Двери в квартиру охраны никогда не закрывалась, он об этом знал. В квартире он нашел только троих охранников вместо семерых. Каждому из них он сделала контрольку в голову. Сменив магазин в своем БП на полный, он вышел на лоджию и открыл маленькую дверку перехода на лоджию заветной квартиры. Проломиться через бронированную дверь в квартиру-сокровищницу было нереально. Но оставался еще один простой до безумия способ проникновения в квартиру - это окно. Окна в квартире были антивандальные с усиленными оконными коробками и рамами, а также с толстым многослойным стеклом и специальным полимерным покрытием между слоями. Но окно не было бронированным, скорее это был более цивилизованный вариант обычной оконной решетки. С ним вполне можно было справиться.
Кызя вытащил из портфеля аккумуляторную дрель и просверлил крупную дырку в металлической раме. Подцепив через дырку блокирующий рычажок, он передвинул полозья стопорного устройства. Окно открылось. Он услышал, как из квартиры с охраной донёсся тревожный писк системы сигнализации. Улыбнувшись, он перелез через подоконник. Оставалось только найти и вскрыть тайники.
Кызя выудил из портфеля компактный металлоискатель, но собрать его не успел. Он замер как вкопанный возле подоконника. Прямо на него из соседней комнаты вышел старик Миерахим со связкой ключей в руках. Кызя просто выстрелил ему в высокий морщинистый лоб. Попасть туда с двух метров не составляло никаких трудов. Старик не упал навзинч, как ожидал Кызя, а шагнул ему навстречу с удивленным выражением лица, упал на колени и завалился грудью не мохнатый ковер.
Сердце Кызи учащённо задрыгалось в груди. Появление деда его озадачило. Тут он понял, что не услышал тихий шум воды с кухни. В квартире мог бы еще кто-то. Такой поворот событий в его планы не входил. Он, как заправский коммандос, приседая и укрываясь за мебелью и дверными откосами, обследовал всею квартиру. Больше в квартире людей не было за исключением кухни. Там он увидел сидящего на обычном стуле к нему спиной человека.
Крупный мужчина в черном пиджаке лежал головой на столе, на скрещенных руках. Возле ножек стола валялась черная шляпа. Головы человека практически не было видно за сгорбленной спиной. На Кызином лбу мгновенно появилась горячая испарина. Кызя не стал стрелять, опасаясь, что мужчина может быть в бронежилете. Он, мягко перелавливаясь с пятки на носок, зашел на кухню. Подойдя к противнику на расстояние вытянутой руки, Кызя выстрелил ему в потный затылок со слипшимися редкими волосами. Но рука в последний момент дернулась, и выстрел пришелся в голову рядом с макушкой. Пуля прошла практически вскользь по черепной коробке. Но ее энергии хватило, чтобы пробить рваную дыру в кости и отколоть кусок черепа. Тело судорожно дернулось, и крупный мужик с шумом свалился на пол. На столе остался стоять пузатый керамический чайник и две красивые пиалы с ароматным восточным чаем. На полу, неестественно вывернув голову, лежал плотный мужчина средних лет с большим носом и смуглой кожей. Его глаза были широко распахнуты. К удивлению Кызи человек был еще жив. На шее прощупывался нитевидный пульс, ровный как азбука Морзе, но медленный. Кызя еще два раза выстелил - в ухо и в висок умирающего. Дело было сделано. Под плотным добротным пиджаком у здоровяка топорщилась кобура с автоматическим пистолетом иностранного производства. А вот под столом лежал настоящий израильский Узи со сложенным прикладом.
'А дед то не такой уж и Божий одуванчик' - подумал Кызя. Бухарские евреи отличались не только хитростью и изворотливостью, но еще коварством и изощренной восточной жестокостью. Явно, что здоровяк в скором времени должен был самостоятельно отправиться в мир иной и без его помощи. Похоже, что старый пень Миерахим насыпал здоровяку в чай какую-нибудь дрянь типа яда или снотворного. Кызя разглядывал остекленевшие глаза трупа с увеличенными до невероятных размеров зрачками. Затем он встал и тщательно помыл руки под упругой струей ледяной воды. Кызя еще раз сполоснул руки и умыл холодной водой липкое от пота лицо. Солоноватый вкус пота коснулся его губ. Холодная вода освежала и бодрила, страх уходил, вытесняемый вполне конкретной логикой. В квартире остался он один вместе с двумя трупами. По его расчетам квартира вообще должна быть пустая. К тому же охранники не все на месте. Лучше поторопиться, а то кто-нибудь еще притащиться. Вполне возможно, что за стариком должны были подъехать. Вода текла в раковину, разбрызгивая капли по краям мойки.
Так и не выключив воду на кухне, Кызя кинулся искать тайники с несметными богатствами. На первый из них он наткнулся практически сразу. Вот это удача. Старик приехал забирать или проверять все имущество. Один тайник уже был открыт. В кожаном кошеле лежал мешочек из плотной мягкой ткани. Кызя высыпал на ладонь необработанные алмазы. Лежащая там же в кошеле коробочка с бархатным нутром скрывала горсточку, переливающихся всеми цветами радуги, бриллиантов. Также в коридоре лежал старый кожаный портфель старика с самодельными золотыми слитками внутри. Значительный вес портфеля давал надежду, что золотишка там килограммов восемь, а то и десять.
Поиск других тайников занял много времени. Мешала арматура в перекрытии и стенах, а также коммуникации. Хитроумный прибор просто сходил с ума, но скорее всего кладоискателю элементарно не хватало квалификации.
Наконец, под плиткой в полу туалета он нашел то, что нужно. Маленькую сейфовую дверь или лючок.
Он долго подбирал ключи, возился с замком, зло матерился. Очередной удачей было то, что не было кодового замка. День складывался все лучше и лучше. Предвкушение получения жирного куска, в качестве щедрой компенсации за все пережитые неудачи, росло с каждым мгновением. Дверь тайника сладко щелкнула и мягко открылась.
Кызя заорал, не выдержав нахлынувшей на него эйфории. Он обеими руками выхватил из тайника небольшой фанерный ящик с маленькими навесными замочками и подскочил от радости. Он выбежал в коридор, ища глазами отвертку или нож. В это время за его спиной грохнул выстрел. Сработала не обезвреженная ловушка. Заряд картечи вылетел в коридор, разорвав полотно полуоткрытой двери. Кызя почувствовал удар в ногу. Одна из картечин угодила ему в верхнюю часть бедра, рядом с пахом. Он немедленно отбросил от себя фанерный ящичек. И сделал это вовремя. Ящик окутался сизым полупрозрачным облаком. Кызя прижал, выхваченную из кармана, кислородную маску к лицу. Не помня себя от ужаса, он выскочил в комнату с убитым Миерахимом.
Навалившись грудью на подоконник открытого окна, Кызя расхохотался. И все-таки его судьба бережет. Он трижды обошел сегодня смерть. Безукоризненно сработала газовая машинка в квартире с охраной. Здоровяка с пистолетом исполнил сам бородатый дед, а Кызя всего лишь довел начатое дело до конца. Но вот два сюрприза в тайнике, это было заслугой самого Кызи. Задержись он на секунде дольше, то лежал бы он сейчас, истекая кровью, возле стерильного унитаза. А если бы он коробку не выкинул, то, наверное, смертельного газа бы уже наглотался. Говорят, что от таких отравлений потом легкие выблевывают по кусочкам. Или если бы маску не взял. А маску он взял с собой вообще вопреки логике, руководствуясь старым добрым принципом 'а вдруг'. Судьба злодейка повернулась к нему пышным бюстом вместо унылого зада. Но рисковать больше не следовало. Осталось только решить: довольствоваться уже найденным малым или искать все остальное богатство. Для поисков нужно было пригласить помощника, на которого свалить все риски, связанные с поиском и открытием тайников.
'Не-е-ет. Нужно будет сегодня притащить сюда лоха-отмычку. Кто знает, какие тут еще сюрпризы есть. Кому бы позвонить?' - размышлял Кызя. Также нужно было наведаться к знакомому эскулапу, который латал стрелянный и резаный криминал. Может лепилу самого сюда вызвать? Теперь он может многое себе позволить. Глубокая рана в мягких тканях нудно болела. Вроде кость не задета. Горячая кровь ручьем лилась по ноге. Нужно срочно остановить кровь. Жгут наложить? Но как наложить жгут - ведь рана так высоко? Он расстегнул ремень и спустил штаны.
'Нихера себе. Сколько кровищи!', - пронеслось у него в мозгу. Он попытался дойти по двуспальной кровати. Там лежало свежее постельное белье, которое можно было использовать вместо бинтов. Ватные ноги подкосились под ним. Он завалился на бок и приложился раненной ногой об пол. Он даже закричать не смог. Боль скрутила его монолитным спазмом от макушки до самых пяток. Он медленно перекатился на живот. Кружилась голова, темнело в глазах. Поврежденная артерия выплескивала все новые и новые порции крови. Старые джинсы Кызи и мягкий ворсистый ковер пропитались кровью. Силы покидали его.
Сомнительной была его удача, и везение было сомнительным, а вездесущая невезуха сделала свой последний победный аккорд. Кызя умер довольно-таки скоро. А потом он встал уже мертвым. Теперь Кызя был неумолимая тупая машина для убийства, настырная как сама смерть. Кызя не смог встать на ноги из-за спутавшихся штанов, он пополз к старому бородатому еврею цепляясь пальцами за длинный ворс ковра и подтягиваясь на руках. Жрать он начал его с большого слегка оттопыренного уха. Некоторую проблему ему создала борода, жевать густые жесткие волосы было невозможно. Он просто отодрал бороду вместе с кожей зубами и впился в теплую плоть свежего трупа. После того, как он сожрал почти половину еврея, жрать стало легче. Он обзавелся новыми острыми зубами, мощь челюстей возросла многократно, да и сами челюсти выдались вперед как у собаки. Теперь он уже легко кромсал мясо, кожу и жилы. Через некоторое время он смог дробить челюстями кости. Обычные человеческие ногти превратились в мощные роговые наросты, преобразовавшиеся в острые как ножи длинные когти. Мертвого здоровяка Кызя потрошил уже быстро и сноровисто.
Сомнительной была его удача, и везение было сомнительным, а вездесущая невезуха сделала свой последний победный аккорд. Кызя умер довольно-таки скоро. А потом он встал уже мертвым. Теперь Кызя был неумолимая тупая машина для убийства, настырная как сама смерть. Кызя не смог встать на ноги из-за спутавшихся штанов, он пополз к старому бородатому еврею цепляясь пальцами за длинный ворс ковра и подтягиваясь на руках. Жрать он начал его с большого слегка оттопыренного уха. Некоторую проблему ему создала борода, жевать густые жесткие волосы было невозможно. Он просто отодрал бороду вместе с кожей зубами и впился в теплую плоть свежего трупа. После того, как он сожрал почти половину еврея, жрать стало легче. Он обзавелся новыми острыми зубами, мощь челюстей возросла многократно, да и сами челюсти выдались вперед как у собаки. Теперь он уже легко кромсал мясо, кожу и жилы. Через некоторое время он смог дробить челюстями кости. Обычные человеческие ногти превратились в мощные роговые наросты, преобразовавшиеся в острые как ножи длинные когти. Мертвого здоровяка Кызя потрошил уже быстро и сноровисто.
До мозга старика он не добрался, но разгрызть череп здоровяка, треснувший от трех пулевых ранений, у него получилось. В итоге он существенно нарастил челюсти и обзавёлся толстыми крепкими клыками специально для разламывания черепов. Позже он научился расколывать черепа жертв ударами мощных лап. С тремя охранниками дела у него пошли споро, их он сожрал на удивление быстро, небольшие затруднения у него вызвали только их бронежилеты. Их черная ткань никак не поддавалась могучим острым когтям.
Возникшее затруднение он просто обошел, вытаскивая вырванные куски плоти из бронежилета, как из панциря черепахи. Морф гулял по обеим квартирам и площадке. Разглядывал улицу и соседние дома с лоджии.
Он сожрал все пять трупов. Больше всего морфа влекли кровь, мозг и печень жертвы. Он жрал, пил из-под крана на кухне и спал. Хотя это трудно было назвать сном. Скорее это походило на кататонический ступор. Кызя замирал на некоторое время в той позе, в которой был за мгновение до этого. Через неодинаковые периоды времени он отмирал и начинал снова жрать.
За это время Кызя вырос до размеров крупного льва. Нужно было выбираться из этой кормушки, пища кончилась, а голод гнал его на охоту.
Первое чувство которое он испытал в новой форме существования - это был голод, каждая клеточка его организма просто вопила о своем голоде. Этот нестерпимый вой нового организма истязал и мучил хуже самой страшной наркоманской ломки. Нестерпимый голод гнал его на поиски живой плоти. Чем больше становился Кызя - тем больше становился голод.
Вторым его чувством было блаженное чувство насыщения, ничего не могло сравниться с этим. Это прекрасное ощущение возникало, росло и крепло, пока он жрал. Досадной неприятностью явилось то, что это чудесная во всех отношениях сытость быстро заканчивалась без еды. Тогда в него снова впивался голод цепкими холодными когтями. Он сначала легонько царапал и беспокоил его изнутри, потом натиск голода возрастал, и, в итоге, морф Кызя забывал обо всем кроме поиска пищи. Обмануть это действительно страшное чувство можно только одним образом - впасть в ступор, похожий на смерть. В морфе тогда отключалось практически все, в том числе и голод. В ступор можно было впасть и от переизбытка удовольствия. Если морфу просто уже некуда было впихивать новые куски плоти, то он впадал в блаженную дрему. Только в этот момент организм не замирал, а бешено работал, урчал, бурлил и клокотал. Клетки трудились как сумасшедшие работоголики. Проглоченные куски разлагались, расщеплялись, всасывались клетками, преобразовались в новую форму, выводился отработанный материал и перегоревшие шлаки из биологического реактора Кызиного организма.
Голод начал овладевать им снова. Морф вышел из открытой дверь квартиры охранников, но в большом общем коридоре не было ничего съестного. Тогда он вернулся на лоджию. Внизу на улице бродили унылые человекоподобные фигуры. Но морф не воспринимал их как добычу, они его не привлекали. Он еще раз обшарил обе квартиры. Потом по лоджии перебрался в третью квартиру. Несколькими мощными ударами он высадил окно в спальню. В квартире оказалось много малоинтересных вещей, они заполняли шкафы, стеллажи и антресоли, висели на стенах. У Кызи появилось новое умение, он научился распахивать не замкнутые двери, до этого, он их просто выбивал мощными лапами. Новым нехитрым способом он сумел открыть дверь холодильника. Там он нашел съестное. Это уняло страшный голод на время, но удовольствия он не получил, у него не было того блаженного состояния, которое возникало во время поглощения человеческой плоти. Срочно нужно было искать новые источники пищи, пока он не впал в жуткую голодную кому.
Он научился чувствовать и ощущать жизнь - это чувство складывалось из множества крипичиков. Он чувствовал живое тепло всем телом, видел его глазами, слышал живые звуки, которые невозможно было спутать ни с чем иным, видел тепло живого тела, чувствовал, исходящие от него, волны. По сути, он превратился в некий биологический некро-механизм, приспособленный именно для поглощения жизни. Найти живую плоть, добраться до нее, схватить и сожрать, а потом растворить ее в себе, напитав ненасытные клетки. Все остальное стало далеким и незначительным. Сейчас он нащупал правильное направление. Звуки доносились откуда-то сверху, оттуда тянуло жизнью.
Морф выбрался за перила ограждения лоджии и полез по стене здания, цепляясь за все подряд. Лезть было сложно и неудобно. Тяжелое массивное тело неуклюже карабкалось к заветной добыче, могучие лапы коряво хватались за выступы и щели, норовили все время соскользнуть, не хватало гибкости и ловкости. Перебираясь к вожделенной цели, морф слушал шум, который производили его жертвы. Они перебрасывались попеременно высокими и низкими громкими звуками, иногда сплетая оба голоса в единую какофонию.
Одолев два этажа вверх и пару секций вбок, морф оказался у заветной коробки со съестным. Он высунул голову на массивной шее над нижним сливом пластиковой оконной рамы. Такая шея удобна для того, чтобы рвать головой с массивными челюстями живую плоть. Но эта же самая шея, оказалась очень неудобной для того, чтобы выворачивать голову и заглядывать в окна. Даже более неудобной, чем массивные и негибкие коротковатые лапы. Лапы тоже мало подходили для такой акробатики. Через стекло он наблюдал, как две аппетитные тушки стоят друг перед другом и машут руками. Привлекши его звуки не прекращались.
Кызя попытался поменять позицию, чтобы удобнее было взобраться в эту бетонную коробку с прозрачными стенками. Тонкий жестяной слив выгнулся под его лапой и вылетел из креплений с громким треском. Одна из фигурок в окне издала долгий пронзительный звук. Вторая фигурка направила в сторону Кызи длинную черную палку. Дальше была вспышка, грохот и досадный удар в морду, который поставил точку в этом первом уроке верхолазанья. Вместе с дурацким жестяным сливом Кызя полетел вниз. Пролетев два этажа вниз, он успел выбить лапой окно и ухватиться за стойку алюминиевой рамы. Рама лопнула под весом морфа, но задержала его падение и изменила траекторию. Кызя громадным снарядом влетел в лоджию квартиры, находящейся ниже, выбив сразу две рамы.
За стеклом раздались крики. Маленькая и большая добыча кинулись друг к другу и сплелись в единый комок. Так даже лучше. Морф уже не обратил внимания на раму, а просто внес ее на своих плечах внутрь комнаты. Был голод, но было и пытливое любопытство. Это стало его третьим чувством. Он замер перед своим жертвами. Большая фигура откинула от себя маленькую прочь из комнаты. Зачем? Ну, вот зачем так делать? К чему такие сложности? Можно и без церемоний. Добыча, нелепо маша руками с каким-то предметом, кинулась на него. Вот так конечно лучше. Морф с легкостью откусил сразу всю руку с предметом по самое плечо жертвы. Он хрустел раздробленными костями и пережёвывал плоть, пропихивая в себя откушенную руку. Жертва обреченно корчилась на полу. Морф одним ударом лапы вскрыл живот и грудную клетку жертвы. Печень. Кызя погрузил лапу в рану и аккуратно сжал когтями упругую печенку. Выдранную печень он проглотил разом, как сладкую конфету. Все тело отзывалось волнами удовольствия.
Он обратил внимание и на маленькую добычу, все еще безмолвно стоящую возле распахнутой двери. Запах нежного молодого мяса дразнил и приманивал. Он бросил агонизирующее кровоточащее тело и двинулся навстречу сладкому десерту. Маленькое существо, подвывая, кинулось в соседнюю комнату. Морф вальяжно проследовал за ним. Он слышал шаги, дыхание и запах жертв, ощущал ее тепло и еще он безошибочно чувствовал жизнь.
Морф выудил ребенка из-под кровати, проткнув когтями бок мягкого тельца. Он покрутил ребенка перед собой. Кызя уже успел успокоить голод. Ему было интересно. Он изучал свою жертву. Морф протыкал тельце в разных местах, ломал кости, отрывал от него кусочки, облизывал шершавым языком бегущую кровь. Он чувствовал, как жизнь всеми силами пытается удержаться в этом хрупком и несерьезном тельце. Трепыхающееся в неровном ритме сердечко пытается гнать кровь, спазмы стягивают разорванные сосуды, организм выбирает последние резервы, чтобы оставить жизнь маленькой жертве. Буквально за мгновения до обрыва последней тонкой ниточки удерживающей ребенка на этом свете, морф раздавил детскую головку челюстями также легко, как будто это было куриное яйцо. Остатки детской головки брызнули сквозь приоткрытую пасть наружу. Морф пожевал голову, дробя осколки черепа в мелкое крошево. Не удержавшись, он проглотил получившееся месиво разом, одним большим глотком. Даже не проглотил, а втянул в себя. Кызя упоительно причмокнул. Какой бесподобный вкус был у его добычи.