– В Анжу, на свою родину, ваше величество.
– Дело в том, – заметил важно Шико, – что воздух Парижа неблагоприятен для беременных женщин. Gravidis uxoribus Lutetia inclemens8. Я советую тебе, Генрих, последовать примеру графа и тоже отослать куда-нибудь королеву, когда она понесет.
Монсоро побледнел и в ярости уставился на Шико, который, облокотившись на спинку королевского кресла и подперев ладонью подбородок, казалось, весь был поглощен разглядыванием позументщиков, следовавших непосредственно за кожевенниками.
– Кто это вам сказал, господин наглец, что графиня тяжела? – прошипел Монсоро.
– А разве пет? – сказал Шико. – Я полагаю, что предположить обратное было бы еще большей наглостью с моей стороны.
– Она не тяжела, сударь.
– Вот те раз, – сказал Шико, – ты слышал, Генрих? Твой главный ловчий, кажется, совершил ту же ошибку, что и ты: он забыл соединить рубашки шартрской богоматери.
Монсоро сжал кулаки и подавил свою ярость, но прежде метнул Шико взгляд, полный ненависти и угрозы; Шико в ответ надвинул шляпу на глаза и стал играть ее длинным и тонким пером, превращая его в извивающуюся змею.
Граф понял, что момент для сведения счетов неподходящий, и тряхнул головой, словно пытаясь сбросить со своего чела омрачившую его тучу.
Шико, в свою очередь, повеселел и сменил грозный вид матадора на приятнейшую улыбку.
– Бедная графиня, – сказал он, – она погибнет от скуки в пути.
– Я сказал королю, – ответил Монсоро, – что она путешествует со своим отцом.
– Пусть так, я не возражаю; отец – это весьма респектабельно, но не очень-то весело, и если бы возле нее был только достойный барон, чтобы развлекать ее в путешествии.., но, к счастью…
– Что? – с живостью спросил граф.
– Что «что»? – ответил Шико.
– Что «к счастью»?
– О, господин граф, у вас получился эллипс! Граф пожал плечами.
– Ах! Прошу прощения, наш главный ловчий. Вопросительная фраза, которой вы только что воспользовались, называется эллипсом. Спросите у Генриха, он – филолог.
– Это верно, – сказал Генрих, – но что означает твое наречие?
– Какое наречие?
– «К счастью».
– «К счастью» означает «к счастью». К счастью, сказал я, выражая таким образом восхищение благостью всевышнего, к счастью, в этот час в пути находится кое-кто из наших друзей, и притом из самых веселых; и если они встретят графиню, они ее, вне всякого сомнения, развлекут. А так как друзья наши, – добавил небрежно Шико, – едут по той же самой дороге, очень вероятно, что они встретятся. О! Я вижу их отсюда. А ты видишь, Генрих? Ты ведь человек с воображением. Видишь ты, как они гарцуют на своих конях по прекрасной лесной дороге и рассказывают графине сотни пикантных историй, от которых эта милая дама просто млеет?
Второй кинжал, еще острее первого, вонзился в грудь главного ловчего.
Но у Монсоро не было никакой возможности дать волю своим чувствам; король находился рядом и, во всяком случае в эту минуту, был союзником Шико. Поэтому граф, с любезностью, сохранившей, однако, следы тех усилий, которые ему пришлось сделать, чтобы подавить свой гнев, спросил, лаская Шико взглядом и голосом:
– Вот как! Кто-то из ваших друзей отправился в Анжу?
– Вы могли бы, пожалуй, сказать: «Кто-то из наших друзей», господин граф, потому что это даже больше ваши друзья, чем мои.
– Вы меня удивляете, господин Шико, – ответил граф, – у меня нет никаких друзей, которые бы…
– Ладно, скрытничайте.
– Клянусь вам.
– У вас их предостаточно, и, более того, эти друзья настолько вам дороги, что вы только что, – по привычке, потому что прекрасно знаете, что они сейчас находятся на пути в Анжу, – только что по привычке искали их, как я заметил, в этой толпе, и, разумеется, безрезультатно.
– Я? – воскликнул граф. – Вы заметили?..
– Да, вы – самый бледный из всех главных ловчих, бывших, существующих и будущих, начиная с Немврода в кончая вашим предшественником господином д'Отфором.
– Господин Шико!
– Самый бледный, повторяю. Veritaa veritatum9. Это варваризм, поскольку истина всегда одна, ибо если бы их было две, одна из них по меньшей мере была бы не истинной, впрочем, вы ведь не филолог, дорогой господин Исав.
– Да, сударь, я не филолог, вот почему я и попросил бы вас возвратиться без всяких отступлений к тем друзьям, о которых вы упомянули, и соблаговолить, ежели это позволит присущий вам избыток воображения, соблаговолить назвать этих друзей их подлинными именами.
– Э! Вы все время твердите одно и то же. Ищите, господин главный ловчий, клянусь смертью Христовой, ищите! Выслеживать дичь – ваше ремесло, свидетель тому несчастный олень, которого вы потревожили сегодня утром, он, должно быть, вовсе не ждал этого с вашей стороны. Коли вас самого поднять чуть свет, разве вам это доставит удовольствие?
Глаза Монсоро испуганно обежали окружавших короля людей.
– Как! – вскричал он, бросив взгляд на пустое кресло рядом с королем.
– Ну, ну! – поощрил его Шико.
– Господин герцог Анжуйский? – воскликнул главный ловчий.
– Ату! Ату его! – сказал гасконец. – Зверь обнаружен.
– Он выехал сегодня? – вскричал граф.
– Он выехал сегодня, но вполне возможно, что и вчера вечером. Спросите у короля. Когда, то есть в какое время, исчез твой брат, Генрике?
– Этой ночью, – ответил король.
– Уехал, герцог уехал, – прошептал дрожащий и бледный Монсоро. – Ах, боже мой, боже мой! Что вы мне сказали, государь!
– Я не утверждаю, – продолжал король, – что мой брат уехал, я говорю только, что нынче ночью он исчез и даже его ближайшие друзья не знают, где он.
– О, – гневно воскликнул граф, – если бы только я подозревал!..
– Так, так. Ну и что бы вы сделали? – поинтересовался Шико. – Хотя, впрочем, велика важность, если он и отпустит несколько любезностей графине де Монсоро. Наш друг Франсуа – главный волокита в роду; он волочился за дамами вместо короля Карла Девятого в те времена, когда Карл Девятый еще жил на свете, и он это делает за короля Генриха Третьего, которому не до ухаживаний – у него есть другие заботы. Черт побери, это совсем недурно – иметь при дворе принца, воплощающего в себе французскую галантность.
– Уехал, герцог, уехал! – повторил Монсоро. – Вы в этом уверены, сударь?
– А вы? – спросил Шико.
Главный ловчий вновь повернулся к тому креслу, где обычно сидел возле своего брата герцог – к креслу, которое по-прежнему оставалось незанятым.
– Я погиб, – прошептал он и сделал резкое движение, явно собираясь бежать, но Шико схватил его за руку.
– Да успокойтесь наконец, дьявол вас побери! Вы все время вертитесь; у короля от этого голова кружится. Проклятие! Желал бы я оказаться на месте вашей жены, хотя бы для того, чтобы все время видеть двуносого принца и слушать господина Орильи, который играет на лютне не хуже покойника Орфея. Как ей повезло, вашей супруге, как повезло!
Монсоро весь трясся от ярости.
– Спокойней, господин главный ловчий, – сказал Шико, – не выказывайте столь бурно вашу радость – заседание уже начинается. Это неприлично – давать волю своим чувствам. Слушайте речь короля.
Главному ловчему пришлось поневоле остаться на месте, так как тронный зал Лувра и в самом деле понемногу уже заполнился людьми, Монсоро застыл в подобающей по этикету позе.
Все заняли свои места. Только что появившийся герцог де Гиз преклонил колено перед королем, и тоже с удивлением и беспокойством посмотрел на пустое кресло герцога Анжуйского.
Король встал. Герольды призвали к тишине.
Глава 9. О ТОМ, КАК КОРОЛЬ НАЗНАЧИЛ ГЛАВУ ЛИГИ, КОТОРЫЙ НЕ ОКАЗАЛСЯ НИ ЕГО ВЫСОЧЕСТВОМ ГЕРЦОГОМ АНЖУИСКИМ, НИ МОНСЕНЬЕРОМ ГЕРЦОГОМ ДЕ ГИЗОМ
– Господа, – произнес король посреди глубочайшей тишины и удостоверившись предварительно, что д'Эпернон, Шомберг, Можирон и Келюс, которых сменили на их посту десять швейцарцев, уже в зале и стоят за его креслом, – господа, король, занимающий место между небесами и землей, если можно так выразиться, с одинаковым вниманием прислушивается к голосам, которые доносятся до него сверху, и к тем, которые к нему доносятся снизу, то есть к тому, что требует от него бог, и к тому, что требует от него его народ. Сплочение всех сил в единый союз во имя защиты католической веры является залогом благополучия для моих подданных, я это прекрасно понимаю. Поэтому мне по душе совет, который дал нам мой кузен де Гиз. И отныне я провозглашаю святую Лигу должным образом дозволенной и учрежденной. А поелику столь большое тело должно иметь хорошую, могучую голову, поелику необходимо, чтобы глава Лиги, призванный защищать церковь, был одним из самых ревностных сынов церкви и дабы к сему рвению его обязывали само его естество и его сан, я остановил свой выбор на человеке высокородном и добром христианине и объявляю, что отныне главой Лиги будет…
Генрих преднамеренно сделал паузу. Тишина была такая, что можно было услышать, как пролетит муха.
Генрих повторил:
– И объявляю, что главой Лиги будет Генрих де Валуа, король Франции и Польши.
Произнося эти слова, Генрих несколько театрально повысил голос, чтобы подчеркнуть свою победу и подогреть энтузиазм своих друзей, которые готовились разразиться ликующими криками, а также чтобы окончательно добить лигистов, чей глухой ропот выдавал их недовольство, удивление и испуг.
Что же касается герцога де Гиза, то он был просто изничтожен. Со лба его катились крупные капли пота. Он обменялся взглядом с герцогом Майеннским и своим братом, кардиналом, которые стояли в центре двух групп лигистских главарей – один справа от него, другой – слева.
Монсоро, все больше удивляясь отсутствию герцога Анжуйского, начал тем не менее успокаиваться, вспомнив, что сказал Генрих Ш.
Ведь в самом деле – герцог мог исчезнуть и не уезжая никуда.
Кардинал, не торопясь, отошел от группы, в которой он находился, и пробрался поближе к герцогу Маейннскому.
– Послушайте, – шепнул он ему на ухо, – или я очень ошибаюсь, или мы не можем больше рассчитывать здесь на безопасность. Поспешим с уходом. Кто его знает, этот народ! Вчера он ненавидел короля, а сегодня может сделать его своим кумиром на несколько дней.
– Будь по-вашему, – сказал герцог Майеннский, – уйдем. Подождите здесь брата, а я подготовлю отступление.
– Идите.
Тем временем король первым подписал акт, который лежал на столе и был составлен заранее господином де Морвилье, единственным человеком, кроме королевы-матери, посвященным в тайну, после чего Генрих обратился к герцогу де Гизу гнусавя в тем издевательским тоном, какой он так хорошо умел принимать при случае.
– Что ж, подпишите и вы, мой дорогой кузен. И передал ему перо.
Затем, указывая пальцем место подписи:
– Тут, тут, – сказал он, – подо мной. А теперь передайте господину кардиналу и господину герцогу Майеннскому.
Но герцог Майеннский был уже внизу лестницы, а кардинал в другой комнате.
Король заметил их отсутствие.
– Тогда передайте главному ловчему, – сказал он. Герцог подписал, передал перо главному ловчему и собрался было уйти.
– Погодите, – остановил его король.
И в то время, как Келюс с насмешливым видом брал перо из рук графа де Монсоро и не только присутствующая знать, но и все главы цехов, созванные для этого важного события, спешили подписаться ниже короля или на отдельных листах, продолжением которых должны были стать книги, где накануне всякий – великий ли, малый ли, знатный или простолюдин – смог подписать свое имя, – все полностью, в это самое время король сказал герцогу де Гизу:
– Дорогой кузен, насколько я помню, это вы считали, что для защиты нашей столицы следует создать хорошую армию из всех сил Лиги? Армия создана, создана надлежащим образом, ибо естественный полководец парижан – король.
– Разумеется, государь, – ответил герцог, не очень понимая, куда клонит Генрих.
– Но я не забываю, – продолжал король, – что у меня есть и другая армия, которой нужен командующий, и что этот пост принадлежит по праву первому воину королевства. Пока я тут буду командовать Лигой, вы отправляйтесь командовать армией, кузен.
– Когда я должен отбыть? – спросил герцог.
– Тотчас же, – сказал король.
– Генрих, Генрих, – воскликнул Шико, которому лишь этикет помешал броситься к королю и прервать его на полуслове, как ему хотелось.
Но так как король не услышал восклицания Шико, а если и услышал, то не понял его, гасконец с почтительным видом, держа в руке огромное перо, стал пробираться через толпу, пока не оказался возле короля.
– Да замолчишь ты наконец, простофиля, – шепнул он Генриху.
Но было поздно, Король, как мы видели, уже объявил де Гизу о его назначении и теперь, не обращая внимания на знаки и гримасы гасконца, вручал герцогу заранее подписанный патент.
Герцог де Гиз взял патент и вышел.
Кардинал ждал его у дверей залы, герцог Майеннский ждал их обоих у ворот Лувра.
Они тотчас же вскочили на коней, и не прошло и десяти минут, как все трое были уже вне пределов Парижа.
Остальные участники церемонии тоже постепенно разошлись. Одни кричали: «Да здравствует король!», другие: «Да здравствует Лига!»
– Как бы то ни было, – сказал, смеясь, Генрих, – я решил трудную задачу.
– О, конечно, – пробормотал Шико, – ты отличный математик, что и говорить!
– Вне всякого сомнения, – продолжал король. – Заставив этих мошенников кричать противоположное, я, в сущности, достиг того, что они кричат одно и то же.
– Sta bene10, – сказала Генриху королева-мать, пожимая ему руку.
– Верь-то верь, да на крюк запирай дверь, – сказал гасконец. – Она в бешенстве, ее Гизы чуть не в лепешку расплющены этим ударом.
– О! Государь, государь, – закричали фавориты, толпой бросаясь к королю, – как вы замечательно это придумали!
– Они воображают, что золото посыплется на них, как манна небесная, – шепнул Шико в другое ухо короля.
Генриха с триумфом проводили в его покои. В сопровождавшем короля кортеже Шико исполнял роль античного хулителя, преследуя своего господина сетованиями и попреками.
Настойчивость, с которой Шико старался напомнить полубогу этого дня, что он всего лишь человек, до такой степени удивила короля, что он отпустил всех и остался наедине с шутом.
– Да будет вам известно, мэтр Шико, – сказал Генрих, оборачиваясь к гасконцу, – что вы никогда не бываете довольны и что это становится просто невыносимым! Черт возьми! Я не сочувствия от вас требую, я требую от вас здравого смысла.
– Ты прав, Генрих, – ответил Шико, – ведь тебе его больше всего не хватает.
– Согласись, по крайней мере, что удар был нанесен мастерски.
– Как раз с этим я и не хочу соглашаться.
– А! Ты завидуешь, господин французский король!
– Я?! Боже упаси! Для зависти я мог бы выбрать что-нибудь получше.
– Клянусь телом Христовым! Господин критикан!..
– О! Что за необузданное самомнение!
– Послушай, разве я не король Лиги?
– Конечно, это неоспоримо: ты ее король. Но…
– Но что?
– Но ты больше не король Франции.
– А кто же тогда король Франции?
– Все, за исключением тебя, Генрих, и прежде всего – твой брат.
– Мой брат! О ком ты говоришь?
– О герцоге Анжуйском, черт побери!
– Которого я держу под арестом?
– Да, потому что хотя он и под арестом, но он помазан на престол, а ты – нет.
– Кем помазан?
– Кардиналом де Гизом. Слушай, Генрих, я все же советую тебе заняться твоей полицией; совершается помазание короля – в Париже, в присутствии тридцати трех человек, прямо в часовне аббатства святой Женевьевы, а ты ничего об этом не знаешь.
– Господи, боже мой! А ты об этом знал, ты?
– Разумеется, знал.
– Как же ты можешь знать то, что неизвестно мне?
– Ба! Да потому что твоя полиция – это господин де Морвилье, а моя – я сам. Король нахмурил брови.
– Итак, один король Франции у нас уже есть, не считая Генриха Валуа, – это Франсуа Анжуйский, а кроме него, мы еще имеем, постой-ка, постой… – сказал Шико, словно припоминая, – мы еще имеем герцога де Гиза.
– Герцога де Гиза?
– Герцога де Гиза, Генриха де Гиза, Генриха Меченого. Итак, повторяю, мы еще имеем герцога де Гиза.
– Хорош король, нечего сказать: король, которого я изгнал, которого я сослал в армию.
– Вот-вот! Разве тебя самого не ссылали в Польшу; разве от Ла-Шарите до Лувра не ближе, чем от Кракова до Парижа? А! Это верно – ты его отправил в армию. Что за ловкий удар, какое поразительное мастерство! Ты его отправил в армию, то есть поставил под его начало тридцать тысяч человек, клянусь святым чревом! В армию, и в какую! Всамделишную.., это не то, что армия твоей Лиги… Нет.., нет.., армия из буржуа – это сгодится для Генриха Валуа, короля миньонов; Генриху де Гизу нужна армия из солдат, и каких! Выносливых, закаленных в боях, пропахших порохом, способных уничтожить двадцать таких армий, как армия Лиги. Одним словом, если Генриху де Гизу, королю на деле, взбредет однажды в голову стать королем и по званию, ему надо будет всего лишь повернуть своих трубачей к столице и скомандовать: «Вперед! Проглотим одним глотком Париж вместе с Генрихом Валуа и Лувром». И они это сделают, мошенники, я их знаю.
– В вашей речи вы позабыли упомянуть только об одном, мой великий политик, – сказал Генрих.
– Проклятие! Вполне возможно, особенно если то, о чем я забыл, – четвертый король.
– Нет, – ответил Генрих с крайним презрением, – вы позабыли, что, прежде чем мечтать о французском троне, на котором сидит один из Валуа, надо бы сначала оглянуться назад и посчитать своих предков. Можно еще понять, когда подобная мысль приходит в голову герцогу Анжуйскому: он принадлежит к роду, который вправе на это претендовать. У нас общие предки – борьба между нами, сравнение допустимы, ведь здесь речь идет о первородстве, вот и все. Но господин де Гиз.., знаете ли, мэтр Шико, подзаймитесь-ка геральдикой, друг мой, и сообщите нам, какой род древнее – французские лилии или лотарингские дрозды…