23
- Наши тоже бомбили,- говорит мне продавщица сельского магазина, где я пью портвейн, не отходя от прилавка, дожидаясь, когда придёт Юра и заплатит за меня, потому что у меня нет денег, и эта доверчивая деревенская женщина поверила мне на слово. - Да,- соглашаюсь я.- Но вряд ли это может быть утешением. Ненависть к одному злу не может быть оправданием другому. - Ой,- говорит он, поправляя причёску.- Заморочили вы мне голову! Когда он придёт, ваш друг? - А если он вовсе не придёт?- говорю я. Она настораживается. - Это что, вы шутите так? - А почему вы так испугались? - Я вам поверила... - Вы поступили совершенно правильно, но результат даже правильных действий часто оказывается непредсказуем. Между прочим, мы с вами даже не познакомились. Меня зовут Дмитрий. - Меня Люба,- говорит она.- Так ты что, морочил мне голову, что ли? - Перестань,- говорю я.- Неужели я поверю в то, что такой женщине как ты можно заморочить голову. - Вот таким как я как раз и можно,- со вздохом говорит она. - Да, но фокус с бутылкой портвейна едва ли пройдёт. - И что?- говорит она. - Всё очень просто. Мы закрываем твой магазин, берём с собой ещё пару бутылок и идём к тебе. - Как у тебя всё просто,- говорит она, покачав головой. - Так всё было просто с самого начала. Я не сделал мир проще тем, что выразил скрытые мысли словами. - По-моему, тебе уже хватит,- осуждающе говорит она. - Может быть,- не спорю я.- Но всё-таки стоит взять ещё. - Да? И что же ты хочешь ещё? - Водку,- говорю я, пожав плечами.- Как ещё мы можем выразить своё патриотизм? - Что? - Или ты предпочитаешь "кампари"? - Что?- снова говорит она. - Ты не знаешь, что такое "кампари"? - Ты что, издеваешься надо мной, что ли? - Нет,- говорю я.- Просто хочу попросить у тебя прощения заранее на весь оставшийся вечер. - Ты что, думаешь, я так просто прощу тебе эту бутылку? - Я думаю, мы возьмём ещё две и пойдём, наконец, отсюда, потому что мой друг явно задерживается, и ситуация становится всё более пикантной. - А кто он, этот твой друг, местный? - Да кто его знает. Я как-то не спрашивал. - Ну, как его зовут-то? - Юра. Она задумывается. - Есть тут один Юра... Белобрысый? - Да нет, вроде,- говорю я.- Если только он не покрасил волосы. - Тогда не он. - Значит, не местный. - Значит, не местный,- говорит она.- Я местных всех знаю. - Ну и ладно. - Так, ну и что мы делать будем? - И ты, и я это знаем. - Значит, вот так, да? - Да,- говорю я.- Удивительное дело - весь день с утра хочу напиться, а никак не получается. Но может быть, сейчас получится. - Тогда я просто выкину тебя отсюда. - И не получишь с меня долг? - А я милицию позову. - Ну да,- насмешливо говорю я.- Представляю, какая у вас тут милиция. Участковый на мотоцикле. До телефона-то далеко бежать? - Я тебе сказала, только попробуй тут что-нибудь отчудить! - Перестань,- говорю я.- Не надо демонстрировать передо мной свои бойцовые качества. Не стоит уподобляться... В общем, пойдём отсюда. Давай возьмём пару бутылок и пойдём отсюда. - Да ты чего, в самом деле, что ли? - Ну да,- говорю я.- А что? - А выпивку я, по-твоему, должна оплачивать? - Ах, вот оно что. Ну хочешь, я инсценирую взлом? - Что ты сделаешь? - Инсценирую. То есть, сделаем вид, как будто был взлом. Она смотрит на меня тяжёлым взглядом. - Ну не знаю...- говорю я.- У меня просто нет денег. - Ладно,- наконец, говорит она.- Только я эту дрянь, которую ты пьёшь, пить не буду. - Я бы тоже не пил, но почему-то взял и стал пить... - Водку? - Водку,- киваю я. Она берёт водку и отдаёт бутылку мне. - Хватит,- заявляет она. - Не хватит. Но умолкаю, потому что знаю, у тебя дома есть ещё. - Ты что, экстра... этот? - Вовсе нет, никакой я не экстрасенс. Просто ты не была бы так уверена в том, что этого хватит, если бы у тебя дома не было ещё. - Гляди-ка,- усмехнувшись, говорит она.- Умный. - Пойдём,- говорю я. - Слушай, у меня только один вопрос. Ты с самого начала мне голову морочил или по ходу придумал? - Я был пленён тобой, как только вошёл... - Я тебя как человека спрашиваю. Пока. - Да,- говорю я, склонив повинную голову.- Я морочил тебе голову с самого начала. Мой друг, которого ещё утром я и знать не знал, понятия не имеет о том, где я нахожусь, хотя и должен быть где-то здесь, в этой деревне, а значит, поблизости. Его мотороллер стоит у магазина - когда мы выйдем отсюда, ты его увидишь. Но я не знаю, где он, а он не знает, где я, и едва ли мы когда-нибудь ещё встретимся. - Ты говоришь, что с утра мечтаешь напиться? - Да,- говорю я. - Поздравляю. Тебе это удалось. Она выходит из-за прилавка. Я направляюсь к дверям. - Куда?- говорит она.- Иди туда, через служебный вход. Я закрою здесь. Что, собрался через общую дверь выходить? - А как же иначе я покажу тебе мотороллер? - Да пошёл ты со своим мотороллером! Я направляюсь в сторону подсобного помещения. - Бутылку-то возьми,- напоминает она. Я беру с прилавка бутылку водки. Она закрывает дверь.
24
- Куда мы идём?- спрашиваю я. - Домой,- отвечает она. "Что ж",- думаю я.- "Тоже неплохо". - Надо было пакет взять. А то идём с этой бутылкой, как будто... - Как будто что?- обернувшись, говорит она. Я пожимаю плечами. - Это ты идёшь с бутылкой, а я просто возвращаюсь домой после работы. И вообще, ты прав, отстань от меня немного, чтобы не подумали, что мы идём вместе. - А разве мы идём не вместе?- удивляюсь я. - Если бы мы не шли вместе, то я бы заставила тебя заплатить за то, что ты несёшь в руке, и за то, что ты выпил, разве не так?- говорит она, и сражённый её логикой, я умолкаю и послушно отстаю от неё шагов на десять. Она входит в калитку. Я останавливаюсь и, для приличия потоптавшись немного на месте, следую за ней. Я вхожу в дом. - Разувайся,- строго говорит она, забирая у меня бутылку.- А то натопчешь. Я разуваюсь. - Слушай,- говорю я.- Где у тебя тут ванная? - А чего ты мыть собрался? - Да нет, я имею в виду, туалет. - Ну так, так и говори. А то ванная... В ванну, что ли, ссать собрался? - Да нет, просто... - Как выйдешь из дома направо. - Это что... На улице? - А ты как хотел? - Так что же, снова обуваться? - Ну не хочешь обуваться, так иди в носках,- пожав плечами, говорит она и уходит в комнату. Я, вздохнув, обуваюсь и выхожу на улицу. Как рано у них закрывается магазин. А если кому приспичит, интересно, он что, припрётся сюда? Надо будет это выяснить. И вернувшись из сортира, я первым делом спрашиваю: - А что, если кому приспичит, он идёт сюда? - Не поняла,- говорит она.- Ты чего в обуви шастаешь. - Извини,- говорю я и разуваюсь.- У тебя должен быть дома целый склад, а иначе ты не могла бы так смело закрыть магазин. - Ты что мне тут, следствие проводишь? - Да ничего я такого не провожу,- говорю я, присаживаясь на диван.Просто это так очевидно... - Что у меня дома склад? - Ну да. - А тебе-то что за дело? - Да мне-то, в общем, никакого. - Ну и всё,- говорит она таким тоном, что я сразу же понимаю, что тема закрыта. Она уходит на кухню, возвращается. - Отвернись,- командует она.- Мне надо переодеться. - Не нужно,- говорю я.- Тебе очень идёт так. - Да?- говорит она. - Да,- говорю я.- А чем ты меня покормишь? - Ты что, есть хочешь? - Нет,- говорю я.- Совсем не хочу, тем более что я уже ел. Но может быть, ты хочешь, вот я и спросил... - Смотри-ка,- усмехается она.- Рожа вся разбита, а вежливый. - Да,- пожав плечами, говорю я. - Слушай,- говорит она.- Ты оставь мне все эти разговоры, понял? Я тут городских и не таких видала, так что нечего мне тут мозги ебать, понял? - Всё,- говорю я.- Понял. - То-то же. О себе я как-нибудь сама позабочусь. - Ладно,- говорю я.- Мне-то наплевать. Принеси только стакан, а лучше два. - Вот это другое дело,- одобрительно говорит она. Она приносит стаканы, я открываю бутылку и наливаю. - Ну, за знакомство. Она кивает, и разом выпивает. Я отпиваю и ставлю стакан на стол. - Ты чего не пьёшь?- говорит она.- Надо было закуску принести. Я сейчас. Она уходит и возвращается с тарелкой, банкой солёных огурцов, варёной колбасой, двумя вилками, хлебом и резательной доской. Всё это она располагает на столе. - Чего не пьёшь?- говорит она, увидев, что в моём стакане ещё осталось. - Не так быстро,- говорю я.- Сейчас допью. Она нарезает колбасу, хлеб и достаёт из банки огурцы. - Здорово,- говорю я, допив свой стакан.- Сервировка - люкс. - А здорово, так наливай. Я наливаю. Мы снова пьём. - Подожди,- говорю я.- Не сказали, за что пьём. - Да ну тебя,- отмахивается она. - За тебя,- говорю я и пью. Она уже выпила и ест солёный огурец. Я беру тоже. - Здорово,- говорю я, оглядываясь по сторонам.- Значит, здесь ты живёшь... - Нет, бля,- саркастично говорит она.- Здесь я только ебусь, а живу в сортире. Я смотрю на неё. - Ты чего нервничаешь?- говорю я.- Погода, вон смотри какая, солнышко светит, день в самом разгаре, до ночи ещё далеко, бомбы не падают, да и война, говорят, кончилась, сейчас на речку пойдём купаться... Я разливаю остатки. - Я же говорил, не хватит. - Кому не хватит?- говорит она, беря стакан.- Тебе, по-моему, уже хорошо. - А тебе? - А я не пойму пока, зачем я тебя вообще впустила. - Ничего,- говорю я.- Понимание придёт, нужно только ещё выпить. - Ну давай,- говорит она.- Выпьем. Мы пьём. - Вот удивительно,- говорю я.- Весь день хочу напиться, а не могу, только изжога появилась. А бывает, и не хочешь... - Ты это уже говорил,- обрывает она. - Про изжогу? - Тебе соды, что ли, принести? - Если тебе не трудно, конечно. Она встаёт из-за стола и приносит с кухни стеклянную пол-литровую банку с содой. - Воды? Я киваю Она приносит эмалированную кружку с водой. Я растворяю соду и пью. - Сейчас пройдёт. В дверь раздаётся осторожный стук. - А это ещё кого принесло?- недовольно говорит она, встаёт и идёт к двери. Я прислушиваюсь. Она с кем-то разговаривает. - Это тебя,- говорит она, заглянув в комнату.- Выйдешь? - Смотря кто,- говорю я. - А я почём знаю. - Ладно,- говорю я, вставая.- Иду. Я выхожу на веранду. Это Юра. - Ну что,- говорит он.- Ты едешь? - Привет,- говорю я.- Заходи давай. - Нет,- говорит он, но входит.- Мне надо ехать. - Сейчас выпьем, и поедем. - Вот ещё!- возмущается Люба.- Тут что вам, распивочная? - Да нет,- говорю я.- Ты не поняла. Мы посидим, поболтаем... - Ну вот что,- решительно говорит она, поворачиваясь к Юре.- Ты давай, езжай, а мы тут как-нибудь сами разберёмся. Он вопросительно смотрит на меня. - Подожди,- говорю я.- Сейчас обуюсь и выйду. - Куда ещё?- настораживается Люба. - Сейчас,- говорю я.- Мне нужно пару слов сказать. Я обуваюсь и выхожу из дома. - Ну ты чего?- говорит Юра.- Надолго, что ли, здесь? - А что мне было делать, если ты исчез, а денег у меня нет... - У меня тоже нет,- говорит он.- Ну и что? - То есть как, нет? А за каким же тогда хреном ты в город собрался? - Ну так у меня есть деньги, но... А ты много уже выпил? - Да дело не в этом,- говорю я.- Просто неудобно как-то вот так линять... Слушай, давай вот что сделаем. Ты как со временем, не очень зажат? - Да нет, не так чтобы очень. А что? - Ты вот что, ты подожди меня немного, ладно? А потом я выйду как бы в туалет, и мы с тобой уедем отсюда. Идёт? Он явно не в восторге от моей идеи. - Ну пожалуйста,- прошу я.- А то неудобно будет... А хочешь, заходи, я уговорю её... - Ну да. Такую уговоришь. - Не веришь? - Нет, конечно,- говорит он.- Ладно, я посижу здесь где-нибудь. Магазин ещё не закрыт... - В том то и дело, что закрыт,- говорю я.- А иначе как бы я здесь оказался? - Что-то я не понимаю. - Она работает в магазине. Теперь понятно? - Понятно,- говорит он.- Я остался без пива. - А его у них и не было. Почему, по-твоему, я пил портвейн? - А ты пил ещё и портвейн? - Что значит, "ещё и"? - Ладно,- говорит он.- Короче, я жду тебя час... - Полтора. - Полтора часа, и уезжаю.
25
- Ну что, уехал твой друг? - Уехал. - Ну давай тогда,- говорит она. Я замечаю, что на столе уже стоит новая бутылка, и в стаканах налито. - Давай,- говорю я и беру стакан. Мы пьём. - А ты, вобще-то, кто такой? - Да так,- говорю я.- Можно сказать, что и никто. - То есть как это? - Да вот так. Когда-то очень давно я сошёл не на той станции и по сей день жду своего поезда, а рельсы врастают в песок. А может быть, и не было никакого поезда - я сам был поезд, и потеряв себя, снова ищу обрести... Или с самого начала всё было бессмысленно и невозможно, и я пытаюсь обрести себя в бессмысленном мире и снова и снова бьюсь, как рыба об лёд, о стены тупой безнадёжности... Или как-нибудь совсем по-другому. Когда-нибудь я буду знать это, но это буду уже не я, и не знаю, сохраню ли я память... Что останется от нас после смерти, не здесь, на земле, где глина обращается в прах, а там, где наши души нетленны? Или я и не покидал свой путь и просто ещё не осознаю этого, и именно это мне предстоит осознать? И я всё делал правильно? Так оно, скорее всего, и есть. Никогда не предавать себя, вот в чём всё дело. А я никогда бы не сделал того, что противно моей совести... Мы идём то при свете дня, и тогда ясно видим мир вокруг нас, то в ночи, когда вокруг лишь кромешная тьма, и не знаем, может быть, давно уже сбились с дороги, и страшно... И этот страх разъедает наши души как ржа. Но снова восходит солнце, и кажется, всё как всегда. Как будто ничего и не было... И жизнь продолжается. А теперь мы идём купаться. У тебя есть купальник? Она смотрит на меня и качает головой. - Ну, ты даёшь... - Извини,- говорю я.- На меня нашло. Иногда я начинаю говорить, а остановиться не могу. И жалею, что не могу записать это на магнитофон, потому что что-то я говорю такое, чего не знал и, может быть, долго ещё не узнаю. А память так эфемерна, то есть, не сама по себе память, а то, что мы называем памятью - вечно ускользающий облик... - Короче,- говорит она.- Ты будешь меня ебать, или нет? - Один момент,- говорю я и встаю.- Ой, а меня пошатывает. - Я вижу. - Мне надо сходить отлить. - Ну, иди,- говорит она.- Чего ждёшь, разрешения? - А ты постели пока. И ложись. - Давай,- говорит она.- Только не усни там. - Постараюсь,- говорю я и иду к двери. Ищу свою обувь. Обуваюсь. - Стели и ложись,- говорю я.- А мне нужно... - В ванную?- говорит она. - Ага,- говорю я и выхожу за дверь.
Юра ждёт у калитки. - Ну чего, ты всё? - Всё,- говорю я и иду к нему.- Поехали. Он садится на мотороллер, я сажусь за его спиной и надеваю шлем. Он заводит мотор, и мы трогаемся. - Трахнул её уже? - Если бы я собирался с ней трахаться, неужели, ты думаешь, я бы с тобой уехал? - А,- говорит он.- Так получается, мы просто удрали, не заплатив за выпивку? - Да,- говорю я. - Что? - Классический случай. Ты смотри на дорогу, а то врежемся. - Ничего,- говорит он.- Доедем!
26
- Остановись,- говорю я. Он не слышит. Я трясу его за плечо. Он оборачивается. - Что? - Остановись. - Зачем? - Остановись. Он останавливает мотороллер. - Что случилось? - У тебя сигареты есть? - Есть. - Давай покурим,- говорю я. Он достаёт пачку, и мы закуриваем. - Смотри, как быстро вечереть стало. - Да ты что,- говорит он.- Июнь месяц, самые длинные дни... - Я не об этом. Но вот только что было утро, день, и вдруг как-то сразу вечером повеяло... - Ничего себе, сразу. Полдесятого уже. - Да ну. - Ну да. - Надо же... - В странном мире мы живём, да? - Ты знаешь, я сейчас подумал... Надо вернуться. - Зачем?- недоумённо говорит он. - Не знаю... Пока не знаю. Но что-то не так. Или знаешь, что? Ты поезжай, а я останусь. - Что, здесь? - Да всё равно. Просто я не могу уехать. Что-то не так. - Да ты чего,- говорит он.- В самом деле? - Да. Наверное, так нужно, а для чего - не знаю. - Да ты охренел. - Да? Вот так просто взял и охренел. - Куда ты пошёл? Подожди! - Ты поезжай, а мне нужно пройтись. Может быть, в этом всё дело, не знаю. - Подожди. - Что? - Пойдём уж тогда вместе. - А думаешь, нужно?- с сомнением говорю я. - А что мне ещё остаётся?- говорит он.- Не бросать же тебя здесь. - Ну, как хочешь. - Только деревня в другой стороне, а ты идёшь в город. - Да какая разница. - Так что случилось-то? - Ничего,- говорю я.- Наверное, ничего. Я не хочу, чтобы этот вечер кончался, а так ведь редко бывает, правда? Может быть, я и впрямь охренел, как ты говоришь, не знаю... Знаешь, что говорит современная медицина по поводу охренения? Есть такая теория, что неудовлетворённость миром - это отклонение от нормы на генетическом уровне. И вроде бы, даже установлены гены этой самой неудовлетворённости. Может быть, и совесть уже назвали болезнью, ты не знаешь? - Не слышал об этом. - Ну как же. Скоро научатся лечить, и кажется, некоторые отклонения уже лечат. Всё излечимо - талант, ум, совесть... Скоро нас всех вылечат, представляешь, какая жизнь наступит тогда? Великое мировое сообщество сытых и довольных идиотов. Даже любовь будет не нужна - можно будет воспроизводить себя путём клонирования. Ничего не будет нужно, полное довольство и самодостаточность. Книги будут писать компьютеры на основе уже написанных книг, музыку - тоже. Ничего нового, да и зачем? Если и так всё хорошо. Будем как кролики. - Кроликов режут,- говорит он.- И делают из них жаркое. - Да,- говорю я.- Это как последний день Помпей - наступит неожиданно, и окажется, что вот именно к этому никто и не был готов. Ведь генная инженерия бессильна перед космическими катаклизмами... Или даже земными. Катаклизмами человеческого сознания. Но стоит ли так трагично к этому относиться? Что в этом нового? Ведь они всегда были такими, обыватели. Они как кролики, которых доставляют на кухню в клетках, чтобы мясо было как можно более свежим, и они безмятежно жуют свою травку и тянут носами запах жареной крольчатины. Мне иногда кажется, что с нами ведут войну какие-то злые инопланетяне, и их цель - превратить нас в жвачных животных, и не беда, если мы будем несколько жирноваты - мясо будет нежнее, хотя и не таким здоровым, но ведь не факт, что они так уж озабочены своим здоровьем, правда? Может быть, для них холестерин и не вреден. - И что они для этого делают? Подкидывают нам изобретения, вроде телевизора? - Причём тут телевизор! Между прочим, телевизор изобрели русские. Это всего лишь средство коммуникации, как телефон или почта, или радио... Важно, что мы говорим друг другу. - А может, Колумб был инопланетянин? Зачем он открывал Америку? - Опять мимо,- говорю я.- Причём тут Колумб? - Да я прикалываюсь. - Да я понял, что ты прикалываешься, но Колумб тут явно не причём. Дело не в личностях и не в открытиях, а в том, что почему-то наши открытия обращаются нам же во зло. Казалось бы, что плохого в открытии ядерной реакции или Америки... - Но не все же открытия... - Не все. - Ну, и... - Ну да. Но что-то такое происходит. Помнишь, как в "Гамлете" - "Какая-то в державе датской гниль". И всё не так, и чем мы сильнее, тем хуже. И не дай Бог, когда-нибудь, мы осуществим утопию, о которой так долго мечтали это окажется самой страшной антиутопией, какую только можно измыслить. Бывают дни, когда я боюсь включать телевизор. Знаешь, как у Кортасара в "Преследователе": "Мир так хрупок, а люди режут хлеб ножом!" Может быть, ты и не понимаешь, о чём я говорю... - Да это неважно,- говорит он.- Ты всё равно говорил бы, даже если бы шёл один. - Ты никогда не раскладывал пасьянсы? - Пасьянсы? Ну, раскладывал, а что? - Ведь в пасьянсе что интересно... Я знаю, правда, только один, я бы мог тебе его показать, если бы были карты. Может, у тебя есть? - Есть,- говорит он.- В палатке. - Понятно. Когда-то давно я жил с одной девушкой, и у неё карты лежали в пачке от сигарет. Как-то раз просыпаюсь утром, а денег нет ни копейки... - Это бывает. - Ну да. А она на работе. И сигарет нет. Я всю квартиру облазил - нигде ни денег, ни сигарет, и вдруг нахожу эту пачку. У меня аж сердце замерло. А в ней, представляешь, карты! - И что? Ты до вечера раскладывал пасьянсы? - А как ты догадался? - Да так. Что тебе ещё оставалось делать. - Давай, кстати, покурим. Он подкатывает мотороллер к дереву, прислоняет его и достаёт сигареты. - Ну так вот,- говорю я, закуривая.- Весь фокус этого пасьянса в том, что он непременно сойдётся, но при одном условии - если, перекладывая карты, ты не допустишь ни одной ошибки. А перекладываешь ты их фактически вслепую, потому что не видишь тех, что закрыты... - И что, сходится? - Ты слушай,- говорю я.- Сходится, да, если не допустишь ни одной ошибки. А как это сделать? - Как? Мы идём дальше. - Не знаю,- говорю я.- Это надо чувствовать интуитивно. И ведь как бывает, дойдёшь уже почти до конца, и из-за одной нераскрытой карты всё оказывается впустую, и ничего уже не исправишь. И никогда не знаешь, где, в каком месте ты совершил ошибку. Я умолкаю и некоторое время мы идём молча. - Вот так и не знаешь,- говорю я.- Куда вернуться. А ты говоришь, деревня. Может быть и деревня, не знаю. - Да уж наверное, не эта Люба. - У тебя проблемы с женщинами,- понимающе киваю я.- У меня тоже бывает. Казалось бы, ну что им ещё нужно? Ведь всё при мне - здоровье, молодость, силы! И кругом - на телеэкране, и просто, кругом, трахаются, а я - нет. Мне это знакомо. Но может быть, они и должны быть, эти проблемы? Что от нас останется, если мы разучимся видеть проблемы? Видеть, слышать, чувствовать... Думать, наконец! - Не знаю,- говорит он.- Я бы предпочёл, чтобы этой проблемы не было. - Ты бы предпочёл! Да что ты знаешь об этом! Ты вспоминаешь своё прошлое в поиске сделанной тобой ошибки и не можешь её обнаружить,- вернее, обнаруживаешь, но каждый раз иначе,- и не сможешь - потому что она не осталась в прошлом - она в тебе и сейчас. - Так что,- говорит он.- Ты хочешь сказать, что когда-то произошла великая ошибка, и всё пошло не так, как должно было? - Каждый раз происходит. Каждый раз. Она не осталась в прошлом. И мы снова и снова проигрываем в полушаге от верной победы. И каждая новая победа оборачивается поражением. - Значит, мы стремимся не к тем целям? - Да нет, едва ли... Просто однажды и где-то мы ошибаемся и бессмысленно уже стремиться к успеху... Да и что это такое, успех? Ты можешь представить себе, что могут быть иные цели в жизни, нежели деньги, социальный статус, престиж... - Могу,- уверенно кивает он. - Да? И что жизнь - это, может быть, всего лишь эпизод - не первый и не последний, и смерть, уж конечно, не конец пути... Могут быть просто иные цели. А нас учат быть успешными... - Ты говоришь "нас", "мы". А кто это, мы? - Если хочешь, русские. Или мы с тобой. Или можешь думать, что у меня шизофрения, и я воспринимаю себя во множественном числе. - Так кто это всё-таки, мы? - А как ты думаешь? - Но когда-нибудь же этот пасьянс сойдётся! - Когда-нибудь, да. Победа добра неизбежна. Но явно не в этот раз. - Что же должно произойти, чтобы всё началось снова? - Что это?- говорю я, указывая вперёд.