Не отмалчивался и симбулей Динон, рьяно выступавший за немедленное отступление эллинского флота от мыса Артемисий.
«У острова Эгина стоят корабли, отправленные к нам в помощь из Спарты, Арголиды, Наксоса, Амбракии и Левкады, – говорил он. – Как видите, спартанцы и их союзники не теряли время даром. Эта подмога почти вдвое увеличит наш флот. Не забывайте и о том, друзья, что очень многие наши суда, находящиеся у Артемисия, нуждаются в починке. На Эгине имеются все условия для этого».
Эгинец Поликрит и коринфянин Адимант тоже настаивали на отступлении эллинского флота из Эвбейского пролива, заявляя, что с захватом персами Фермопил военные действия неизбежно переместятся в Срединную Элладу.
«Коль сбор сухопутных греческих войск объявлен на Истме, то и эллинскому флоту надлежит отплыть туда же», – сказал Поликрит.
Споры на военном совете продолжались почти до полудня. Все это время эвбеяне и афиняне ожидали, что персидский флот снова атакует эллинские корабли. Таким образом, сложившиеся обстоятельства вынудили бы Еврибиада дать сигнал к битве. Однако варвары не вышли в море в этот день, видимо, тоже занятые ремонтом своих судов, пострадавших во вчерашнем сражении.
В полдень почти при полном штиле эллинский флот отчалил от мыса Артемисий в таком порядке: впереди двигались коринфские и спартанские триеры, за ними шли суда эгинцев, эвбеян, мегарцев и пелопоннесцев. Замыкающими плыли афинские корабли.
Всюду, где была пресная вода, Фемистокл приставал к берегу на самом быстроходном афинском корабле. На скалах, видимых с моря, афинские моряки оставляли надписи для ионийцев и карийцев, находившихся во флоте Ксеркса. Эти письменные обращения призывали ионян и карийцев не сражаться с эллинским флотом. Ведь афиняне и эвбейцы оказывали помощь азиатским грекам во время Ионийского восстания. Эллада же является прародиной для ионян, живущих в Азии.
«Если уж вы скованы слишком тяжелой цепью принуждения и не можете ее сбросить, тогда сражайтесь, как трусы, когда дело дойдет до битвы» – такими словами завершались надписи афинян на береговых камнях.
Это делалось афинянами по прямому умыслу Фемистокла, который рассчитывал на то, что либо ионийцы изменят персам и перейдут к эллинам, либо Ксеркс перестанет доверять ионийцам и сам не позволит им участвовать в морских сражениях.
Глава девятая. Дельфийский оракул
Переход из Эвбейского пролива к острову Эгина занял для эллинского флота три дня.
В гавани эгинцев стояло сто боевых кораблей, пришедших сюда в течение последних нескольких дней из разных греческих городов. Все эти города являлись членами Коринфского союза, созданного эллинами для борьбы с Ксерксом.
Из этих ста кораблей двадцать были выставлены Афинами, напрягавшими все свои силы в этой войне с персами. Восемнадцать кораблей выставили граждане Эгины. Семь кораблей пришло из Амбракии. Шесть кораблей выставила Спарта. Пять кораблей прибыло с острова Наксос, что в Эгейском море. Три корабля выставил остров Мелос, находящийся в том же Кикладском архипелаге, что и Наксос. Тринадцать кораблей пришло с острова Левкада, омываемого Ионическим морем. Девять кораблей выставил арголидский город Гермиона. Десять кораблей прибыло из Эпидавра, другого града Арголиды. По одному кораблю выставили острова Сериф и Сифнос, соседствующие с Мелосом, а также город Кротон, расположенный в Южной Италии.
Главенство над греческим флотом, собравшимся у берегов Эгины, было доверено спартанскому военачальнику Филохару. По решению Синедриона Филохар находился в подчинении у Еврибиада, который осуществлял верховное командование над всем эллинским флотом.
В начале сентября корабли Еврибиада встали на якорь в гавани Эгины рядом с судами Филохара. Теперь объединенный эллинский флот насчитывал триста шестьдесят кораблей.
Филохар был весьма влиятельным человеком в Лакедемоне. Он доводился родным братом эфору Гипероху, поэтому ему были известны многие государственные тайны.
Весть о доблестной гибели Леонида и трехсот его спартанцев в Фермопилах уже докатилась до жителей Эгины. На каждом углу, в каждом доме только и было разговоров о том, что полчища варваров, подобно бурной реке, растекаются по Средней Греции. Опунтские локры со своими семьями укрылись на острове Эвбея. Фокийцы толпами бегут в горы, оставляя свои города и села. Персы, проходя по Фокиде, все вокруг предают огню. Конница Ксеркса уже вступила в Беотию. Беотийские города один за другим без боя сдаются персам.
При встрече с Филохаром Еврибиад первым делом заговорил о том, что терзало его в последнее время, лишая сна и покоя. Еврибиад напрямик спросил у Филохара, почему спартанские власти оставили Леонида в Фермопилах без военной поддержки.
– Если это не предательство со стороны эфоров, тогда как это назвать? – молвил Еврибиад с возмущением в голосе. – Ответь мне, Филохар. Я знаю, что тебе ведомы все распоряжения эфоров, как и их тайные умыслы.
Эта беседа происходила в палатке Еврибиада, разбитой на берегу бухты в масличной роще. Было время сбора урожая, поэтому возле оливковых деревьев суетились женщины и дети, сбивавшие длинными палками темные плоды с веток на расстеленные под деревьями полотняные покрывала. Роща была наполнена звонким детским смехом и громкими женскими голосами.
Филохар в недалеком прошлом сам был эфором, поэтому столь резкий тон Еврибиада пришелся ему не по душе.
– Незачем рубить с плеча, друг мой, – промолвил Филохар, поставив на стол чашу с вином, так и не донеся ее до рта. – Эфоры не повинны в смерти Леонида. Если в дело вмешивается божественный рок, то люди не в силах ему противостоять. Увы, но судьба Леонида была предопределена.
– Твои полунамеки мне непонятны, – резко бросил Еврибиад, сидящий на стуле напротив Филохара. К своей чаше с вином Еврибиад даже не притронулся.
– Как тебе известно, эфоры посылали гонца в Дельфы с запросом к оракулу Аполлона Пифийского, – слегка прокашлявшись, продолжил Филохар. – Это случилось, как только стало известно, что Ксеркс перешел Геллеспонт. Кстати, многие греческие государства поступили таким же образом, желая узнать у всевидящего Аполлона о своей грядущей судьбе. Ответы пифии, жрицы Аполлона, на эти запросы в большинстве своем оказались неутешительными. – Филохар тяжело вздохнул и пригубил вино из чаши. – В том числе и ответ пифии спартанцам.
– Ты читал этот оракул? – спросил Еврибиад.
– Не только читал, но и выучил наизусть, – скорбным голосом ответил Филохар.
– Я тоже хочу знать текст Дельфийского оракула, – потребовал Еврибиад. – Как верховный наварх, я имею на это право.
– Что ж, слушай, – произнес Филохар. Он откинулся на спинку стула и, не глядя на Еврибиада, по памяти прочел:
Повисла гнетущая пауза.
– Леонид знал, что ответила пифия на запрос спартанских эфоров относительно исхода войны с персами, – первым нарушил молчание Филохар. – И тем не менее Леонид сам вызвался идти с отрядом к Фермопилам. Эфоры не побуждали его к этому. Своим самопожертвованием Леонид хотел спасти Лакедемон, его поступок достоин восхищения! Ведь в оракуле Аполлона Пифийского сказано прямо: при нашествии персов либо погибнет Спарта, либо один из спартанских царей.
– И все же эфоры должны были отправить в Фермопилы все спартанское войско, – упрямо промолвил Еврибиад. – Разве смерть Леонида избавила Лакедемон от угрозы персидского нашествия? Эфоры обрекли Леонида на гибель, прикрываясь предсказанием Аполлона. О, мне хорошо известно благочестие спартанских властей! Исходя из этого благочестия и преклонения перед богами, эфоры лгали афинянам и их союзникам, что спартанское войско вот-вот выступит на подмогу к Леониду.
– Но ведь спартанское войско все же выступило за пределы Лаконики… – сказал Филохар, пытаясь хоть как-то оправдать эфоров, один из которых приходился ему братом.
– Да, выступило! – яростно воскликнул Еврибиад. – И остановилось на Истме, чтобы возвести там стену. Сначала эфоры пожертвовали Леонидом, следуя предсказанию бога, ныне же они махнули рукой на афинян и прочих греков, чьи земли расположены к северу от Истма. Стена на Истме укроет от варваров лишь владения Спарты и наших пелопоннесских союзников. Афиняне же, как и мегарцы, и платейцы, и фокийцы, брошены эфорами на произвол судьбы.
– В войне со столь могущественным врагом, как Ксеркс, большие потери неизбежны. – Филохар пожал плечами. – Насколько мне известно, афиняне не собираются оборонять от персов свой город. Афиняне грузят свои семьи на корабли и переправляют их на остров Саламин и на Эгину.
– В войне со столь могущественным врагом, как Ксеркс, большие потери неизбежны. – Филохар пожал плечами. – Насколько мне известно, афиняне не собираются оборонять от персов свой город. Афиняне грузят свои семьи на корабли и переправляют их на остров Саламин и на Эгину.
– Что еще остается делать афинянам, имея столь ненадежных союзников, как Спарта и Коринф! – с ядовитой усмешкой заметил Еврибиад. – Интересно, что станут делать эфоры, если персидский флот захватит остров Киферу, расположенный у южного побережья Лаконики. Неужели эфоры опять станут просить совета у Дельфийского оракула?
– Друг мой, – строгим голосом проговорил Филохар, – тебя назначили верховным навархом именно для того, чтобы флот Ксеркса не оказался у берегов Лаконики.
– Но как мне разбить флот Ксеркса, если Спарта и пелопоннесцы выставили меньше ста триер? – Еврибиад изобразил недоумение на своем лице. – У персов же четырехкратный перевес в кораблях!
– Почему ты не упоминаешь про афинян, которые выставили двести триер, – сказал Филохар с плохо скрытым раздражением. – Ты забыл также про мегарцев и эвбейцев, у которых имеется около пятидесяти кораблей. Еще есть триеры с островов Наксос, Мелос, Кеос и Левкада. Есть суда из Амбракии.
– Ага! Значит, все-таки Спарта нуждается в афинянах и их союзниках, поскольку без них наш флот просто ничтожно мал! – нервно рассмеялся Еврибиад. – Удивительное дело! Открыто нарушая соглашение с афинянами, эвбейцами и мегарцами, эфоры тем не менее ждут от них строгого выполнения союзного договора, на основе которого и был создан Синедрион.
– В тебе сейчас говорят гнев и обида, друг мой, – с мягким укором в голосе обратился Филохар к Еврибиаду. – Давай перенесем наш разговор на завтра.
Филохар допил вино в своей чаше и направился к выходу из палатки.
– Леонида уже не воскресить, – мрачно бросил Еврибиад вслед Филохару, – а значит, и мое мнение об эфорах уже не поменяется ни завтра, ни послезавтра!
Глава десятая. «Бей, но выслушай!»
В течение шести дней все население Аттики переезжало на кораблях на острова Саламин и Эгина, а также в арголидский город Трезен, связанный с афинянами давней дружбой. Иначе как бедствием этот отъезд афинян на чужбину назвать было нельзя. Люди уезжали со слезами и стенаниями, бросая дома и имущество, покидая храмы и могилы предков. Всем афинским гражданам было очевидно, что их город не устоит перед варварами, не имея крепостных стен. Все понимали, что нужно последовать совету Фемистокла и уходить на острова и в Пелопоннес. Но и осознание этой горестной необходимости не приносило афинянам хоть какого-то душевного успокоения. Наоборот, афинский народ был озлоблен на своих стратегов, не сумевших поставить надежный заслон на пути у Ксеркса, а тем паче на спартанцев и их союзников, которые проявляли заботу лишь о своих владениях, спешно возводя стену на Истме.
Если афинские аристократы, бросая дома и усадьбы, все же имели средства для безбедного существования на чужбине, то афинские ремесленники и селяне, теряя свой жалкий скарб, оставались ни с чем. Мужчинам, вступающим в войско или гребцами на корабли, афинские власти выплачивали по восемь драхм. Однако обеспечить деньгами огромное количество беженцев Ареопаг не мог, поскольку афинская казна была пуста.
Власти просто сажали людей на корабли и бесплатно перевозили их в безопасное место. Где будут жить беженцы на новом месте и чем они станут питаться, об этом афинские архонты не задумывались. Все вокруг полагались на Фемистокла, которому была доверена власть стратега с неограниченными полномочиями.
В результате вся афинская знать перебралась из Аттики в Трезен и на Эгину, а вся беднота собралась на острове Саламин, обустроившись в палатках, землянках и шалашах, поставленных на скорую руку. У берегов Саламина находились и стоянки эллинского флота.
На первом же военном совете Фемистокл указал Еврибиаду на все выгоды узкого пролива между Саламином и побережьем Аттики. Фемистокл настаивал на том, что именно здесь эллинам и надлежит дать сражение флоту Ксеркса. Многие греческие навархи согласились с Фемистоклом. Согласился с ним и Еврибиад, который перед этим прошел на «Сатейре» от афинской гавани Пирей вдоль северных берегов Саламина до Элевсинского залива и обратно. Еврибиаду было ясно, что если персидский флот втянется в пролив между Саламином и Аттикой, то ему негде будет здесь развернуться. Эллинский флот сможет сражаться с варварами на равных.
После военного совета, отужинав вареными смоквами, Еврибиад собирался лечь спать, когда к нему в палатку пришел Филохар. Еврибиад никак не мог избавиться от неприязни к Филохару, так как ему стало известно о кознях, которые тот строит у него за спиной. Филохар пытался подбивать симбулея Динона и кормчего Фрасона, чтобы те написали письмо спартанским властям, будто из-за тяжелых ран Еврибиад не в силах командовать флотом. Филохар намекал Динону и Фрасону, чтобы те попросили эфоров поставить его верховным навархом вместо Еврибиада. Жадный до денег Динон потребовал у Филохара щедрую награду за такую услугу. Филохар согласился заплатить Динону, но после войны с персами. Динона это не устроило, и он обо всем рассказал Еврибиаду, надеясь на его щедрость и покровительство. Фрасон не стал и разговаривать с Филохаром, не желая предавать Еврибиада.
Раны Еврибиада еще не затянулись. Филохар застал в палатке Еврибиада лекаря Зенона, который, окончив перевязку, уже собирался уходить.
– Благодарю тебя, дружище, – сказал Еврибиад Зенону. – Сожалею, что ты не берешь деньги за свое врачевание, а то бы я щедро тебе заплатил.
– Ты же не ради денег сражаешься за Элладу, наварх, – сказал на это Зенон. – Вот и я делаю посильный вклад в победу над персами, не помышляя о личной выгоде.
Врач тут же удалился, обменявшись приветствиями с Филохаром.
– У Ксеркса несметное войско, а у нас эллины! – восхищенно произнес Еврибиад, кивнув на дверной полог, за которым скрылся Зенон. – Не думаю, что в свите Ксеркса имеется так уж много вельмож, бескорыстно пошедших за ним в поход на Грецию.
Филохар завел речь о том, что Еврибиад, последовав совету Фемистокла, нарушает приказ эфоров об отходе эллинского флота к Истму. Филохар дал понять Еврибиаду, что он прибыл к флоту с целью проследить, как выполняются приказы эфоров.
– Ну, это мне сразу стало понятно! – криво усмехнулся Еврибиад, смерив Филохара небрежным взглядом. – Ты же брат эфора-эпонима Гипероха.
Эфор-эпоним считался старшим в коллегии из пяти эфоров.
Возражая Филохару, Еврибиад напомнил ему о посланцах из Синедриона, побывавших у него два дня тому назад. В Синедрионе были озабочены тем, что доведенные до отчаяния афиняне могут отплыть на кораблях в Южную Италию, а это приведет к тому, что эллинский флот не сможет тягаться с флотом Ксеркса. Поскольку решающее сражение на море было еще впереди, члены Синедриона позволили Еврибиаду не отводить корабли к Истму и самому выбрать место для предстоящей битвы. При этом Еврибиаду было велено учитывать мнение афинских навархов.
– Я подчиняюсь Синедриону, который ныне есть высшая власть для всех военачальников Коринфского союза, – сказал Еврибиад, с надменным превосходством взирая на Филохара. – Если спартанские эфоры возомнили себя выше Синедриона, то они либо слишком возгордились, либо все разом поглупели. Можешь написать об этом своему брату, Филохар. Пусть Гиперох сместит меня с должности верховного наварха, если успеет.
Стоял сентябрь, время перевыборов всех государственных магистратов в Спарте, кроме старейшин, избиравшихся пожизненно. По этой причине Еврибиад мог позволить себе открыто дерзить Филохару, поскольку его могущественный брат со дня на день должен был лишиться власти. Какой будет новая коллегия эфоров, об этом можно было только гадать. Одно Еврибиад знал наверняка: это будут люди, неповинные в гибели царя Леонида.
Довольный тем, что поставил Филохара на место, Еврибиад лег на свое жесткое походное ложе и с глубоким вздохом закрыл глаза.
Ему снились оливковые рощи и ячменные поля родной Лаконики, вольный Эврот, несущий к морю свои прохладные воды, укрытый снежной шапкой кряж Тайгета, лесистые отроги которого почти вплотную подступают к Спарте. Приснилась Еврибиаду и улица Треножников, выходившая к главной площади Лакедемона. На этой улице стоит дом Еврибиада, где его ждут жена и дочь. У Еврибиада есть еще сын, но он, как и все двадцатилетние юноши, несет службу в одной из крепостей на границе с Аргосом, самым непримиримым врагом Спарты.
Еврибиаду снилось, будто он идет по улице Треножников, приближается к своему дому. Сердце его радостно забилось в груди, когда Еврибиад увидел свою жену Алкибию в длинном голубом пеплосе, появившуюся из дверей дома. Окликнув супругу, Еврибиад ускорил шаг. Алкибия обернулась, откинув с лица край тонкого белого покрывала. Жаркие солнечные лучи ударили в глаза Алкибии, поэтому она не сразу узнала мужа. Алкибия прикрыла глаза ладонью, как козырьком, защищаясь от слепящих солнечных лучей. В следующий миг ее прекрасное лицо озарилось улыбкой.