Выпустив последние стрелы, противники расстались вполне мирно. Луи с узелком в руках уже ждал Николя.
— Я забрал книги, подаренные господином де Ноблекуром.
— Вы могли продать их и выручить деньги на ваши нужды.
— Мои книги! Да еще подаренные господином де Ноблекуром! Отец, как вы могли подумать?
— Нет, конечно, нет. Я пошутил. Я знаю, сколь серьезно вы относитесь к учению и как дорожите привязанностью господина де Ноблекура.
Едва они оказались на улице, как к ним метнулся странный субъект. Николя узнал Сортирноса; клеенчатый плащ, прикрывавший коромысло с ведрами, делал его похожим на летучую мышь.
— Рад тебя видеть, наконец-то ты вернулся, — улыбнулся Сортирнос. — Узнав, что ты здесь, те, что тут караулили, быстренько смотались. Вокруг сегодня кое-где маленько поскандалили. Понятное дело, утром хлеб продавали по четырнадцать су четыре фунта.
— Надеюсь, ты мне скажешь, почему они кружили вокруг «Коронованного Дельфина»?
— Что говорить-то, они тут, чтобы защитить твоего малыша! Он уже несколько дней живет у старой сводни. По приказу Бурдо.
Итак, инспектор все знал, и Ноблекур тоже. Но они хотели, чтобы он сам уладил свои отношения с Луи, и лишь наблюдали, чтобы с мальчиком ничего не случилось.
— Скажи им, что каждый получит премию, — произнес он, вкладывая в руку Сортирноса двойной луидор.
— Всегда к вашим услугам, от всего сердца.
— Мне кажется, ведра твои пусты…
— Еще бы! Клиентов больше нет, и мне пришлось бросить ремесло.
Притопывая, словно медведь на ярмарке, он принялся напевать:
— Но ведь ты по-прежнему носишь свои игрушки!
— Сам знаешь, из любви к тебе я завел дружбу с осведомителями. Нынче я снова в деле, а с этими ведрами я могу появляться где угодно, не вызывая подозрений.
— Ты мне, без сомнения, понадобишься. Где тебя найти?
— Бурдо и Рабуин знают.
Пока они ехали на улицу Монмартр, Луи с удивлением спросил комиссара, почему к нему обращаются на «ты», и Николя объяснил, что учтивый человек должен уметь встать вровень с теми, кто с ним разговаривает, особенно когда эти люди, разумеется, по-своему, как умеют, выказывают ему свое дружеское расположение. Уверенный, что Луи примут как родного, Николя высадил сына у ворот дома Ноблекура и поехал дальше. Увидев, как мимо церкви Сент-Эсташ торопливо шагает Бурдо, он велел кучеру остановиться, открыл дверцу и подождал, пока инспектор заберется в экипаж.
— Я боялся пропустить вас.
Николя пожал ему руку.
— Пьер, я никогда не забуду, что вы для меня сделали. Я все знаю. Луи вернулся в родные стены. Я все понимаю. Мне трудно передать, насколько меня растрогала ваша деликатность. Мой долг вам возрос до бесконечности.
Бурдо покраснел, глаза его увлажнились, и он поторопился перевести разговор на иную тему.
— В Шатле прибывают тревожные известия. Грозные толпы людей под предводительством отчаянных вожаков стекаются в Париж. Сведения поступили с застав Конферанс, Сен-Мартен и Вожирар.
— Сортирнос рассказал мне о волнениях в квартале, что неподалеку от «Коронованного Дельфина».
— Наши осведомители сообщили, что мятежники пользуются условным языком. Когда в Вожираре кто-то спросил всадника в сапогах, куда им идти, тот ответил: «Три точки и тридцать один»; его ответ передавали от одного к другому, и, похоже, все его поняли. Самая густая толпа двинулась прямо к зерновому рынку; думаю, сейчас она уже там.
— Народ идет за толпой?
— Нет! Он в этом не участвует. Разумеется, всегда есть любопытствующие, готовые поживиться задарма хлебом, но в грабежах никто не участвует. Многие запирают двери и, отворив окна, глазеют, словно перед ними проходит процессия Тела Господня. Даже ремесленники, которые, казалось бы, могли присоединиться к разрушителям, в большинстве своем сохраняют спокойствие.
— А те, кто должен охранять общественный порядок?
— Полное замешательство, неуверенность и некомпетентность! Маршал Бирон отказался отменить церемонию благословения знамен отрядов гарнизона, хотя ему посоветовали…
— Посоветовали? Разве еще есть время для советов? Пора приказывать! Нынешние действия наших начальников выше моего понимания.
— Советчиком выступил Морепа; он вполне справедливо оценил обстановку. Бирон же боится, что жесткие меры возбудят народ и сыграют роль фитиля в пороховой бочке. Только черные мушкетеры заняли позиции на рынке.
— Да будет угодно Господу, чтобы их верность и стойкость смогли остановить толпу!
— В остальном приказов никаких. Одни мы с нашими осведомителями, бегаем из конца в конец, пытаясь понять, куда двинется толпа. Чем пассивней ведут себя власти, тем более дерзкими становятся подстрекатели. Когда Тюрго возвращался в Версаль, по дороге его остановила шайка подстрекателей. Потрясая кусками заплесневелого хлеба, эти люди орали, что народ хотят отравить. Когда один из наших выхватил у них кусок, мы убедились, что хлеб был черный, засохший, но ничуть не заплесневелый. Его просто опустили в какую-то зеленоватую краску. А в квартале Мобер толпа захватила и разграбила дом тамошнего комиссара, господина Конвер-Дезормо. Куда мы катимся?
— В управление полиции, мой дорогой, и постараемся объехать Министерство финансов стороной!
На улице Платриер собралась большая толпа, и им пришлось подать назад. Несколько вопивших во всю глотку мужчин и женщин пытались взломать двери булочной, молотя по ним палками, шестами и железными ломами. Находчивость спасла булочники от расправы: схватив только что вытащенный из печи противень с хлебом, он со второго этажа бросил в толпу горячие булки. В кожаных фартуках, в колпаках, надвинутых так глубоко, что лиц не было видно, возмутители спокойствия держали в руках мешки и крючья. Подскочив к фиакру, один из них, с налитыми кровью глазами, закричал:
— На Бастилию, вперед, на Бастилию! А потом на Бисетр! Долой замки, выпустим узников на улицы!
— Как же, на Бастилию! — проворчал Бурдо. — Пусть только попробуют, крепость неприступна.
Отряды городской стражи в бессилии взирали на бесчинствующих молодчиков. Осыпаемые бранью и угрозами, они под улюлюканье толпы сделали вид, что заряжают ружья. Однако офицеры велели им отступить. Проходя мимо фиакра, один из них процедил сквозь зубы: «Пусть только прикажут, мы в два счета разгоним это сборище!»
Скрипя осями, экипаж покатил в объезд по улице Жюсьен, где царили покой и тишина. Итак, мятеж, похоже, вспыхивал в определенных кем-то местах и распространялся по указанным кем-то улицам, не затрагивая основную часть города. Николя приказал гнать в управление полиции. На вопрос Бурдо, отчего они едут именно туда, он коротко изложил свою беседу с Полеттой, а потом и собственные соображения.
— Итак, — подвел он итог, — сейчас мы не в состоянии никому помочь. Приказы, которые должны быть отданы, не отдаются. Как вы уже поняли, главное, что сообщила мне наша давняя приятельница, — это тайные собрания торговцев и скупщиков муки. Хорошо бы узнать…
Сжав кулаки, он размеренно ударял ими по потертому бархату сиденья:
— …что делал у Гурдан мэтр Мурю. Волочился ли за юбкой или явился на собрание. Судя по запасам муки у него в подвале, он активно скупал самый важный для питания народа продукт. Уверен, мы имеем дело с самым настоящим заговором провокаторов, скупающих муку и порождающих ажиотаж вокруг цен на хлеб.
— Так вы уверены, что убили его не свои, не домашние?
— Одно другому не мешает.
— И для этого вам надобно кое-что выяснить в полицейском управлении.
— …где находится бюро инспектора Марэ.
Бурдо хлопнул себя по лбу.
— Как же я не подумал! Он действительно должен быть в курсе. Начальник службы полиции нравов хранит не только списки девиц для утех, но и листовки с адресами, которые распространяют сводни. Однако к нему трудно подступиться, у него всегда несколько личин в запасе, ведь ему известны секреты едва ли не всех высокопоставленных особ, отчего ему постоянно приходится пребывать настороже. В сущности, он ходит по краю пропасти…
— А нет ли у нас, случайно, какого-нибудь средства убеждения, дабы применить к нему? Или мы имеем дело с новоявленным Ларденом?
Бурдо лукаво улыбнулся.
— Один из его служащих регулярно посещает Гурдан, чтобы выпить чашечку кофе.
— Видимо, он включил эти визиты в свои служебные обязанности. Среди служащих полиции нравов многие по собственной инициативе облагают данью содержательниц заведений и бедных девушек, нарушая закон и тираня несчастные создания, отнимая у них веру в справедливость.
— Согласен, хотя не все переходят границы. Тот, о ком я говорю, некий Мино, злоупотребляет своей властью и предупреждает Гурдан о поданных на нее жалобах, дабы потом за вознаграждение их замять.
— Да вы в курсе всего, Пьер. Откуда такая осведомленность?
— Вы парите в верхних сферах, я стою на земле. В двадцать лет, к счастью для нас обоих, вы одним прыжком очутились на самом верху лестницы. Но у такой старой рабочей лошадки, как я, повсюду остались связи. В нашем ремесле без связей никуда. Как только в нашем расследовании мелькнуло имя Гурдан, я вспомнил всех своих приятелей…
Бурдо, как всегда, угадывал еще не высказанные пожелания комиссара.
— Сплетни собирать бесполезно. Письмо Мино к Гурдан мы получили от одной из тех девиц, что сохнет по Рабуину.
Вытащив из кармана листок, он принялся читать:
«У вас, сударыня, грядут неприятности. Только что в полицию принесли на вас жалобу, но я сумел ненадолго отвлечь от нее внимание. Так что если вы придете ко мне около четырех часов, я сообщу вам ее содержание, избавив вас таким образом от последующих неприятностей.
Но, поверьте, сударыня, неприятности не только у вас. Сейчас мне пришлось выложить двадцать пять луидоров, что поставило меня в весьма затруднительное положение, ибо завтра я должен оплатить вексель на эту сумму. Жду вас в четыре часа. Не опаздывайте. Бумага, кою мне удалось задержать, может быть пущена в ход…»
— Фи, вот мерзавец! Что ж, с этим мы заставим говорить и Марэ, и Мино, и сводню. Однако, девица, раздобывшая сей документ, поистине бесценный агент!
— Надеюсь, мы сумеем воспользоваться столь неоспоримой уликой.
— Если Марэ начнет упрямиться, мы предъявим ему доказательства.
— Кстати, этот обоюдоострый клинок прекрасно подойдет и для Гурдан.
Встреча с инспектором нравов прошла достаточно мирно. Не имея возможности опровергнуть доводы комиссара, инспектор, постоянно потиравший руки, не упорствовал и после нескольких формальных выпадов, согласился ознакомить следователя по особым поручениям с делом Гурдан.
Маргарита Сток, как звучало ее настоящее имя, вышла замуж за некоего Гурдана, сборщика податей из Шампани, ставшего затем управляющим по налогам в Бресте. Быстро расставшись с мужем, она открыла табачную лавочку, а потом под именем Дариньи начала работать «тайной сводней» — сначала на улице Сент-Анн, а затем на улице Контес-д'Артуа, откуда и пошло ее прозвище Маленькая Графиня.[31] У себя она принимала сливки общества: принца де Конти, герцогов Шартрского и де Лозена, маркиза де Ла Тремуйля и де Дюра. Впрочем, об этом Николя уже знал. Марэ явно чувствовал себя не в своей тарелке и постоянно старался отвлечь непрошеных визитеров от истинного характера его отношений с самой известной сводней Парижа.
Приберегая тяжелую артиллерию на закуску, Николя до такой степени измотал собеседника мелкими словесными перепалками, что тот, сбитый с толку, в конце концов сам коснулся интересующего комиссара вопроса. Видимо, подумал Николя, инспектору не раз приходилось закрывать глаза на нарушения Гурдан.
В самом деле, Марэ поведал, что на Гурдан неоднократно подавали жалобы, и, если бы он дал им ход, она давно бы потеряла и репутацию, и заведение. Некий галантерейщик жаловался, что сводня развратила его жену, а когда он попытался вернуть супругу, пригрозила, что с помощью своих высокопоставленных покровителей упечет его в тюрьму. Еще более серьезной, по мнению Марэ, была жалоба в Парламент на то, что в своем заведении она развратила госпожу д’Оппи, супругу великого бальи Дуэ; сейчас, обвиненная в супружеской измене, несчастная пребывала в Сент-Пелажи, а Парламент угрожал Гурдан арестом. Понимая, что лучше пожертвовать частью, чем потерять все, Гурдан согласилась стать осведомительницей. Тем не менее правосудие в любую минуту могло опустить на нее свою карающую длань, поэтому имелись все основания полагать, что она не окажется глухой к вопросам комиссара Ле Флока. Марэ подтвердил, что таинственные собрания, происходившие в доме по улице Де-Пон-Сен-Совер с завидной регулярностью, не имели никакого отношения к торговле сладострастием, но его любопытство не простиралось настолько, чтобы выяснять имена участников, что, учитывая занимаемую Марэ должность, показалось Николя странным.
На обратном пути Бурдо заметил, что Марэ оказался на удивление сговорчивым. Видимо, особое положение Николя как следователя по чрезвычайным делам и вдобавок маркиза, пользовавшегося авторитетом не только у Ленуара, но и при дворе, делали из комиссара весомого союзника, к которому Марэ мог бы обратиться в случае, если его деятельность поставят под сомнение. Сгорая от нетерпения незамедлительно взяться за Гурдан, Николя не стал спорить. Помня о задержанных, пребывавших в одиночном заключении и под домашним арестом, он хотел поскорее понять, можно ли отпускать их или нет.
Чтобы не оказаться на пути у мятежной толпы, кучер долго вез их по берегу реки, а затем по улице Сент-Оноре; и все же в начале улицы Монторгей фиакр оказался в самом центре бурлящего людского потока. Николя, полагая, что следовало свернуть на улицу Тиктон и, проехав по лабиринту закоулков, выехать на улицу Сен-Дени, вступил в пререкания с кучером. Тот, в свою очередь, стал убеждать комиссара, что на тех улицах небезопасно. В конце концов Николя и Бурдо отправились к дому Гурдан пешком. Неожиданно полил дождь. На углу улиц Тиктон и Сен-Дени струился широкий ручей. Какой-то мастеровой подкатил к перекрестку низенькую платформу на колесах, намереваясь, видимо, предложить ее в качестве моста через водную преграду. Вскоре Бурдо и Николя увидели, как добротно одетый горожанин отважно ступил на этот шаткий мостик, но, не сделав и пары шагов, оступился и упал в лужу. Весь промокший, он вскочил и пустился наутек, а за ним мчался мастеровой, требуя три су за предоставленный переход.
— Однако, прибыльная коммерция для дождливой погоды, — усмехнулся инспектор. — Если бы только клиенты не убегали.
На узкой улице Де-Пон-Сен-Совер, застроенной преимущественно недавно, дом Гурдан с лепным фасадом ничем не выделялся среди соседних домов. Узкий, он тянулся ввысь на несколько этажей, примыкая справа к ограде двора отступившего от улицы здания, а слева — к дому, похожему на него как две капли воды. Субретка в переднике, открывшая им дверь, немедленно поинтересовалась, не они ли те самые провинциалы, что заранее заказали две «любимые» комнаты. Не став вводить ее в заблуждение, они без лишних слов заявили, что желают видеть хозяйку. Когда служанка удалилась, Николя, обращаясь к Бурдо, заметил, что здешняя субретка выглядит как горничная из порядочного дома. Вернувшись, субретка любезно проводила их на второй этаж и там попросила подождать в гостиной со стенами, затянутыми пурпурным дамастом, обрамленным позолоченным багетом.
Обстановка состояла из нескольких кресел-бержер, трехместной оттоманки и шести кресел-кабриолет, обтянутых малиновым бархатом. Довершали убранство несколько зеркальных трюмо. На верхних панелях дверей были изображены: на одной — спящая Венера, а на другой — портрет покойного короля. Множество гравюр и эстампов привлекали внимание своими вызывающими сюжетами.
Вошла немолодая женщина, похожая на набожную горожанку, собравшуюся в церковь. Одноцветный рисунок ее платья напомнил Николя добрую даму из Шуази; худая, с вытянутым лицом и бледной кожей, Гурдан, похоже, совсем не пользовалась притираниями и гримом. Маленькая кружевная косынка прикрывала светлый парик с уложенной на затылке косой; парик сидел криво, приоткрывая ее собственные волосы цвета светлого каштана. Римский нос, зубы слишком ровные, чтобы быть собственными, придавали ее облику величие, чуть-чуть подпорченное крошечными глазками и столь тонкими губами, что только карминная полоса свидетельствовала об их наличии. Глядя на нее, становилось понятно, как ей, церемонно вышагивавшей с кем-нибудь из своих скромно одетых девиц, удавалось обманывать заморских простофиль, желавших завязать интрижку с добропорядочной парижанкой.
— Господа, мне сказали, что вы желаете поговорить со мной. Полагаю, вы ищете утонченных развлечений, которыми славится столица. И вы не ошиблись: мой дом, первый по всем статьям среди подобных заведений, устроен по последней моде. Нас посещают сливки как городского, так и придворного общества; уверяю вас, я могу предоставить вам…
— Боюсь, — произнес Николя, прерывая ее словоизлияния, — что вы ошибаетесь относительно цели нашего визита; он имеет несколько иную природу…
Улыбка женщины застыла где-то посредине между добродушной усмешкой и недовольной гримасой.
— Какая разница, господа, все равно, я рада вас приветствовать. Не стану долее терзать вас вопросами, ибо догадываюсь, что вы ожидаете найти в моем доме потворство вашим вкусам. И я готова полностью удовлетворить ваши требования во всем, что касается изобретательности и разнообразия: в частности, у меня есть поистине королевские кусочки, ожидающие истинных ценителей…