- О, я не ищу популярности! Я просто готов сделать все, что в моих силах, чтобы помочь нанести удар силам зла! - ответил Элмер. - Я буду счастлив сотрудничать с вами.
- Вы могли бы четвертого октября выступить в Детройтском отделении ХАМЛ?
- Видите ли, четвертое октября - день рождения моей жены, и у нас это всегда своего рода торжество… У нас, знаете, семейство старозаветное, мы домоседы и очень гордимся этим… Но Клео, конечно же, не допустит, чтобы хоть что-то помешало моим трудам во славу царства божия.
XV
Вот так-то, хоть с запозданием, Элмер пришел к великой идее, которой суждено было коренным образом повернуть весь ход его жизни и снискать ему вечную и немеркнущую славу.
Ни захудалый артиллерийский лейтенантик и писака корсиканец Бонапарт, впервые подумавший о том, что может стать повелителем Европы; ни Дарвин, впервые увидевший перед собой неясные очертания эволюционной теории; ни Паоло, понявший, что единственный светоч жизни во всей вселенной - Франческа; ни Ньютон, размышляющий об упавшем яблоке; ни Павел из Тарса [200], внезапно догадавшийся, что учение маленькой еврейской секты может стать новой религией для объятых сомнениями греков и римлян; ни Китс, начинающий писать "Канун св. Агнесы" [201], - никто из этих людей, вознесенных Великой Идеей от посредственности к гениальности, не достоин такого внимания, как Элмер Гентри из канзасского Парижа в ту минуту, когда он постиг цель, предначертанную для него небесным провидением.
Он расхаживал по палубе, вернее только его тело: душа его парила среди звезд. Да, он ходил по палубе в одиночестве, и была поздняя ночь, и когда он ясно увидел эту цель пред собой, он сжал кулаки - ему хотелось кричать на весь мир!
Он сольет воедино все организации, созданные в защиту нравственности в Америке, а там, быть может, и во всем мире, он будет главою этого объединения, сверхпрезидентом Соединенных Штатов, а когда-нибудь - диктатором мира!
Слить их всех воедино. Лигу трезвости, Женский христианский союз в защиту сухого закона - все прочие организации по борьбе с пьянством, "Напап" и все прочие общества по борьбе с пороком, доблестно добивающиеся установления цензуры над безнравственными романами, картинами, кинофильмами и драматическими произведениями. Лигу за запрещение табачных изделий. Ассоциации, добивающиеся законов, направленных против эволюционной теории. Ассоциации, ведущие самоотверженную борьбу против воскресного бейсбола, воскресного кино, воскресной игры в гольф, воскресной езды в автомобилях и прочих мерзостей, оскверняющих день господень, а также сокращающих число прихожан и сумму пожертвований. Братства борьбы с католицизмом. Общества, храбро требующие, чтобы упоминание имени господа всуе и непечатная брань карались законом. И все, все другие.
Всех - воедино. Они преследуют одну и ту же цель: привести жизнь в соответствие с общими идеалами основных ветвей христианской протестантской церкви. Разобщенные, они сравнительно слабы; объединившись, будут представлять тридцатимиллионную армию протестантов. Они станут располагать такими средствами и такими людьми, что уж не будут вынуждены заигрывать с конгрессом и органами местной власти, чтобы проводить законы в защиту нравственности. Они будут спокойно объявлять свою волю народным представителям - и получать все, чего пожелают.
И главою этой объединенной организации, некоронованным королем, человеком, к которому спешит по первому зову сам президент, к какой бы политической партии он ни принадлежал, - этим человеком, пожалуй, наиболее могущественной фигурой в истории - будет не кто иной, как американский чудо-витязь Элмер Гентри! Даже сам Наполеон, сам Александр Македонский не могли диктовать целому народу, как ему одеваться, что есть и пить, что говорить и думать. А он, Элмер Гентри, сможет и будет!
- Епископ? Это я-то?! Какой-нибудь Тумис? Дудки, черт возьми! Я буду повелитель Америки, а может быть, и всего мира! Как хорошо, что эта мысль пришла мне в голову теперь, когда мне еще только сорок три года! Сделаю! Добьюсь! - ликовал Элмер. - Итак, первым делом войти в доверие к этому Дж. Э. Норту, делать все, что он захочет, пока не придет время его сковырнуть и получить приход в Нью-Йорке, чтобы все знали, что я фигура первой величины… Бог мой, а Джим Леффертс еще пытался удержать меня от духовной карьеры!
XVI
- …И вот я стою, - рассказывал Элмер с кафедры Уэллспрингской церкви, - стою на Рю де ла Пэ в Париже, до краев полный сознанием огромной исторической ценности этих древних, исторических строений, и вдруг подходит ко мне какой-то человек, судя по всему, француз. Должен вам сказать, что для меня, разумеется, всякий соотечественник Жанны д'Арк и маршала Фоша [202] - мой друг, и когда этот человек сказал мне:
"Брат, хотите ныне вечером славно провести время?" - я ответил, хотя, по совести говоря, он мне сразу не слишком понравился по виду.
"Брат, - говорю ему я. - Это целиком зависит от того, что именно, по-вашему, значит "славно провести время".
Говорил он, кстати, по-английски.
"Как - что! - говорит. - Ну, скажем, я бы мог повести вас в такие места, где можно встретить много хорошеньких девочек и хватить рюмочку доброго коньяку".
Мне оставалось только рассмеяться. Пожалуй, больше всего мне было просто жаль его. Я положил ему руку на плечо и сказал:
"Брат, боюсь, что не смогу пойти с вами! Дело в том, что я уже и сам наметил, как славно провести сегодня вечерок".
"Да ну? - удивился он. - И что ж это вы собираетесь делать?"
"А вот что, - ответил я. - Я возвращусь к себе в отель, пообедаю вместе с моей дорогой женой, а после, - говорю я ему, - после я намерен заняться тем, что едва ли показалось бы интересным вам и что я лично считаю великолепным времяпрепровождением! Я прочту вслух несколько глав из библии, помолюсь и лягу спать! А теперь, - говорю, - даю вам ровно три секунды, чтобы унести отсюда ноги; если же, по истечении этого срока, вы еще не скроетесь с глаз моих, то молиться сегодня на ночь мне придется о вашей душе!"
. Я вижу, что время мое уже почти истекло, но прежде чем кончить проповедь, я хочу сказать вам несколько слов от имени "Напапа" - нашей славной Национальной Ассоциации Оздоровления Искусства и Печати. Я рад сообщить вам, что секретарь исполнительного комитета этой организации мой дорогой друг доктор Дж. Э. Норт посетит нас в том месяце, и надеюсь, что вы все окажете ему самый горячий прием…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
IВот уже больше года по всему церковному миру шла молва, что нет оратора, который приносил бы больше пользы делу организаций по борьбе с безнравственностью, чем преподобный доктор Элмер Гентри из Зенита. Его собственная паства скорбела о том, что его так часто нет с нею, но вместе с тем и гордилась его успешными выступлениями в Нью-Йорке, Лос-Анжелосе, Торонто.
Поговаривали о том, что когда мистер Дж. Э. Норт в интересах своего частного дела (он был владелец эпсбургской газеты "Таймс-симитар") сложит с себя обязанности по "Напапу", секретарем исполнительного комитета вместо него будет избран доктор Гентри. Говорили также, что в Америке нет более ярого борца с так называемым либерализмом в богословии, а также с аморальным поведением в частной жизни.
Рассказывали, что доктор Гентри отказался выставить свою кандидатуру на должность епископа на Генеральной конференции Северной методистской церкви, которая предстояла через два года, то есть в 1928 году. Кроме того, было доподлинно известно, что он отклонил предложение занять пост ректора Свенсонского университета в Небраске.
Но, увы, столь же доподлинно известно было и то, что его, по всей вероятности, пригласят на место пастора Йорквильской методистской церкви в Нью-Йорке, где в числе прихожан имеются такие люди, как доктор Уилки Баннистер, решительный и убежденный фундаменталист, а вместе с тем и один из самых знаменитых хирургов Америки, нефтяной король, миллионер Питер Ф. Дербар и музыкальный клоун-эксцентрик Джекки Оукс. Епископ Нью-Йоркского округа был за то, чтобы это назначение получил доктор Гентри. Однако… дальше шли противоречивые толки. Одни утверждали, будто доктор Гентри еще не решил, принимать ли назначение в Йорквиль. Другие доказывали, что, наоборот, Йорквильский приход, - иными словами, доктор Баннистер еще не решил, приглашать ли доктора Гентри. Так или иначе, уэллспрингская паства надеялась, что ее пастырь, духовный наставник, ее друг и брат не покинет ее.
II
Уволив своего секретаря мисс Бандл, - презабавная была сцена, эта особа так смешно плакала, - Элмер сменил целую вереницу бездарнейших девиц, примерных дочерей методистской церкви, но никуда не годных стенографисток.
Что за злая ирония судьбы, думал он. Все уверены, что он наслаждается, греясь в лучах своей громкой славы, и никто не догадывается, что на самом деле ему чертовски не везет. Проклятый Дж. Э. Норт прикидывается лучшим другом, а сам все оттягивает свой уход из "Напапа". Доктор Уилки Баннистер, этот самонадеянный чурбан - воображает, будто смыслит в богословии больше священника, - тоже не торопится дать Йорквильскому приходскому совету указание пригласить Элмера. И потом эти секретарши! Невыносимо! Одна, видите ли, не нашла ничего лучшего, как прийти в ужас лишь оттого, что он один раз позволил себе сказать при ней "проклятье".
Что за злая ирония судьбы, думал он. Все уверены, что он наслаждается, греясь в лучах своей громкой славы, и никто не догадывается, что на самом деле ему чертовски не везет. Проклятый Дж. Э. Норт прикидывается лучшим другом, а сам все оттягивает свой уход из "Напапа". Доктор Уилки Баннистер, этот самонадеянный чурбан - воображает, будто смыслит в богословии больше священника, - тоже не торопится дать Йорквильскому приходскому совету указание пригласить Элмера. И потом эти секретарши! Невыносимо! Одна, видите ли, не нашла ничего лучшего, как прийти в ужас лишь оттого, что он один раз позволил себе сказать при ней "проклятье".
Никому, казалось, нет дела, что человек, которому предначертано стать диктатором Америки, вынужден терпеть все эти неприятности. Никто не знал, какие жертвы он приносит в своей борьбе за всеобщую нравственность.
А до чего ему надоело провинциальное и однообразное обожание этой Лулу Бейнс! Нет, если она хоть раз еще просюсюкает: "Ах, Элмер, ты такой сильный!" - он просто влепит ей затрещину!
III
В длинном хвосте прихожан, подходивших после утренней службы к преподобному доктору Гентри, чтобы пожать ему руку, благосклонное внимание пастора привлекла одна молодая особа.
Она была последней в очереди, и никто не слышал их недолгого разговора.
Если бы маркиз семнадцатого века вдруг превратился в девушку лет двадцати пяти, женственную до мозга костей, предельно обольстительную, но с надменно поднятой головой, тонким орлиным носом и властным взглядом, как и подобает высокородному маркизу, перед вами возникла бы та, что пожала Элмеру руку, со словами:
- Разрешите сказать вам, доктор: вы первый в моей жизни человек, который дал мне почувствовать, что религия - нечто реальное.
- Я вам весьма признателен, сестра, - произнес преподобный доктор Гентри, а Элмер добавил про себя: "А ты - ничего девочка, стоит познакомиться поближе!"
- Доктор Гентри, помимо желания высказать вам мое совершенно искреннее восхищение, я преследовала и откровенно корыстную цель, решив прийти и поговорить с вами. Меня зовут Хетти Даулер - мисс Даулер, увы. Кончила два курса Висконсинского университета. В прошлом году служила секретарем мистера Лейбенейма в Талахасской страховой компании, но его перевели в Детройт. Секретарь я очень неплохой. Кроме того, я методистка. Сейчас я в Центральном приходе, но собираюсь перейти в Уэллспрингский. Все это я говорю вот к чему: если случится так, что в ближайшие месяцы вам понадобится секретарь… Сейчас я временно устроилась стенографисткой в отеле Торнлей…
Они взглянули друг другу в глаза прямо, откровенно. Еще одно рукопожатие - но уже более крепкое.
- Мисс Даулер, с этой минуты вы мой секретарь, - сказал Элмер. - На формальности потребуется около недели.
- Благодарю вас.
- Разрешите подвезти вас домой?
- С большим удовольствием.
IV
Даже те вечера, что они проводили "за работой" в пустой церкви, были не так упоительно волнующи, как эти быстрые, озорные поцелуи в перерывах между приходом степенных посетителей.
Стремительно броситься через весь кабинет после ухода какой-нибудь заплаканной, едва передвигающей ноги вдовицы, поцеловать шелковистый висок, услышать шепот: "Милый, ты вел себя с этой старой наседкой просто изумительно! Ах, ты такая прелесть!" - в этом была теперь для Элмера вся жизнь.
Он часто проводил вечера в квартирке Хетти Даулер - уютных, белых с голубым комнатках в одном из новых отелей, с забавной кухонькой и электрическим холодильником. Стройная, грациозная, словно пантера, Хетти, свернувшись упругим клубком, лежала на крытой узорчатым шелком кушетке, а Элмер расхаживал взад и вперед, репетируя свои проповеди, останавливаясь, чтобы получить заслуженное одобрение - поцелуи.
У него вошло в привычку украдкой пробираться вниз. в буфетную, перед сном и звонить Хетти, чтобы пожелать ей спокойной ночи. Когда она была нездорова и отлеживалась дома, он каждый час звонил ей из своего кабинета или наскоро писал записочки. Это ей нравилось больше всего. "Твои письма - просто очарование, - говорила она. - Такие забавные и милые…" И он писал ей своим корявым почерком: "Мой милый пупсик, моя птичка, киска и рыбка, я тебя обожаю, больше сказать нечего, ей-богу, а это самое повторяю шестьсот миллионов триллионов раз. Элмер".
Но - и он никогда не позволил бы себе полюбить ее, будь это иначе, ибо честолюбивое желание стать верховным блюстителем нравственности Америки было для него важнее, чем даже любовные услады с Хетти, - мисс Даулер была в то же время и великолепным секретарем.
Ей можно было диктовать с любой скоростью; она редко делала ошибки; по красоте расположения материала напечатанная ею страница была истинным произведением искусства; она записывала номера телефонов всех, кто приходил в его отсутствие; она умела очень хладнокровно и в высшей степени любезно выпроваживать идиотов, которые являлись досаждать преподобному доктору Гентри своими не стоящими внимания печалями. И она так удачно подсказывала темы для проповедей! За все эти долгие годы ни Клео, ни Лулу не дали ему ни одной идеи, заслуживающей чего-либо, кроме разве что стона изнеможения. А Хетти - да ведь это она набросала ему план проповеди "Суета светской славы", которая произвела такую сенсацию в Тервиллингер-колледже, куда Элмер прибыл по случаю присвоения ему степени доктора права, возложил венок на могилу покойного ректора Уиллоби Кворлса (фотография была во многих газетах) и вообще сделал неплохую рекламу - и себе самому и своей "доброй старой Alma Mater".
Ему казалось порой, что Хетти - иное воплощение Шэрон Фолконер.
Внешне они были очень непохожи - Хетти была стройней, ниже ростом, ее тонкие подвижные черты лица ничем не напоминали своеобразного продолговатого личика Шэрон; они и по складу характера были очень различны. Хетти, тоже веселая выдумщица в любовных делах, никогда не хандрила и не устраивала истерик. Вместе с тем обеим была свойственна та же жадность к жизни, та же неизменная страсть к своему возлюбленному. И то же поразительное умение обращаться с людьми.
Если что-либо и могло еще увеличить преданность Т. Дж. Ригга Элмеру и церкви, то это сделала Хетти. Инстинктивно разгадав, что это за важная персона, она и льстила ему, и кокетливо пикировалась с ним, и приучила его подолгу торчать в церковной конторе, хотя он отвлекал ее от дела и ей приходилось позже кончать работу. Ей оказалась по плечу задача и потруднее - она приручила самого Уильяма Доллинджера Стайлса, который никогда не был настроен к Элмеру так дружелюбно, как Ригг. Она говорила ему, что он Наполеон финансового мира. Она едва было не зашла даже слишком далеко в своем усердии - завтракала с ним вдвоем в ресторане. Элмер ревниво запротестовал, и Хетти мило согласилась никогда больше не встречаться со Стайлсом за стенами церкви.
V
Тяжелой и в общем-то даже не слишком красивой задачей было отделаться от Лулу Бейнс, которая с появлением Хетти стала окончательно ненужной.
Когда во вторник вечером, на другой день после его первой встречи с Хетти, Лулу, воркуя, впорхнула к нему в кабинет, Элмер с подавленным видом сидел за письменным столом, мрачно опершись подбородком на руки, и не встал ей навстречу.
- Что с тобой, милый? - пролепетала Лулу.
- Сядь-ка… нет, пожалуйста, не надо меня целовать! Садись вон туда, душа моя. Нам надо серьезно поговорить, - сказал преподобный доктор Гентри.
Такая маленькая, такая простенькая (хоть и принаряженная в новое платье), сидела она, дрожа, на уродливом стуле с прямой спинкой…
- Лулу, я должен сказать тебе нечто ужасное. Несмотря на всю нашу осторожность, Клео… миссис Гентри нас выследила. У меня просто сердце разрывается от отчаяния, но нам нельзя больше встречаться. И даже…
- Элмер, Элмер, любимый мой, пожалуйста!
- Ты должна взять себя в руки, дорогая! Надо найти в себе мужество и прямо взглянуть в глаза судьбе. И даже, как я начал говорить, боюсь, что раз уж у нее возникли страшные подозрения, тебе лучше не приходить больше в церковь.
- Но что она сказала, что она могла такого сказать? Я ее ненавижу! Ах, как я ненавижу твою жену! Нет-нет, я не собираюсь устраивать истерику, только… я ее ненавижу! Что она сказала?
- Да, понимаешь, вчера вечером она преспокойно заявляет… Можешь себе представить, до чего это меня поразило - как гром среди ясного неба! Приходит и говорит: "Что ж, завтра, наверное, у тебя опять свидание с этой особой, которая преподает на курсах кулинарии, так что придешь домой, как всегда, поздно!" Ну, я вывернулся кое-как, а она, оказывается уже собралась натравить на нас сыщиков!
- Ах ты, милый мой, бедный ты мой! Я тебя никогда больше не увижу! Неужели я допущу, чтобы тебя опозорили - теперь, когда ты добился такой славы, и как я ею гордилась!…