результатов: обвиняемый упрямился, твердил о своей избранности и оправдывал убийства. Но не признавался в них. Его занудство и попытки проповедовать даже в кабинете следователя привели к подписанию распоряжения о применении лёгких пыток.
- Итак, господин Диюн, вы по-прежнему желаете молчать? - сухо осведомился Брагоньер у обвиняемого в арестантской робе.
- Я не желаю молчать, когда беззаконие правит Тордехешем, а честных людей сажают в тюрьму за праведные дела, - свысока ответил проповедник.
- Так и запишем: обвиняемый подвергал сомнению установленный государственный порядок, - бесстрастно заключил соэр и очинил перо.
Сделав первую запись, он кивнул палачу:
- Можете начинать.
Солдаты подтащили обвиняемого к пыточному столу. Энтузиазма у проповедника сразу убавилось: он тут же начал петь оды следствию. Но Брагоньер его не слушал: за годы службы привык и к лести, и к мольбам, и к проклятиям.
- Как прикажите, господин соэр? Щипчиками его пощекочем, укоротим немного, на дыбе вздёрнем? - с живым интересом осведомился палач, повязав поверх рубашки фартук. Пятна на нём свидетельствовали о профессиональном опыте владельца.
- Дыба - это потом, если потребуется. Не сегодня. А начнём с безобидного. Ледяная вода освежает память.
Палач расплылся в улыбке и подмигнул узнику.
Господина Диюна раздели и распяли на столе, зафиксировав прочными ремнями. Солдаты подкатили подвешенную на шесте бочку и принялись энергично нагнетать из резервуара воду насосом. Абсолютно ледяная (без магии в летний день не обошлось, хотя подвалы Следственного управления отлично заменяли холодильные сундуки), вода нескончаемым потоком лилась на обнажённого обвиняемого.
Палач периодически менял напор и место, куда падала струя.
- Это надолго, господин соэр, часика на два, - тоном знатока заверил он. - Можете спокойно делами заняться, чашечку кофе выпить, а то тут студёно.
- Да, не жарко, - согласился Брагоньер. - Приятное разнообразие после духоты.
Он встал, подошёл к господину Диюну и поинтересовался:
- Вам по-прежнему нечего сказать по означенному делу?
Проповедник упорствовал, и соэр поднялся наверх. Он действительно выпил кофе, вынес резолюцию по паре дел и послал практиканта в пыточную - узнать, как обстоят дела. Как и предполагал Брагоньер, господин Диюн говорить не желал. Что ж, закон предусматривал не один не причинявший увечий способ развязать язык.
На лестничной площадке соэр столкнулся с промокшей Эллиной: за окном бушевала гроза. Гоэту привела сюда повестка, отданная солдатом.
- Я не просил являться сегодня, госпожа Тэр, сейчас я занят. Но раз пришли, обождите в коридоре. И попросите секретаря сделать вам чаю. Скажите, что это моё распоряжение.
- А разве тот человек...
- Ещё не признался. Но не беспокойтесь, показания будут даны.
Гоэта кивнула, представив, каким образом Брагоньер добудет сведения для протокола. Встала перед глазами пыточная камера и холод стола под спиной. Если бы не милость соэра, узнала бы, каково это, вместить в себя пару-тройку галлонов воды без возможности их исторгнуть.
Брагоньер же намеревался подвергнуть господина Диюна 'Колыбели' - пытке бдением.
Обвиняемого усадили на высокий табурет и связали, зафиксировав в неудобном положении. Если бы речь шла о тёмном маге или государственном преступнике, пытка превратилась бы в более жестокую, когда жертву поднимали на верхушку пирамиды и затем постепенно опускали. Невыносимая боль от проникновения дерева в тело обычно заставляла признаться даже в надуманных обвинениях.
'Колыбель' дала результаты: вечером соэру нашлось, что записать. Сведения оказались занятными и позволили снять всяческие подозрения со жреца Дагора, всё ещё томившегося под домашним арестом.
Но, одновременно, следствие вновь оказалось на распутье.
Арестованный уже не казался таким самоуверенным, как днём, не сыпал словами о справедливой каре 'для тех отбросов человечества, особливо девиц' и не стремился проповедовать свои идеи. Наоборот, он выглядел растерянным и испуганным.
Первое, что выкрикнул господин Диюн, завидев Брагоеньера, было:
- Я ни в чём не виноват! Соратой клянусь, благородный сеньор!
- Обращайтесь ко мне в соответствии с должностью, - как и сотни раз до этого, на допросе других людей, поправил соэр. - В стенах дома правосудия нет титулов. Итак, вы утверждаете, что невиновны, однако результаты магической экспертизы показали, что преступления совершены человеком вашей комплекции и внешности.
Подсудимый всхлипнул и взмолился отвязать его, взамен обещая вывернуть душу перед следствием.
Подсудимый всхлипнул и взмолился отвязать его, взамен обещая вывернуть душу перед следствием.
Брагоньер скептически скривил уголок рта, но приказал закончить пытку. Заклятье оцепенения спеленало рухнувшего на табурет господина Диюна. Тот дрожал мелкой дрожью, но соэр и не думал возвращать ему одежду. Делал он это намеренно - ещё один способ морального и физического воздействия.
- Итак, я вас внимательно слушаю.
Соэр старался не показывать усталости, хотя мечтал оказаться дома и хорошенько выспаться. Увы, подобного удовольствия он лишён уже три с лишним недели. Последствия не заставили себя ждать: уменьшилась концентрация внимания, усилилась раздражительность. Но Брагоньер отчаянно боролся и с тем, и с другим, не допуская и мысли о халатности в работе. Если потребует следствие, он будет не спать сутками, зато раскроет дело. Соэр не оставлял нераскрытых дел - ни одного за долгие годы безупречной службы. Как результат - доверие короля, кристальная служебная репутация, высокий пост и общественное влияние.
- Я... я никого не убивал, просто проповедовал в храме. К бунту не призывал - это всё недруги наговаривают! Я... я никого из тех людей, которых убили, не знаю.
Обычные слова, повторяемые разными обвиняемыми. Они наводили скуку.
- У вас есть алиби?
- Да, господин соэр, я всё время на виду. У меня лавка, я за прилавком стою. А когда не стою, я в храме Сораты или кабачке 'Весёлая свинья'.
- Проверим. Но против вас данные экспертизы. Ошибиться маги не могли.
- Господин соэр, проверьте ещё раз! - взмолился господин Диюн.
Брагоньер проигнорировал его слова: одежда из дома обвиняемого давно лежала в лаборатории. Но это мало, что даёт: частицы с верёвки неимоверно хрупки и рассыпались после анализа. Однако перчатки и одежду можно проверить на следы косвенных улик: кокаина, лепестков, зеркал, той же верёвки.
- Скажу честно, господин Диюн, пока вырисовывается смертная казнь. Улик много, внешность совпадает, мотивы преступления тоже...
- К-к-какие мотивы? - испуганно выдохнул обвиняемый.
- Убийство на почве морали. Ваша теория ведь...
- Она не моя! - перебив соэра, выпалил господин Диюн.
Брагоньер цепко ухватился за его слова, на время отложив перо: одновременно с допросом он набрасывал в блокноте список мероприятий по делу:
- А чья же? Разве не вы написали некую статью о падении нравов? Минуту, я сейчас её достану.
Он открыл папку и, порывшись, извлёк пачку рукописных листов, испестрённых кляксами и жирными пятнами. Хмыкнув, зачитал название: 'О непристойной жизни и попранных заветах небожителей, вероломстве в личном и общественном поведении жителей королевства Тордехеш'.
Брагоньер мельком ознакомился с этим трудом, но читать смог только по диагонали, придя к выводу, что автор напрасно извёл бумагу. Упуская из виду смысловую нагрузку опуса во славу строгой морали, написан он был несуразно, без согласования с логикой и правилами литературного языка. Чего только стоило: 'Я так понимаю: если делил с кем кров, то всё, повязан узами дружбы. То есть друг дружку предавать нельзя. Ежели кто делает, то дурной человек. Беря в доме чьём ложку, ты уже семья хозяину'.
- Это не я придумал, вернее, я, но взял мысли учителя.
- Какого учителя? Имя, фамилия, адрес?
- Да мы в 'Весёлой свинье' разговорились. Знаете, там подавальщица была - срамная девица. Грудь оголяла, глазки мужчинам строила...
- Непристойное поведение? Проституция? - в блокноте тут же появилась запись о кабачке 'Весёлая свинья'.
- А как ещё назовёшь, когда платье не под горло? Срам, конечно. У честной женщины только ямочка на шее видна, а очи всегда долу.
Господин Диюн увлёкся, попытался клеймить модниц, но соэр вернул его к сути вопроса.
- Так вот, замечание ей сделал, она окрысилась. Противно стало, хотел уйти, а тут ко мне человек один подсел, посочувствовал. Мы потом часто в моей лавке сидели. Он-то глаза мне открыл, подтолкнул нести свет людям, души врачевать то есть. Сказал, что вместе мы искореним скверну.
- Идеи нравственности его?
- Половина статьи - да, господин соэр, каюсь. О падении нравов, особенно среди женщин.
- И как же этот некто призывал врачевать их? - прищурился Брагоньер.
- Всеми возможными способами, господин соэр.
- И убивать? Вы ведь призывали сурово карать нарушителей морали, - напомнил соэр, постукивая пальцами по столу. Скука прошла, появилась уверенность, что пальцы поймали конец нужной ниточки. Либо он добьётся признания господина Диюна, прижмёт его к стенке и благополучно отдаст судье, либо тот выведет на хвост убийцы. В любом случае, сегодня будет, что обдумать.
- Если потребуется. Он говорил, что иногда зло так глубоко проникает в душу, что уничтожить его может только смерть. Это не убийство, а... какой-то акт. Точно, акт божественной справедливости!
Обвиняемый замолчал, с надеждой уставившись на Брагоньера. Потом робко попросил снять заклятье: 'Я никуда не убегу, слово даю'. Соэр придерживался другого мнения и просьбу проигнорировал. Его больше интересовала правдивость или ложность показаний: с этим Брагоньер пока не определился.
- И как звали вашего таинственного наставника?
- Он говорил, что его ищут, хотят повесить, поэтому не называл полного имени: боялся, что даже я выдам.
- И всё же? Иначе я приму ваши слова за фантазии.
- Цинглин.
Увы, имя не редкое: в Тордехеше сотни Цинглинов. Есть среди них и аристократы, и крестьяне. Да и кто сказал, что имя не выдумка? Жаль, нельзя выдать ордер на исследование разума: оно наносит необратимые последствия сознанию и проводится только в ходе следствия по высшим статьям Свода законов и наказаний.
- Кто-нибудь ещё видел этого Цинглина?
- Да. Хозяин 'Весёлой свиньи', соседка. Он ведь дома у меня бывал, а потом пропал. Полгода назад. Сказал, что покидает страну, завещал мне своё дело.
- Что-то конкретное?
- Проповеди. С тех пор в храм Сораты и хожу... То есть ходил, господин соэр.
- Хорошо, допустим, я вам верю. Для протокола: вы утверждаете, что некий Цинглин крайне негативно относился к свободе нравов и просил проповедовать свои идеи?
- Всё верно, господин соэр. И открыл мне глаза, позволив узреть истину.
- Как он выглядел?
Господин Диюн замялся. Нахмурился, силясь вспомнить. Ему по-прежнему было зябко. Стоявший у двери солдат по знаку Брагоньера вышел и вернулся с исподним и арестантской робой. Обвиняемого, как куклу, одели и усадили обратно на табурет. Тот сердечно поблагодарил соэра за заботу и извинился за то, что мало чем может помочь:
- Вроде, одного роста со мной был, только моложе. Лицо обычно под капюшоном прятал. Голос очень убедительный. Одет... Ни бедно, ни дорого, неприметно так. В серое, чтобы прятаться удобнее. Перчатки никогда не снимал: говорил, у него экзема.
- Блондин, шатен, брюнет?
- Шатен, господин соэр.
- Но ещё минуту назад вы утверждали, что он прятал лицо, - напомнил Брагоньер.
Прятал руки... Очень интересно. Такую подробность не придумаешь на ходу, этот Цинглин реален. Только играл в пьесе иную роль, нежели описывал господин Диюн.
Экзема... Возможно. А ещё - ожоги, татуировка, демонические когти, перстни... Словом, что-то приметное, броское, раскрывавшее личность. И это что-то казалось Брагоньеру ключом к загадке.
- Но ведь кое-что да видно, - усмехнулся господин Диюн. - У него волосы длинные. Не как у девушки, но чуть из-под капюшона виднелись.
- Имеете ещё что-нибудь сказать?
Обвиняемый покачал головой.
Соэр велел отвести арестованного в камеру, напомнив о серьёзности обвинений и последствиях дачи ложных показаний.
- Второго шанса не будет, господин Диюн. Чистосердечное признание вы можете сделать только сейчас.
- Так я и сделал, - обиженно засопел обвиняемый. - Признался, что не мои идеи, что украл их у учителя.
Брагоньер раздражённо махнул рукой, и господина Диюна увели.
Соэр собрал бумаги, кивнул палачу, сухо бросив, что до завтра он точно не потребуется, и направился к магам. Вопреки ожиданиям, отчёт был готов: частички с одежды не сходились с частичками материи на кокаине.
- Заклинание поиска пробовали? На владельца дури?
Судебный маг, господин Братс, одарил Брагоньера насупленным взглядом: будто они сами не знают, как работать!
- Это не арестованный. Поиск указал на одну из гостиниц, но большего сказать нельзя.
- С чего тогда уверенность, что хозяин не господин Диюн?
- Профессиональная тайна.
- И всё же? - не отставал соэр.
- Я же сказал, что проверил поиском. Задавал хозяина. В детали вдаваться не стану.
- Духов спрашивали?