– …да, да… это фирма «Ланди», да, у нас опять… мертвый человек… Это директор нашей фирмы, запишите: Селезнев Валентин Петрович… Девушка, пригласите следователя, вы что, не понимаете, это же не шутки!..
– Следователь – Ерохин вроде бы, – шепнула я Носикову.
– Я хочу говорить с Ерохиным, – потребовал Леонид Ефимович.
Дальше мне не удалось подслушать, да и слушать-то особо было нечего. В приемную влетела Любовь Григорьевна: лицо бледное, руки трясутся.
– Этого не может быть, этого не может быть…
Я прислушалась… Виктория Сергеевна все еще бегала по офису с криками:
– Начальник мертв, все наверх!!!
Уж лучше бы она вопила что-нибудь другое, например: «Требую срочно предоставить всем оплачиваемый отпуск!!!»
Любовь Григорьевна схватила меня за локоть, оттащила в угол и забормотала:
– Я туда не пойду, я видеть такого не могу… Это правда? Скажи ты мне, это все правда?!
– Да, Селезнев лежит в своем кабинете, явно не живой, и сейчас сюда прилетит милиция.
– Этот кошмар повторяется! Валентин Петрович, Валентин Петрович… Мы проработали вместе пять лет!
– Сочувствую.
– Нет, он был хороший начальник… и человек тоже… Хотя я не знаю, какой он человек… Мы просто работали… Как это ужасно… Что делать?!
– Леонид Ефимович уже вызвал милицию, нам остается только ждать.
– А как его убили? Как его уби… ох!
– Не знаю, в кабинете все перевернуто, похоже на драку.
– Это ты обнаружила… все это?
– А кто же еще? Вы бы приходили вовремя, без опозданий, было бы мне тогда не так одиноко здесь.
– Прости, я же не знала…
Дальше Любовь Григорьевна зашептала какую-то полную ерунду. Опомнившись, она посмотрела на Лариску, которая ревела в голос на плече у Зиночки.
– А эта что ревет? – спросила финансовая директриса.
– Видать, есть у нее причина… Может, она тайно любила нашего шефа…
Я не стала рассказывать Зориной всю правду. Возможно, Лариска не имеет никакого отношения к делу, так ведь ее, как любовницу, затаскают потом, да и к чему это обнародовать, Селезнев все же был человеком женатым…
Волшебный Борис Александрович стоял напротив нас и бросал на меня какие-то мстительные взгляды: наверное, он в душе надеялся, что все это натворила я и остались считаные минуты до того, как наручники лязгнут на моих руках.
Зашел Гребчук и предложил свою помощь.
– Я вас очень прошу, отловите вы Викторию Сергеевну, пусть замолчит, и ей валериана нужна, наверное. Отведите ее в бухгалтерию, ей там будет о чем поговорить, заодно и успокоится, – попросила я его. – Зина, Лариса, давайте топайте к себе, сейчас к вам в бухгалтерию поступит тяжело больная на всю голову Виктория Сергеевна, окажите женщине первую помощь.
Любовь Григорьевна снова схватила меня за локоть.
– Обыск будет? – спросила она.
– Думаю, да.
– А вдруг там, в кабинете или в сейфе, лежит что-нибудь?..
– Что?
– Ну, знаешь, как бывает: деньги, документы какие-нибудь…
Я повернулась к собравшейся публике и поняла, что мне надо опять принимать меры по изгнанию сотрудников из приемной. Я заглянула в кабинет: там, точно это было поле для гольфа, разгуливали все кому не лень.
– Юра, Люська, Илья Дмитриевич и другие не менее достойные люди, прошу вас очистить территорию: мы ждем милицию и хотим ее обрадовать своим чутким пониманием происходящего. В тот раз нам не удалось блеснуть соплей на солнце, так давайте блеснем сейчас!
Я еще немного покричала, помахала руками, и вскоре в приемной остались только мы с Любовью Григорьевной. Она протянула мне ключ и сказала:
– Шифр от сейфа: сорок четыре триста сорок два.
– Вы – на шухере, приоткройте дверь и смотрите в щелку, как на лестнице увидите милицию – кричите.
– Что кричать?
– Ну, кричите: «Я самая обаятельная и привлекательная».
Я шмыгнула в кабинет Селезнева, прошла мимо мертвого Валентина Петровича и направилась к сейфу.
– Вы уж простите меня, – сказала я, засовывая ключ в замочек, – придется мне здесь немного похозяйничать.
Я поймала себя на мысли, что в последнее время часто разговариваю с покойниками.
Дверка открылась, за ней был шифр. Я быстренько набрала нужные цифры, задвижка щелкнула, и я открыла еще одну дверку.
В сейфе лежали две пачки стодолларовых купюр, еще одна видеокассета, несколько аккуратненьких конвертиков и три папки с замусоленными бантиками. Кассету и конверты я сунула за пояс брюк и сверху прикрыла свитером, папки и деньги – под мышку. В пустой сейф положила какие-то блокноты со стола, чтобы не подумали, что тут произошло ограбление, все закрыла и вышла в приемную. Я вдохнула что было сил и замерла: не хотелось мне излишней полноты, на которую меня обрекала кассета, но Любовь Григорьевна была в таком состоянии, что мой слегка прямоугольный живот совершенно ее не заинтересовал.
Увидев меня, она бросила свой наблюдательный пост, взяла у меня папки, деньги и побежала к себе в кабинет.
Я же метнулась к своей сумочке: просто молилась, чтобы туда влезла еще одна кассета. Спрятав свою добычу, я отправилась к Зориной.
Тоненькая Любовь Григорьевна металась между стульями, не зная, что делать с этим компроматом.
– Да стойте же вы! – прикрикнула я, отбирая у нее и деньги и папки. – Так, что это за деньги?
– Я не знаю, левые какие-нибудь.
– А не многовато для левых? – поинтересовалась я.
– Многовато… Валентин Петрович иногда без документации продает всякую мелочь, чтобы были наличные на взятки или еще на что, – шепотом сказала Любовь Григорьевна.
– Ничего себе мелочь… И что, никто об этом не знает?
– Да нет, только я, нам это по работе необходимо… Ты же не думаешь, что я хоть раз позволила себе…
– Не думаю, – сказала я.
Вы вот, Любовь Григорьевна, себе бы не позволили, а вот Валентин Петрович, думаю, попроще к таким вещам относился.
– И что же теперь делать с этими деньгами… милиция же…
– Ну, раз милиция, – сказала я, – то наш долг – спасти фирму от позора и дальнейших проверок!
Я протянула одну пачку тонюсенькой директрисе, а вторую взяла себе.
– Это теперь наше, прячьте, и никому ни слова, – сказала я.
– Ты уверена?
– Это единственный выход, – серьезно сказала я, представляя, что куплю на эти бешеные деньги.
– А куда прятать? – растерялась Любовь Григорьевна.
– В лифчик, конечно, – сказала я, запихивая за ворот свитера ровненькую пачечку долларов.
Любовь Григорьевна последовала моему примеру.
– А здесь что? – спросила я, указывая на папки.
Директриса развязала тесемки и стала перебирать бумаги.
– Это договора, это тоже… отчеты…
– Дребедень всякая, я так понимаю?
– В общем да, это можно и не прятать.
– Тогда я это оставлю вам.
Открылась дверь, и на пороге появился уже знакомый нам следователь.
– Ерохин Максим Леонидович.
– Да мы вас узнали, вы нам уже как отец родной, – приветственно сказала я.
Не обращая внимания на мой сарказм, Максим Леонидович задал весьма своевременный вопрос:
– Кто обнаружил тело?
– Я, конечно.
– Почему «конечно»?
– Потому что, как лучший сотрудник фирмы, я всегда прихожу вовремя и просто как человек, не желающий упасть, всегда смотрю себе под ноги.
В приемной послышался шум, защелкал фотоаппарат, из чего можно было сделать только один вывод – наша милиция работает.
В кабинет заглянул высокий молодой человек и сказал:
– Максим Леонидович, смерть наступила около одиннадцати часов.
– Где вы были вчера в это время? – тут же спросил нас Ерохин.
– Я была дома… одна… – забормотала Любовь Григорьевна.
– Я тоже дома, но не одна, как раз в одиннадцать мне снился высокий брюнет с каштановыми глазами…
– Это я выслушаю позже, – сказал Максим Леонидович, – с вами мне все понятно.
Смерив нас суровым взглядом и покачав при этом головой, он вышел.
– А что ему понятно? – засуетилась моя тоненькая директриса.
– Вид у нас, наверное, подозрительный.
– Что, правда?!
Любовь Григорьевна бросилась к зеркалу.
– Шучу. Я пошла.
– Куда?
– Желательно – домой, посмотрю по обстановке; а вы не забывайте, что в лифчике у вас приличная сумма денег.
– У тебя тоже.
– Я не забуду, не беспокойтесь.
Я оказалась в приемной. Работа кипела, и на меня особо никто не обращал внимания.
– Может, мне домой пойти, поспать? – спросила я Максима Леонидовича.
– Нет, я хотел бы задать вам несколько вопросов, сядьте за свой стол и не мешайте нам работать.
Я села за стол и от скуки стала играть на компьютере. Вообще-то, скуки в моей душе было маловато, но я должна была изображать абсолютное спокойствие: мне все время казалось, что цепкий взгляд Ерохина изучает меня.
Алиби у меня нет… Мотива тоже, что утешает… Какое я произвожу впечатление?.. Разное-всякое… Как только я устроилась на работу, так и повалили трупы… Мне это могут припомнить… Эх, Валентин Петрович, вроде неплохой был мужик… хотя кто вас, мужиков, знает?.. Я теперь богата, только бы резинка на лифчике не лопнула… А могут ли обыскать?.. Не думаю, на это нужны какие-то там санкции… Кассеты!.. Что там…
– В каких отношениях с покойным вы были? – услышала я голос Ерохина и оторвалась от компьютера.
– В положительных.
– Подробнее.
– Однажды я оказала Валентину Петровичу особую услугу, – я отмерила паузу, вся милиция, затаив дыхание, смотрела на меня. – Я приучила его пить зеленый чай – это, знаете, полезно для почек.
Ерохин, поняв, что мне надо задавать только конкретные вопросы, спросил:
– Вы состояли со своим шефом в интимных отношениях?
– Что вы имеете в виду?
– Вы с ним спали? – почти ласково спросил Ерохин.
– Вы что! – изумилась я. – Мы же с ним не были женаты.
Ерохин налил себе воды из графина и спросил:
– Вы знакомы с его женой?
– Нет.
– Какие-нибудь друзья или знакомые заходили к Селезневу?
– Нет.
– На ваш взгляд, происходило ли что-нибудь подозрительное в офисе, может, какие-нибудь звонки насторожили вас?
– Звонки нет, а вот подозрительное… было!
– Что именно?
– Несколько дней назад я пришла на работу и обнаружила на столе труп, это можно отнести к подозрительному? – я глупо захлопала ресницами.
– Это я знаю, – вздохнул Максим Леонидович.
В это время из кабинета вышла Любовь Григорьевна. Глаза у нее покраснели, это говорило о том, что она только что плакала, руки тряслись, это говорило о том, что она нервничает, а грудь была нетипично угловатой, и это говорило о том, что в ее лифчике спрятана пачка стодолларовых купюр.
– Вы финансовый директор? – спросил Ерохин.
– Да, меня зовут Зорина Любовь Григорьевна.
– Скажите, а эта фирма принадлежала Селезневу?
– Нет, он просто директор, фирма принадлежит его жене Галине Ивановне.
Глава 14
Кое-что становится понятным, а кое-что – нет
На работе пришлось задержаться, и домой я пришла позднее обычного. Альжбетка дрыгала ногами в ночном клубе, а Солька, по всей видимости, ушла в кино с Лесопилкой. Я позвонила в дверь к тете Паше и уже через пару минут наслаждалась картофельным супом с фрикадельками и теплым пирогом с капустой.
– Давай еще супчику подолью, – сказала тетя Паша, размахивая половником.
– Подлейте, я сегодня вообще ничего не ела.
– А что же ты не бережешь себя совсем, исхудала вон вся.
– Так у меня на работе такое творится… такое…
– А что стряслось-то?
– Начальника моего убили.
– Батюшки, да что же это делается! – вытирая со стола, воскликнула тетя Паша. – За что же его, голубчика?
– Не знаю, – пожала я плечами, – там такое дело: все кругом перевернуто, у начальника ссадины… Драка, видно, была… То ли упал он неудачно, то ли удар был роковой, а вот только фирма наша осиротела.
– Тебя что ж, уволят теперь?
– Все может быть, вот не понравлюсь новому начальству…
– А кто же теперь директором будет?
– Не знаю, фирма эта, оказывается, жене покойного принадлежит, может, сама и надумает управлять.
– И милиция была? – не унималась тетя Паша.
– Куда же без нее, замучили вопросами…
– А кто ж его убил-то?
Я на секунду задумалась: честно говоря, день прошел в такой суматохе, что этот вопрос отошел на второй план. Хотя что тут думать, ясное дело: Потугины постарались, не зря же они звонили и угрожали Селезневу, а он под давлением все же согласился на встречу. Вот и встретились… Не поделили свое богатство, подрались… Результат этой встречи я и наблюдала сегодня утром. Только вот кто из Потугиных участвовал в этом, возможно, что и оба… Мне очень хотелось посмотреть кассеты, но я решила дождаться Сольку, с ней было как-то спокойнее. Я бы и Альжбетку подождала, но она придет только утром, до этой поры я не дотерплю.
– Так известно, кто убил-то? – прервала мою задумчивость тетя Паша.
– Нет, – замотала я головой, – будет следствие… Вот у меня, кстати, алиби нет.
– Алиби – это тебе знакомство какое надо?
– Это мне надо назвать имя того, с кем я была в то время, когда умер мой начальник, кто, так сказать, может подтвердить, что не я начальника замочила…
– Так ты на меня скажи!
Я с благодарностью посмотрела на тетю Пашу.
– Я этой милиции не боюсь, ты скажи, что со мной по рынку ходила.
– Так поздно уже было, и не хочу я вас впутывать, – сказала я, запихивая в рот последнюю фрикадельку, – да и бояться мне нечего.
– А во сколько же, голубушка, случилось все?
– В одиннадцать где-то…
– Что же я делала-то в одиннадцать… цветы поливала, что ли… Так нет же, вспомнила… Соседи наши нашумели вчера, намучилась я с ними, ничего же не знают, не умеют…
– Какие соседи? – навострила я уши.
– Так новоселы эти, их сосед сверху, Костик, залил, ну знаешь, рыжий такой, пьет все время… Кран не выключил, а в раковине засор; сам напился и спать, вот и затопил их, а уж они давай шуметь, да ты, может, сама слышала?
– Нет, – сказала я, – спала, наверное, уже, я вчера рано легла.
– Они ко мне прибежали… Макар Семенович в тапках мокрых, с тазиком, а Вера Павловна с совком и веником, руками машут, кричат – опомнились… А чего ко мне бежать, что я им тут, пожарная машина…
– Дальше-то что было?
– У них-то телефонов местных служб нету, куда звонить – не знают, побежали наверх, да Костика не добудишься…
– Сколько времени было? Только вспомните точно!
– Десять, я свой сериал глядела, сцену-то показывали – срам один, я смотрела, оторваться невозможно было. Так, а они в дверь звонят… бесстыжие… Я им дала телефоны, все, что есть у меня, и сантехника нашего, и из управы, и вообще все, что нашла. Уж они тут бегали два часа, весь тамбур водой своей залили да натоптали, я полночи домывала за ними. Пока сантехника дождались, пока воду собирали… кошмар, да и только, я спать чуть ли не в два ночи легла…
Я вскочила, чмокнула тетю Пашу в лоб, пожелала ей долголетия и вылетела в коридор. Получалось, что смерть Селезнева лежит вовсе не на совести Потугиных… Мне нужно было срочно посмотреть кассеты!
В коридоре я стала свидетелем совершенно бесстыдной сцены.
Солька, этот образец для подражания четырех классов и продленки, эта учительница, закладывающая в юные души свет знаний, эта вечно правильная Фрося, сейчас стоит на лестничной площадке, откинув голову назад, закрыв глаза от удовольствия, и позволяет огромному Славке одной рукой трогать ее правую ягодицу, а второй рукой – сжимать ее пупырчатую грудь и… лобзать страшными лобзаньями ее коралловые уста…
Фрося, Фрося, ай-яй-яй…
– Это как же вам не совестно, дети мои?.. – добавив в голос побольше строгости, спросила я.
Солька отскочила от Славки и, заикаясь, начала оправдываться:
– А мы что… мы ничего…
– Что удумала на старости лет… – качая головой, напирала я. – А ты что стоишь и смотришь? Нравится, так женись, нечего девчонке мозги пудрить, она девушка порядочная, кто на ней потом женится после этого, из нашего подъезда уже точно никто…
– Ты что, очумела?! – вернулась на грешную землю Солька.
Я засмеялась.
– Простите, кролики, что мешаю вам предаваться сладостному разврату, но у меня срочное дело. Солька, пойдем, а ты, Славка, пили, тумбочки нынче в цене!
Солька, надув губы, последовала за мной. Я видела, как, проходя мимо Славки, она подпрыгнула и чмокнула его в щеку. Хотите правду?.. Я позавидовала.
Мы бросили сумки в коридоре, включили чайник и развалились на диванчике у окна.
– Чего стряслось-то? – скрывая неловкость, спросила Солька.
Я вкратце изложила ситуацию.
– Вот это да! – вскричала Солька. – Ну ты даешь!
– Я-то тут при чем, уж не думаешь ли ты, что это я его угробила?
– Нет, конечно, просто у тебя такая жизнь насыщенная – просто обалдеть!