– Растриебонежить тримудосиротского полка бронебойную ягодь! Вот это победа! Накося выкуси, морда английская! – вырвалось у Максима.
– Здесь дамы! – профессор Савостьянов даже с кресла подскочил, ужаснувшись поведению сына.
Однако если бы кто-то спросил женщин, то они бы ответили, что полностью солидарны с русским моряком. А уж глуховатая немка, муж которой не один год служил на русском корабле, могла бы добавить чего позаковыристее…
Гленерван-старший ответил на это каким-то нечленораздельным мычанием, которое в равной степени могло означать и поздравление с реваншем, и проклятье всем славянам до седьмого колена. А затем, грубо схватив сына под локоть, удалился. Впрочем, никто не расстроился. Урбанович на радостях принес бутылку отличного вина «от заведения», и все сели праздновать.
Глава вторая
Давно в «Медвежьем ухе» постояльцы не засиживались в гостиной так долго, давно их разговоры не были столь оживленными, смех – громким, а компания – столь единодушной. Хозяин пансионата хоть и был немного прижимистым, а все же открыл и вторую, и третью бутылку домашней наливки, так что все слегка захмелели. Кроме Максима, который, несмотря на протесты, получил лишь смородиновый кисель. Тут его будущий зять, доктор Родин, был непреклонен: победа победой, празднование празднованием, а режим лечения нарушать нельзя! Не хватало еще испортить всем отдых новым витком болезни…
Но вот часы пробили полночь. Пани Лутковская и пожилая немка как по команде засобирались в свои комнаты, признавая, что их годы безудержного веселья позади. Присоединился к ним и голландский художник, который утром планировал отправиться на пленэр. Остальные же, разгоряченные событиями и алкоголем, идти на боковую не пожелали. Лутковский-старший, Урбанович и Савостьянов, прихватив сигары, уединились в курительной, лениво разыгрывая партию в бильярд и обсуждая политическую ситуацию в мире: ругали англичан, клялись в братской любви между всеми славянами, вспоминали, что когда-то трава за окном была значительно зеленее, люди – честнее и благороднее, а политики – умнее. Молодежь, и даже Янек, которому в честь его триумфа было позволено остаться со взрослыми, расселись кружочком на диваны. Всем было страсть как интересно послушать про гимназические проделки юного поляка. Учитывая недавнее происшествие, это обещало стать весьма увлекательным.
Поначалу парнишка немного смущался: он был не робкого десятка, но все же боялся ляпнуть лишнее. Однако потом расслабился, поняв, что его проделки никто не осуждает.
– А вот еще, панове, приключилась недавно забавная штука. Есть у нас один учитель, пан Пржебышевский. Мало того что фамилия такая, что язык сломаешь, так он еще и противный. Просто сладу с ним нет! Преподает у нас Закон Божий и латынь, да так нудно… На лекциях только и можно, что храпеть! И если бы только на своих уроках он выступал, но он норовит всех поучать когда ни попадя. От него больше всего взысканий. И я пару раз получал розог… – Янек всем своим видом дал компании понять, что он, может, и шалил, но явно не был достоин столь сурового наказания. – А между тем этот пан сам человек с гнильцой! Доносчик и лизоблюд! А уж какой ханжа… Всем мораль читает, а сам точно старая лиса. Устроил нам как-то работу проверочную, да такие вопросы составил, что отвечай не отвечай, а все одно – попадешь впросак. Ну и оценки, конечно, поставил одна хуже другой, только любимчики его, жирдяй Витовский и богатей Копач, остались победителями. Мы сначала хотели их поколотить, но потом придумали кое-что повеселее. Есть у нас в классе занятный хлопец – Вит Тазбир, его отец знатный охотник и вечно у того имеется какая-нибудь шкурка. Как-то принес он в классы хвост лисы. Чего им украшать, правда, непонятно…
Глаза присутствующих девушек как по команде блеснули, приобретя мечтательное выражение: уж они бы точно нашли такому шикарному меху применение.
– Так вот, мы подкараулили гада Пржебышевского, когда тот проходил по коридору, и, пока наш тихоня Смолярек начал спрашивать про спряжения и склонения, исхитрились и этот самый хвост профессору на задницу и прилепили! Прямо к его чернющей мантии! А он не заметил ничегошеньки и так с важным видом и разгуливал по гимназии! Идет, нос к потолку задрал, губы поджал, всем замечания раздает, а сзади болтается хвост самый настоящий! Вот смеху-то было, пся крев! Даже кое-кто из других учителей хихикал… Ну, мы потом взбучку получили, конечно, но не шибко. Видно, не одним нам этот святоша досадил.
Слушатели тоже засмеялись, признавая, что выдумка была достойной. А Янек, окрыленный успехом, продолжил:
– Эх, кабы не цукали нас старшие, совсем было бы легко учиться. В первый год так прижимают, что в пору домой бежать. И ладно бы за провинности тумаков раздавали, так нет же, получаешь за просто так. И где правды искать – не понятно, рука руку моет…
Есть у нас амбал Покора: здоровый лоб, а умишка кот наплакал. Покора страсть как любит младшим наряды раздавать: то заставит кровать его застилать каждое утро эдак с месячишко, а то и вовсе рабов себе выбирает, которые за него и уроки делают, и прихоти исполняют. Другие от него не отстают, но он самый вредный.
Было время, меня решил своим слугой выбрать. Я ему сразу шиш показал, а он подловил вечером в умывальной и накостылял как следует, еще и стульчик исполнить приказал. Это когда стоишь на согнутых ногах, будто присел, пока не свалишься. Только я этого решил ему с рук не спускать.
Дождался, когда из дома гостинцы передадут, старшие часто все отбирают, так я изловчился и у всех конфет, что маменька прислала, начинку извлек и через гусиное перышко в них чернила залил. Покора, конечно, ни о чем не знал и сладость отобрал, а мне только это и нужно было. Вечером он с друзьями добычей поделился, они ее жрать начали, да тут и попались. Все хари у них в чернилах и не отмываются. Они, понятное дело, пошли мстить, только я к этому подготовился. Подговорил друзей в спальне, нашли мы белила, развели с водой и ведро над дверью установили. Старшаки только к нам сунулись, так их и окатило! Они замешкались, а тут мы с палками, да и погнали их в коридор. Поймал их дежурный и всем взыскания да отработки за то, что шалят, шумят да после отбоя шастают!
Слушатели взорвались аплодисментами. Всем пришлись по нраву изобретательность и смелость юного Лутковского.
Тут прокашлялся Максим и повел долгий рассказ, о том как цукали гардемаринов в Морском корпусе, как он окончил корпус и корабельным гардемарином целый год ходил на корабле вокруг Скандинавии по маршрутам викингов, не преминул даже рассказать одну из древнеисландских саг про бога-проказника Локи, который подшутил над могучим Тором, превратив мирового змея Ёрмунганда в кошку и предложив силачу ее поднять. То-то хохотали все боги, когда Тор смог оторвать от пола лишь одну лапку.
Дита восторженно смотрела на мичмана и, кажется, даже не моргала. Впрочем, надо признать, что бравый моряк на всех девушек действовал примерно одинаково: с первого взгляда он мог слегка оттолкнуть их горячностью и бравадой, но уже через несколько минут они таяли под напором его истинно русского жизнелюбия, открытости и непередаваемого очарования. К тому же Максим, выросший в дворянской семье, мог быть обходительным и деликатным. Его манеры не были столь показательно утонченными, как у некоторых представителей высшего общества, да и флиртовать, как тот же Гленерван-младший, моряк не любил. Но тем сильнее проявлялась его мужественность. «Как за каменной стеной» – говорят о таких.
Пришла очередь Родина делиться своими историями, публика начала упрашивать рассказать что-нибудь занятное, про Англо-бурскую или греко-турецкую войну, но веселье прервали старшие.
– Пора бы уже и честь знать, – сурово сказал Лутковский, обращаясь больше к своему сыну, но остальные тоже засобирались.
Время клонилось к утру, и усталость, которую до этого молодые люди не замечали, вдруг навалилась на них в одночасье. Полинька сонно потерла глаза, Юленька зевнула. Душевно попрощавшись и пожелав друг другу спокойной ночи, гости разбрелись по своим номерам.
Уже в комнате, умывшись и даже улегшись в кровать, Георгий осознал, что весь сон как рукой сняло. У него отчего-то было гаденькое предчувствие. Чтобы отогнать гнетущие мысли, он сел за книгу. Была у него привычка принимать «литературное снотворное» – такие сочинения, от которых волей-неволей глаза слипаются. На этот раз под рукой оказался какой-то средненький романчик, купленный в лавке на вокзале по случаю. Автор был местный, польский, а история про очередного злодея, пытавшего воскресить злобное «страшило», хоть и заявлялась как «авантюрная», была полна штампов и нудных конструкций. Через три главы Родин начал клевать носом, окончательно потеряв нить повествования, и вдруг ему почудилось, что за стеной раздается какой-то шум. Он встрепенулся, прислушался, нет, показалось. Доктор встал, чтобы налить себе стакан воды, но неожиданно раздался явственный звук разбивающегося стекла.
Бабах!
Из комнаты Полиньки!
Родин поспешил в коридор и постучал в дверь возлюбленной. Нет ответа. Может, девушке стало плохо? Недолго думая, Георгий аккуратно надавил плечом, и хлипкая дверь отворилась. Выключатель нашел не сразу, но еще до того, как лампа осветила небольшой уютный номер, мужчина понял – беда. Легкие занавески развевались на ветру так, будто окно не закрыто, да и среди вещей был беспорядок. Все осветилось: так и есть, одеяло на полу, тумбочка сдвинута, ночник повален, разбит, оконное стекло выбито. И Полинушки нет. Похищена! Родин тут же выглянул на улицу, но преступники оказались проворнее: двор был пуст, и ничто не нарушало тишину теплой летней ночи.
Что же делать? Георгий несколько секунд растерянно метался по комнате, но осознав, что просто тратит драгоценные секунды, взял себя в руки, присел на стул возле небольшого письменного столика, на котором лежала раскрытая папка для рисования. Мужчина собирался с мыслями, рассматривая рисунки. Карандашные портреты гостей пансионата мелькали перед глазами, всего лишь наброски, но какие точные… Да, конечно, чего же он, надо всех срочно разбудить!
Родин быстро и бесшумно, чтобы не создавать паники, постучал сначала к Максиму, который показался на пороге уже в тельняшке, было заметно, что он проснулся раньше и уже собирался выйти сам. Пока моряк будил отца, Родин побежал в коттедж хозяев.
Сонный, перепуганный Урбанович ничего не понимал, весть о пропаже постояльца, да еще и девушки, привела его в панику. Международный скандал! Он тут же кинулся на конюшню, проверять, нет ли там следов злоумышленников, а Родин с хозяйкой побежали опрашивать остальных. Сначала – злосчастных британцев. Сын и отец, поднятые по тревоге, как старые вояки, были собраны и отвечали на вопросы четко, без суеты: спали, ничего не слышали. Георгий, махнув рукой, побежал в гостиницу. В холле столкнулся с трясущимся от нервного потрясения профессором Савостьяновым, он никак не мог взять себя в руки, только, схватившись за лацканы домашней куртки жениха дочери, запинаясь, твердил, что Лутковские не открывают.
– Почему они не открывают, Еня? Почему?
В холл выбежал Максим, доложил, будто он на войне: немка с дочерью и художник со слугой на месте, напуганы новостью, но точно не в курсе произошедшего. Было странно, что даже в такой ситуации, растрепанный, бледный, в тельняшке, как простой матрос, он все равно сохранял какое-то внутреннее достоинство. Пани Урбанович между тем вернулась от слуг.
– Кочегар Лешик! – вскричала она, запыхавшись. – Каморка! То есть он живет в каморке под комнатой Полиньки. Он слышал шум и голоса и будто бы что-то спускали сверху, видел лестницу, прислоненную к стене, но решил, что это пани на свидание сбежала.
– Допросим, но сначала нужно разбудить Лутковских, – быстро и деловито отдавал распоряжения Родин, – они спят крепко, не открывают. У вас есть ключ?
– Да, – растерянно кивнула хозяйка.
Поисковая группа поднялась наверх. Хозяйка, хоть и выбежала в исподнем, прикрывшись лишь шалью, связку ключей с собой прихватила машинально. Отворив дверь большого, в несколько комнат номера, она застыла на пороге, не давая остальным проходу. Максим, не церемонясь, оттолкнул ее и тоже замер. Даже в темноте было ясно: номер пуст, ни постояльцев, ни их вещей.
– Ах, собаки польские! Пшеки сраные! – вскричал Савостьянов-младший в запале, но тут же осекся и уже тише промолвил, обращаясь к хозяйке пансионата: – Простите, пани… Я… Сердечно простите.
Урбанович лишь коротко кивнула. О, как она понимала чувства этого молодого русского: вот из-за таких людей, как проклятые Лутковские, и случаются в мире несчастья! Как можно опуститься так низко, чтобы похитить беззащитного ребенка под покровом темноты?! Кто же дерется с женщинами? Воевать должны мужчины, открыто, на дуэлях… А эта низость запятнала весь польский народ. Ведь потом разбираться не будут, кто прав, скажут, что все потомки славных витязей в этом повинны.
Максим по лицу женщины будто прочел ее мысли.
– Вы – добрые и честные люди, – ласково прошептал он и, снова растолкав всех, кто стоял в дверях, бросился вон, не разбирая дороги, но на лестнице столкнулся с Урбановичем, и они вместе кубарем покатились вниз, зашибив по пути и кочегара Лешика.
– Отставить панику! – проревел Родин, оказавшись в холле. – Надо отправляться в погоню. Хозяин, вы выделите нам лошадей?
– Нет, угнали. Сволочи! Лучшую тройку и самую быстроходную рессорную карету. Остался наш старенький рысак, но вы быстрее своим ходом добежите.
– Да, вот еще… – Лешик, про которого все забыли, протянул Георгию перепачканную в земле ленту, такую Полинька носила в волосах. – Нашел возле лестницы под окном.
Родин забрал ленту, прижал ее к груди.
– Да хватит болтать! – вновь повысил голос Максим, на этот раз раздосадованный сентиментальностью Георгия. – Что делать-то будем?!
Повисло молчание, которое прервало деликатное покашливание. Все повернулись на звук: в дверях стоял Джордж Гленерван, полностью одетый в дорожный костюм.
– Я могу предложить вам свой автомобиль. Я джентльмен и моряк. Хоть мы немного не поладили вчера – джентльмен всегда поможет другому, тем более моряку. Наш шестицилиндровый «Нэпир» точно обгонит самых быстрых лошадей.
Максим и Георгий покосились на него с недоверием.
– А как же ваш отец? Не будет ли он против…
Джордж вспыхнул:
– Мой отец – офицер и джентльмен, что бы вы там себе не думали! И он никогда не будет на стороне воров, похитивших даму! В погоню! Я приготовлю авто, а вы пока оденьтесь.
– Да, – подхватил Урбанович, который наконец-то увидел свет в конце тоннеля, ведь если юную русскую вернут, то и происшествие можно будет замять, а значит, не будет пятна на репутации его гостиницы. – Пойдемте в гараж, я вам расскажу про короткий путь. Эти поганые люди, пся крев, про него не знают! Перехватите их у столицы.
Родин старался одеваться как можно быстрее, так, как его учили на войне. Пока спичка горит. Но, очевидно, навыки подрастерял, потому что Максим, справившийся первым, уже стоял в дверях номера Георгия. Родин с удивлением отметил, что мичман в дорожном костюме, застегнутом на все пуговицы, обрел поразительное сходство с младшим Гленерваном: их роднила офицерская подтянутость и шарм моряка. Даже в такой сложной ситуации они не теряли ни выправки, ни стати.
– Георгий, у вас ведь есть оружие? Захватите его с собой. Боюсь, все может обернуться прескверно, а мне бы хотелось иметь такого человека, как вы, чтобы прикрыть тыл. Мы пока не родственники, хотя буду горд, если породнимся.
С этими словами Максим поспешил вниз, Родин выбежал следом, схватив на бегу трость, и, подумав, забежал в спальню похищенной забрать наброски с семейством Лутковских. Кто знает, как обернется погоня?!
У главного входа их уже ждал Джордж, он несколько раз просигналил в гудок, подгоняя своих пассажиров.
* * *Когда настоящие мужчины объединяются в группу для важного дела, особенно если делом этим является неотложное спасение прекрасной дамы, все разногласия отходят на второй план. На первый же выдвигаются собранность, трезвый рассудок и предельная производительность. В отличие от женщин, которым в любой выходящей из ряда вон ситуации дай только поголосить да посуматошничать, мужской пол не тратит на эмоции ни одной драгоценной секунды.
Родин где-то в глубине души, несомненно, места себе не находил. То, что Полю похитили, было ясно, но зачем степенной польской семье понадобилась девушка – было не просто непонятно, но и ввергало в ужас. Неужели революционная зараза проникла даже в головы старинного шляхетского рода Лутковских? Однако же Георгий был твердо убежден, что нет такого негодяя, который не дрогнул бы перед истинным хладнокровием и мужеством благородного смельчака, действующего сообразно собственному интеллекту, а не жажде наживы.
Джордж Гленерван за время, проведенное в допросах постояльцев, немного отошел от своего вечернего позора и проникся духом спасательной миссии. К тому же не в его характере было оставаться в стороне от любого беззакония, творящегося в непосредственной близости от джентльмена до мозга костей, к коим он себя причислял по праву рождения. Впрочем, двигала им большей частью не тяга к восстановлению справедливости, а отчаянное желание показать себя во всей красе, всю свою удаль, храбрость и предприимчивость. Кроме того, предстоящая ночная погоня сама по себе была отличным шансом прослыть блестящим драйвером, а заодно и проверить недавно купленный шестицилиндровый гоночный «Нэпир» в деле. Как-никак лучший британский автомобиль рубежа веков, неужто не сумеет он нагнать тройку каких-то дряхлых кляч?
Что до Максима, то внутри у него все клокотало. Бесстрашный мичман описывал вслух красочные сцены расправы над обнаглевшими ляхами, еретическими пшеками, чьи мерзкие линялые рожи непременно отведают сегодня ночью пудового мичманского кулака. А еще за то недолгое время, что он провел в местной здравнице, сделалось Максиму так тоскливо и тошно, что он, как ребенок, обрадовался этой возможности размять кости и вспенить кровь.