Правда, у нас дураки создали науку и технологии, зато здесь умные пошли по пути развития магии, что смотри как удобно и мило…
Полдня я работал внизу, из высших глердов видел только церемониймейстера, даже дважды, могучий и высокий старик, хотя таких язык не поворачивается называть стариками: прямой, как будто пику проглотил, всегда идеально прям, даже головы не повернет, хотя все видит и замечает, нещаден к нарушителям церемониала, так говорят, но я не представляю, что здесь его могут нарушать, настолько вокруг все четко и отлажено, как в швейцарских часах.
В какой-то момент все засуетились, слуги разбежались и попрятались, немногие вельможи в зале подобрались, я видел, как некоторые оглядываются, готовые удрать, но понимают, что не успеют.
Сверху раздались властные голоса, стук тяжелых сапог. По широкой лестнице двумя рядами и шагая в ногу спустились королевские гвардейцы. Все в блестящей бронзе, на кирасах выдавлены барельефами оскаленные морды львов, кольчуги из медных колец опускаются до колен, дальше кожаные штаны, заправленные в сапоги с широкими голенищами.
У всех в руках устрашающего вида копья. Быстро встали в два ряда лицом друг к другу, а на верху лестницы показалась женщина в темно-зеленом платье.
Я застыл, как и все, но не поклонился: слугам нельзя кланяться, мы вроде мебели, — потому смотрел во все глаза, как она медленно и величественно спускается по ступенькам, грозная и прекрасная, как гремучая змея, с высокой башней волос иссиня-черного цвета, в длинном зеленом платье до полу со шлейфом, что волочится по блестящим мраморным плитам. Высокий воротник настолько изящный, будто из мыльной пены, закрывает затылок, красиво уменьшается в размерах по бокам, на уровне плеч уже высотой с ладонь, а у груди лишь как пышная отделка. Шею охватывают жемчужные цепи в три ряда, а еще два ряда опускаются на открытую до известных пределов грудь, там хищно сверкает дорогой кулон из красного и довольно неприятного на вид камня.
Лицо холодно и хищно красивое, даже прекрасное, но выражение бессердечного высокомерия и явная жесткость взгляда начисто смазывают красоту.
В ушах небольшие золотые серьги с огромными бриллиантами, в пышную прическу вплетены золотые цепочки на равном расстоянии друг от друга, там мрачно поблескивают кроваво-красные рубины все в такой же золотой оправе.
Из башни волос на такой же нити из жемчуга спускается на середину высокого лба крестик из красных и желтых камней. Брови светлые, но я зябко передернул плечами, как только встретился с нею взглядом. Глаза настолько прозрачные, что радужка едва видна, а в середине черные точки, далекий космос, никакого выражения, так на меня могли бы смотреть стены.
Она прошла через зал, не отвечая на поклоны согнувшихся придворных, да и глупо отвечать, если те смотрят в пол, как овцы на траву, и ничего больше не видят.
Гвардейцы дружно снялись с места и двинулись следом, топая в ритм, только у выхода во двор парадная картина слегка смазалась, но королева уже величаво выплыла, а оставшиеся гвардейцы, толкаясь и спеша, вывалились следом.
Вельможи расправляли спины, один из самых осанистых проговорил соседу шепотом:
— Почему всякий раз мурашки по всему телу?
— У нее такая магия, — ответил сосед.
— Да какая магия, — возразил осанистый с неудовольствием, — магию чую сразу. Нет, это у нее нутро такое ледяное.
— Это да, — согласился сосед. — Меня тоже будто в прорубь, когда она близко. Но, честно говоря, нашему королевству и нужна на троне Королева Змей, не так ли?
— Так, — согласился осанистый, — однако иногда хотелось бы чего-то и потеплее.
Второй испуганно оглянулся, сказал свистящим шепотом:
— Тихо! Никаких намеков!
— Что вы, — сказал вельможа, — это так, чувства. Умом я вполне на стороне королевы Орландии. Но мне показалось странным, что рядом с нею нет глерда Теренца Хоткингара…
— Да, — согласился второй, — необычно. — На приемах всегда стоит справа от трона, как бы правая рука, но вид у него таков, что просто уступил место женщине, а так главный именно он.
— Полагаете, старается всех приучить к мысли, что так и есть на самом деле?
Медленно удалились, беседуя уже совсем шепотом, недосказанность осталась, хотя я смутно начал прозревать, на что намекал осанистый, если вообще намекал, и чего так испугался его сосед.
Я с той же опущенной головой, не привлекая внимания, прошел под стеночкой, дальше холл, но едва через широко распахнутые двери появился залитый солнечным светом двор, как меня увидел Риан Айхорн, управляющий делами замка, помахал рукой.
— Эй ты, дурень!.. Да-да, ты! Кто у нас тут еще дурень? Иди сюда. Быстро, скотина!
Я подбежал, поклонился.
— Простите, благородный глерд! Я думал, тут все дурни… кроме вас, конечно.
Он буркнул:
— В этом ты прав, дурень. Но думать — дело хозяев. Твое — выполнять указания. И пожелания.
Я поклонился еще раз.
— Что желает благородный глерд?
Он указал во двор, там из двух телег слуги с великим трудом, пыхтя и постанывая, выгружают тяжелую мебель.
— Видишь?
— Вижу, — ответил я послушно.
— Что надо делать?
Я ответил с достоинством понимающего все прихоти и возжелания хозяина слуги:
— Стоять здесь и покрикивать, чтобы двигались быстрее. И чтоб не поцарапали вон тот шкаф, блестит как здорово… Вам тоже понравилось?
Он посмотрел на меня вытаращенными глазами, лицо покраснело, раздулся, заорал, весь вздрагивая от праведного гнева:
— Да ты… Да я тебя… Марш помогать!.. Быстро, быдло тупое!.. Если царапнешь, я сам прослежу, чтобы твою голову сняли с плеч и бросили собакам!
Я ринулся к грузчикам, что-то в самом деле перебрал, тут люди с юмором не в ладах, тем более моим, грубо тонким, а там слуги то ли в самом деле такие слабые, то ли прикидываются, но пыхтят, стонут и закатывают глаза. Я подбежал, ухватил за край, не так уж и тяжело, но на меня посмотрели с укором, и я тоже сделал вид, что изнемогаю от жуткой тяжести.
Мы медленно втащили в холл, затем в зал на первом этаже. Риан шел за нами и покрикивал, я уже думал, что вот так и попрется до конца, но его отвлекли, и по лестнице наверх тащили уже без него.
Глава 5
На ступеньках третьего этажа я понял, почему слуги сопят и стонут. Наверное, заранее представляют, каково это нести еще на десяток этажей.
Остановились перевести дух, я торопливо огляделся. Стена, мимо которой тащим, стараясь не задеть углами мебели, и даже перила лестницы покрыты золотом, по мраморным ступенькам спускается красная бархатная дорожка, из ниш в стене выступают выпуклыми боками массивные урны, похожие то ли на погребальные, то ли на мраморные статуи древних королей. Эти короли, если это короли, в доспехах, совсем не похожих на нынешние.
Я смотрел во все глаза, но не мог определить эпоху, а когда что-то начало брезжить в подкорке, старший из слуг сказал со вздохом:
— Взялись!.. А то прибежит…
На четвертом глаза вообще пошли в разные стороны от роскоши, да не простой, а изысканной. Чувствуется рука художника, под началом которого трудились другие художники, вытютюливавшие каждую черточку и каждый завиток, будь это на стенах и колоннах или на вычурной мебели.
— Вон в ту дверь, — велел старший. — Эй, держите там пошире!.. Ну, взяли?
— Хорошо, — сказал кто-то, — не на самый верх…
— Туда нас все равно не пустили бы, — успокоил старший.
Помещение, куда начали затаскивать мебель, огромное, но не зал, нет колонн, хотя мраморные полуколонны выступают из стен напротив друг друга.
С той стороны двери немолодая женщина в длинном платье, строгая и чопорная, застыла почти по стойке смирно. Поморщилась, когда мы с грохотом, шумом и руганью начали вносить тяжелые шкафы, но смолчала, даже не шевельнулась и бровью не повела.
Мы пронесли и поставили на указанные места. Я торопливо зыркал по сторонам: сейчас все, что вижу, рассматриваю только под углом, а не пригодится ли для того, чтобы скакнуть обратно, а руки тем временем двигают массивный стол, размещают огромный шкаф у стены, я как бы в двух ипостасях, что непривычно для меня, не очень склонного напрягать мозги.
Слуги поглядывали на роскошное ложе под балдахином и прохрюкивали обычные мужские шуточки. Я окинул быстрым взглядом стены, расписной потолок, два широких арочных окна с витражными стеклами изумительно чистых красок, от которых радостнее бьется сердце.
— Ого, — сказан я с невольным восторгом, — ну и красотища… Королевой можно стать только ради того, чтобы здесь жить.
Старший из слуг посмотрел на меня как на дурака.
— Королева? Ты что, одурел?
Я удивился:
— А что? Это не ее покои?
Он фыркнул:
— Конечно. Здесь одна из ее фрейлин. Даже не знаю, как зовут. У королевы их много. И еще меняются часто.
Старший из слуг посмотрел на меня как на дурака.
— Королева? Ты что, одурел?
Я удивился:
— А что? Это не ее покои?
Он фыркнул:
— Конечно. Здесь одна из ее фрейлин. Даже не знаю, как зовут. У королевы их много. И еще меняются часто.
Второй слуга сказал знающе:
— Здесь Карелла Задумчивая. Ну, та, ты ее видел, идет всегда самой последней из всех фрейлин.
— С вот такими? — спросил еще кто-то и показал ладонями. — И мордочкой, как у ребеночка, хотя стерва, как говорят, еще та?
— Она, — подтвердил старший и добавил с объективностью спортсмена: — Хотя насчет стервы не знаю.
— Хорошо живут фрейлины, — сказал я. — Каковы же тогда королевские покои?
Он пожал плечами:
— Кто знает? Туда наша простая мебель не нужна. У нее все создано магией.
— Ого, — сказал я невольно, — хорошо жить не запретишь. Это же сколько нужно магии?
— Она королева, — напомнил он.
— А где, — поинтересовался я, — вторая королева?
— Андрианна? — переспросил он. — Да где-то в этом же дворце. Только ее комнаты еще дальше. Может быть, когда-то принесем что-то и в ее комнаты.
— А ей создают не магией?
— Ну, это будет слишком. Она же младшая…
Другой уточнил педантично:
— И не королева, а принцесса.
— Королева, — возразил старший, — но младшая из королев!
— Тогда почему…
— А чтоб не путать, — объяснил он. — Ладно, отдохнем и потопаем вниз.
Они шумно переводили дух, я еще раз огляделся, сразу видно, какая часть комнаты обжита больше всего: роскошный стол придвинут к стене, там зеркало чуть ли не до потолка, и еще по два зеркала в роскошных позолоченных рамах вделаны в стену почти вплотную одно к другому.
— Зеркал много, — сказал я, — но стоят неверно.
Старший спросил непонимающе:
— Как это?
— Их нужно поставить иначе, — сказал я, — одно оставить как стоит, а два вот сюда. Нет, одно сюда, а второе сюда…
— Зачем? — спросил он тупо.
— А чтоб не мучать служанку с этой штукой, — сказал я и указал на овальное зеркало с ручкой, оставленное на столе на самом видном месте. — Это же так просто.
Он отмахнулся.
— Брось. Уходим. Нам ничего нельзя трогать. А то та церемонная дура уже кривится. Еще стражу вызовет…
Он первым направился к выходу, а я заметил, как служанка, прикрепленная то ли к этому этажу, то ли к этой комнате, проводила нас очень подозрительным взглядом. Хорошо, не начала обыскивать на предмет — много ли украли из покоев, а что украли, то наверняка, мы же самый низший класс, сброд, ворье и нечистый люд, а вот они, слуги второго этажа и выше, — уже высшая раса.
Мы работали внизу, когда сверху спустился один из обслуживающих покои глердов, нарядный, как попугай, вымытый и вычищенный, прилизанный, как тюлень.
Мы сделали вид, что не замечаем, только у Фрийда такой вид, словно ищет взглядом булыжник, оружие пролетариата.
Слуга постоял, давая собой налюбоваться, таким красивым и нарядным, оглядел нас свысока, всем видом подчеркивая, что снисходит к нам, земляным червям.
Я вообще не замечал, ходють всякие, и без сопливых скользко. Ему пришлось спуститься с лестницы, но ко мне приблизился важно и вразвалку, выпячивая брюхо вперед.
— Эй ты! — сказал он барским голосом. — Тебя Юджином зовут?..
Я ответил мирно:
— Вообще-то я привык отзываться на «эй ты!». Может быть, это мое настоящее имя? Человек должен менять имена, как ящерица шкуру. А вот у тебя, похоже, приросла.
Наши слуги потихоньку загоготали, даже Карнар заулыбался. Нарядный слуга напыжился, сказал жирным голосом:
— Будешь звать меня господином Наором.
Я оглядел его с головы до ног. За милю видно, что прыщавое ничтожество, угодливое и скользкое, такие всегда и всеми силами стараются угодить старшим и втоптать в грязь тех, кто ниже.
— Ты не из глердов, — сказал я. — Так что никакой не господин. Пошел вон, дурак.
Остальные слуги поглядывают на меня с интересом, во взглядах одобрение, но сами задираться так не посмеют, а этот Наор покраснел, побагровел даже, раздулся, как петух, но не заорал, а проговорил срывающимся голосом:
— Что?.. Ты посмел?.. Да ты знаешь, кто я?
— Дурак на побегушках, — ответил я безжалостно. — Твои родители здесь служат, как служили их предки. Вот и тебя, дурака, пристроили, заверив, что воспитали послушного и угодливого сынка… Все верно? А теперь пошел вон, а то в рожу дам, ухи отпадут.
Он взвился, задергал ногами, но сник что-то слишком быстро, будто и наверху уже знают, как Суховерт пытался на меня наехать и нагнуть. Хотя да, слуги наверняка знают.
— Ты у меня еще попляшешь! — закричал он.
Я демонстративно сжал кулаки и повернулся к нему, медленно и угрожающе наклоняя голову. Он вспикнул, ринулся прочь, его почти женские каблучки быстро-быстро застучали по каменным ступенькам, поспешно хлопнула дверь.
Карнар проводил его взглядом, покачал головой. Когда повернулся ко мне, в глазах было и одобрение, и сожаление.
— Зачем тебе наживать врага?
Я пожал плечами:
— Нужно давать отпор. Хотя бы на первых порах.
— Тебя уже никто не пробует на излом, — заверил он. — Суховерта было достаточно.
— То другое, — объяснил я. — Тогда пробовали силу, а сейчас то ничтожество старается подавить величием и женскими тряпками.
Он усмехнулся:
— То не женские тряпки. Так их одевают там, наверху.
— Если позволяют себя так одевать, — возразил я, — то пусть не жалуются, что мы к ним так и относимся.
Он сказал со вздохом:
— Но ты начал нарываться.
— Надоело гнуться, — признался я.
— Младшие всегда гнутся перед старшими, — напомнил он. — Ты это… рано, понимаешь? Рано вздымаешь гребень.
— Но не до такой же степени гнуться, — возразил я. — Одно дело — выказать уважение, другое… когда вот так стараются втоптать в грязь, чтобы самим казаться выше и чище.
— Опасные речи, — сказал он тихо.
— Но мы же здесь свои?
Он сказал еще тише:
— И все равно попридержи язык.
Я смолчал, слуги разошлись по своим местам и продолжали работу, на меня поглядывают опасливо, словно ждут неприятностей и для себя, а для меня будут точно: мир такой, это хорошее надо ждать, да и то не дождешься, а неприятности набегут сами.
Когда открылась дверь, а на верхней площадке появился грузный слуга в одежде третьего этажа, все сразу перевели пугливые взгляды на меня.
Слуга пробежал по ним взглядом, всмотрелся в меня.
— Эй, ты и есть Юджин?
— Я, — ответил я независимо и продолжал заниматься своим делом, в то время как в подвале все замерли от такой дерзости.
Слуга помедлил, наконец произнес сдержанно:
— Тебя хотят видеть наверху.
— Почему нет? — ответил я. — На меня посмотреть можно, я за это денег не беру. Фрийд, доделаешь за меня?
Фрийд сказал торопливо, почти выкрикнул:
— Да-да, закончу. Ты иди уже, иди!
Я неторопливо положил на стол хомут, иголку воткнул в толстую подушечку, где уже торчат длинные иглы, некоторые с заранее вдетыми в ушко нитями.
— Готов.
Слуга молча повернулся и вышел, оставив дверь открытой. Я догнал его в коридоре, он идет молча, толстый и важный, я тоже не проронил ни слова, хотя от меня наверняка ждет восторженных ахов и лихорадочных вопросов.
Пару раз он бросил на меня удивленный взгляд, но я все так же невозмутим, как горное озеро, иду ровно и не кручу головой по сторонам, хотя вообще-то замечаю все, а посмотреть в самом деле есть на что.
Когда тащили тяжелую мебель, думали больше о том, чтоб не придавило кому ногу или руку да чтоб пролезло в эти узкие двери, а сейчас вижу невероятно роскошный зал, но, как я понял смиренно, это просто холл, вон широкая лестница с беломраморными ступенями ведет наверх, а справа и слева в стенах широкие арочные двери, сейчас распахнутые, и видно еще более роскошные залы с мраморными статуями в стенах, колоннами и празднично одетыми людьми.
Наконец перед дверью, через которую вносили шкаф, он сделал мне знак, чтобы остановился и ждал, а сам деликатно постучал в золотой круг на уровне его лица.
Через толстую дверь донесся слабый и очень милый женский голос. Слуга кашлянул звучно и сказал жирным голосом:
— По приказу госпожи Кареллы Задумчивой нижний слуга Юджин доставлен!
Дверь приоткрылась, выглянула хорошенькая девушка, стрельнула в меня хитрыми любопытными глазами.
— Этот?.. Заходи, Юджин.
Я приоткрыл дверь шире и вошел, чувствуя, как начинает возбужденно колотиться сердце. Здесь другой мир, уже знакомая просторная комната, обставлена богато, пышно и со вкусом, наши шкафы пришлись как раз к месту, девушка чистенькая, премиленькая, от нее вкусно пахнет, смотрит без всякой вражды, даже дружелюбно.