Как у тебя, Ублюдок, только у Майка волосы черные с проседью, а у тебя – плебейского грязно-коричневого оттенка.
– Впрочем, – продолжал я, – я должен был бы узнать в нем старого бывалого вояку с Уолл-стрит.
– Что такое «бывалый вояка с Уолл-стрит»? – спросил Ублюдок.
– Это тот, кто очень долго проработал на Уолл-стрит, пережил рост и падение цен, был свидетелем головокружительных успехов и сокрушительных падений. Тот, кто видел бесчисленное множество раз, как бедные становились богатыми и снова бедными, а потом опять богатыми. Он видел шлюх, наркотики, азартные игры; он был свидетелем истории Уолл-стрит – от самых темных времен, когда комиссионные были фиксированными, а ценные бумаги – в самом деле бумажными, и их доставляли клиенту по почте. И вплоть до современной эпохи, когда фирмы дисконтных брокерских услуг конкурируют с «Меррил Линч», а торги ведутся в электронной форме. В этом мире осталось совсем мало настоящих бывалых вояк с Уолл-стрит, потому что большинство из них уже умерли от сердечного приступа или цирроза печени. Но если вам повезет найти одного из оставшихся в живых, его стоимость измеряется столькими килограммами золота, сколько весит он сам. И Майк Валенти был одним из этой вымирающей породы.
Наверное, я должен был понять это, как только увидел его. Я должен был заметить утомленный битвами взгляд его глаз, пока он сидел и слушал пустые речи Джорджа и Лестера. Его плечи были слегка наклонены вперед, подбородок опущен, словно он вот-вот заснет. Невероятное удивление вызывал нос Майка, величиной с большую картофелину и покрытый паутиной красных сосудов. Тем поразительнее были умнейшие карие глаза, такие проницательные, что сразу было понятно – его не обведешь вокруг пальца. Ну да ладно, чтобы не тратить время на очевидное, скажу, что в тот день мы с Майком невероятно легко нашли общий язык – язык, на котором говорят на Уолл-стрит. Если он начинал предложение, я без труда заканчивал его, и наоборот. Фактически к тому времени, как наша встреча подошла к концу, я успел выдать Майку полноразмерную рекламную речь, словно он был моим клиентом. Как в свое время на Лестера, она и на него произвела сильное впечатление. Но еще важнее в тот день было то впечатление, которое Майк произвел на меня. Неожиданно я снова почувствовал себя прежним Джорданом.
Я пожал плечами.
– Так или иначе, я знал, что говорил в тот день как никогда умно, поэтому меня нисколько не удивило, когда в тот же вечер Лестер позвонил мне домой и сказал, что мне стоит подумать о том, чтобы открыть собственный брокерский бизнес. По его словам, Майк отвел его в сторону после нашей встречи и сказал, что готов работать на меня бесплатно, то есть без фиксированного жалованья. Он хотел лишь небольшой процент от прибыли. Взамен он создаст для меня первоклассный операционный отдел, способный конкурировать с любой фирмой на Уолл-стрит. Сам Лестер тоже был готов работать со мной бесплатно. Он предложил подготовить все необходимые документы для Национальной ассоциации дилеров по ценным бумагам и, кроме того, пойти вместе со мной на собеседование по поводу членства в этой ассоциации. Взамен он хотел только одного – чтобы я рекомендовал его услуги тем компаниям, которые я буду превращать в акционерные общества. Станут ли они пользоваться его услугами или нет, меня не касалось. Я должен был только рекомендовать его, все остальное он сделает сам.
– А как же Грюнфельд? – спросил Одержимый.
– Джордж остался за бортом, – покачал я головой. – Собственно, именно об этом заговорил со мной Лестер первым делом, когда позвонил. «Джордж совершенно бесполезен, – проскрипел Лестер. – Он, конечно, замечательный парень, но мертвый балласт. Мы с Майком и без него имеем все, чтобы учредить и возглавить фирму. И все же я сказал Лестеру, что мне нужно подумать, хотя в глубине души у меня действительно не было никаких намерений браться за это дело. Я все еще находился под сильным отрицательным впечатлением от своего фиаско в мясном бизнесе, поэтому решил обождать и посмотреть, что будет дальше».
– О каком времени сейчас идет речь? – уточнил Ублюдок.
– Начало сентября, – ответил я. – Именно в это время события начали быстро развиваться. Во-превых, Дэнни сдал экзамен на брокера, и я позвал его к себе домой на обучающий семинар. Сидя в гостиной на кушетке, я начал: «Итак, вот тебе задание. Чтобы успешно торговать, первым делом ты должен уметь читать сценарий разговора так, чтобы никто не мог догадаться, что ты читаешь по шпаргалке. Ты должен звучать совершенно естественно. Понимаешь?» – «Да, – уверенно ответил он. – Для меня это не проблема». – «Вот и хорошо, – продолжил я, – представь себе, что ты актер на сцене. Ты должен говорить то громче, то тише, то быстрее, то медленнее. Твоим клиентам должно быть все время интересно слушать тебя, они должны ловить каждое твое слово. Даже не думай снимать трубку телефона, если не знаешь ответов на все возможные вопросы. Ты никогда не должен звучать неуверенно. Ты всегда должен знать, что ответить. Понимаешь, Дэнни?» Он уверенно кивнул: «Я все понял, дружище. Можешь не волноваться за Дэнни Поруша. Он сможет продать лед эскимосам и нефть арабам!» – «Не сомневаюсь! – согласился я. – Но помни, ты должен знать сценарий как свои пять пальцев. Нельзя заикаться, это первейший признак новобранца, и клиент учует это даже по телефону». Я улыбнулся Дэнни, а Дениз выжидательно посмотрела на него. Я рассказал ей, какой он умелый продавец, хотя на самом деле никогда не слышал, как он это делает. Однако он вел себя очень самоуверенно, поэтому я нисколько в нем не сомневался. Держа в руках кофейник, Дениз тоже улыбнулась Дэнни и сказала: «Хочешь, я уйду на кухню, чтобы ты не нервничал?» Но он лишь отмахнулся: «Брось, Дениз, для меня это все равно что ловить рыбу в бочке! Ничего сложного!» Пожав плечами, Дениз сказала: «Ну ладно, тогда я постою здесь и послушаю тебя». Дэнни кивнул, и я вручил ему шпаргалку разговора об «Арнклифф Нэшнл». «Ну вот, – сказал я, – представь себе, что ты пытаешься продать мне акции по телефону, и мы с тобой разыграем возможный диалог». Он кивнул и взял шпаргалку, потом откашлялся и наконец с большой уверенностью в голосе сказал: «Здравствуйте, это Джордан?» – «Да, – с готовностью откликнулся я, – это я и есть. Чем могу быть полезен?» Дэнни покрутил шеей, словно боец, выходящий на ринг. «Привет, Джордан, это Дэнни Поруш из… из… м-м-м… из этого… из Инвестиционного центра. Как… как поживаете?» Тут он остановился и заметно вспотел. «Пожалуй, я все-таки уйду на кухню и оставлю вас вдвоем, мальчики», – сказала Дениз, и Дэнни, с которого разом слетел весь гонор, неожиданно согласился: «Да, пожалуй, это хорошая идея, Дениз. Это не так легко, как показалось на первый взгляд». И вытер со лба крупные капли пота.
– Да ладно! – воскликнул Одержимый. – Вы преувеличиваете. Не может быть, чтобы все было так плохо!
– Именно так и было! – расхохотался я. – На самом деле, Дэнни был так плох, что, когда он ушел от нас в тот вечер, Дениз сказала: «Милый, у него это никогда не получится. Он говорит как умственно отсталый. Почему он так мямлит? Почему не может разговаривать как обычный нормальный человек?» – «Сам не понимаю, – ответил я. – Может, у него какая-то редкая форма синдрома Туретта [17], которая проявляется только когда ему нужно что-то продать». И Дениз кивнула в знак согласия со мной.
Как бы то ни было, я твердо решил на следующее утро отправиться на работу, чтобы своими глазами увидеть окончательный провал Дэнни, и тут случилось что-то странное, что-то очень неожиданное. Я сидел в нескольких футах от Дэнни, пытаясь сдержать смех. Он, как и прежде, мямлил: «Привет… м-м-м, это… Д-э-э-нни По-о-о-руш. Как… м-м-м… дела?» И вдруг через пять секунд неожиданно – щелк! – он совершенно перестал заикаться и стал говорить почти так же хорошо, как я сам.
Я подмигнул своим мучителям.
– Он стал закрывать сделки направо и налево, и две недели спустя в качестве дружеского жеста я пригласил его съездить вместе к моему бухгалтеру в город. Пятнадцатое октября было уже не за горами [18], и у меня заканчивалась отсрочка по уплате налогов за 1987 год. Разумеется, Дэнни с радостью согласился, и мы поехали. В среду после обеда мы прыгнули в мой жемчужно-белый «ягуар» и направились на Манхэттен. Хочу напомнить, вплоть до этого дня я искренне считал Дэнни нормальным. Его поведение и одежда были весьма консервативными, он был из очень хорошей семьи. Он вырос на южном берегу Лонг-Айленда в зажиточном районе. Его отец был известным нефрологом, Дэнни называл его Почечным Королем больницы Брукдейл. Однако до ушей Дениз доходили весьма странные слухи о нем. Дескать, Дэнни женат на своей двоюродной сестре. Я, конечно, сказал Дениз, что она просто сошла с ума, потому что Дэнни не стал бы скрывать от меня этот факт своей жизни. Когда мы проводили время вместе, он по большей части клял свою жену на все лады, говоря, что ее единственная цель – сделать его жизнь как можно более несчастной. Так почему бы ему не сказать мне, что она его двоюродная сестра? Если бы это было правдой, то, разумеется, сыграло бы определенную роль. Я даже не представлял, как задать ему этот вопрос, поэтому просто отмахнулся от него, как от злой сплетни.
Ну вот, когда я закончил дела с моим бухгалтером, мы снова сели в «ягуар» и направились домой. Где-то в районе Девяносто пятой улицы, на краю Гарлема, началось умопомешательство. Помню, Дэнни сказал: «Господи Исусе! Тормози! Ты должен здесь затормозить!» Я так и сделал. Дэнни выпрыгнул из машины и побежал в какой-то ветхий подвальчик с дешевой желтой вывеской «Бакалейная лавка». Спустя всего минуту он выбежал оттуда, держа в руках коричневый бумажный пакет. Запрыгнув в машину с безумной улыбкой на лице, он сказал: «Поехали! И побыстрее! Едем на север, на Сто двадцать пятую улицу». – «С какой стати? – возразил я. – Это же Гарлем, Дэнни!» – «Все нормально! – уверил он меня и, сунув руку в пакет, вынул оттуда стеклянную трубку для курения крэка и дюжину пузырьков с этим самым крэком. – Это сделает тебя суперменом. Это мой подарок тебе за все, что ты для меня сделал». Я недовольно покачал головой и тронул машину с места. «Ты совсем спятил! – прорычал я. – Не курю я эту дрянь! Это же чистое зло!» – «Ты преувеличиваешь, – возразил он с усмешкой. – Это зло, если ты постоянно этим занимаешься, но в Бэйсайде этого не продают, так что будь спокоен». – «Ну, ты совсем дебил! – прошипел я. – Чтоб я прямо сейчас закурил крэк? Черта с два! Понял, приятель?» – «Да, – невозмутимо ответил он. – Понял. Вон там сверни налево и езжай в сторону Центрального парка». – «Черт тебя подери!» – с отвращением пробормотал я себе под нос и свернул налево. Через пятнадцать минут я уже сидел в подвале полуразрушенного гарлемского кокаинового притона в окружении беззубых шлюх и гаитянских бомжей. Пока Дэнни зажигал крэк, я держал в губах стеклянную трубку, и когда крэк зашипел, словно жареный бекон, я быстро сделал глубокий вдох и задержал дыхание насколько смог долго. Неописуемая волна эйфории накатила на меня. Зародившись где-то возле аорты, она прострелила позвоночник и закипела вокруг центра удовольствия в мозгу миллиардами синаптических пузырьков. «О господи! – пробормотал я. – Ты… лучший… друг… на… свете, Дэнни!» – и передал ему трубку. «Спасибо, – отозвался он. – Ты тоже мой лучший друг, теперь мы братья до самой смерти», – и заложил в трубку еще крэка.
Одержимый недоуменно покачал головой.
– За каким чертом вы это сделали? Да что с вами такое было?
– Они же наркоманы, Грег, – сказала Ведьма, – у них нет никакого стыда.
– И как долго вы там пробыли? – поинтересовался Ублюдок с омерзением и любопытством одновременно.
– Очень долго, – кивнул я. – Понимаете, крэк – это такая штука… Если уж вы начали, то есть только два способа остановиться. Первый – закончились деньги. Второй – смерть от сердечного приступа. К счастью, наш кутеж закончился первым способом, а не вторым. У меня с собой было всего семьсот долларов, у Дэнни – пятьсот. Мы скинулись, как настоящие социалисты, и кутили на них далеко за полночь. Если посмотреть на это с другой стороны, во время этого загула мне удалось узнать кое-что важное. Видите ли, у кайфа от всех наркотиков есть разные стадии, но в случае с крэком они особенно отчетливые и острые. Если хотите, я могу рассказать о них.
Одержимый мрачно покачал головой.
– Для меня самого тайна, почему мне интересно об этом послушать, но раз уж вы выпустили джинна из бутылки, продолжайте свой рассказ.
Я понимающе улыбнулся Одержимому.
– С удовольствием, Грег. Первая фаза кайфа от крэка – это эйфория. Это когда вам так невыразимо хорошо, что хочется закричать на весь мир: «Я люблю крэк! Я люблю крэк! Все вы, кто не курит эту дрянь, даже не представляете себе, чего лишаетесь!» И если вы думаете, что я шучу, попробуйте хоть чуточку сами покурить, и вы поймете, что я имею в виду.
– Сколько времени длится эта фаза? – спросил Ублюдок.
– Не так долго, как хотелось бы, – печально покачал я головой. – Минут пятнадцать-двадцать. Потом начинается вторая фаза, почти такая же приятная, но не совсем. Она называется «словесный понос». Название говорит само за себя, только этот словесный понос отличается от того, что извергают совершенно трезвые лживые трепачи.
– И в чем же разница? – спросила Ведьма, которой, очевидно, было интересно узнать, как отличить одно от другого.
– Ну, очень трудно описать бессмысленную наркотическую болтовню, – глубокомысленно прищурился я, – тем, кто никогда не бывал под кайфом. Могу сказать одно – она состоит из бесконечного потока сбивчивой бессмысленной речи, которая другим торчкам кажется блестящей, в то время как нормальные люди воспринимают ее как полнейшую чепуху.
Похоже, Одержимый понял меня правильно.
– Значит, именно в этой фазе вы узнали важную для вас информацию?
– Да, это очень логичное предположение с вашей стороны, Грег. Мы с Дэнни сидели на бетонном полу под асбестовым потолком, прислонившись спиной к дешевой гипсокартонной стене, с которой слезали два слоя краски на свинцовой основе. Рядом сидели три беззубые кокаинистки-шлюхи и с обожанием глядели на нас. Я сказал: «Не могу представить себе лучшего места, чтобы насладиться крэком, дружище». – «Вот именно, – пробормотал он. – Думал, я привезу тебя в плохое место?» Он снова поднес к губам трубку и сделал глубокий вдох. «Позволь мне задать тебе один вопрос, – сказал я. – Знаешь, по дому ходят странные слухи о том, что вы с Нэнси – двоюродные брат и сестра. Конечно, я понимаю, что это вранье и все такое, но я подумал, тебе стоит знать о том, какие сплетни люди распространяют за твоей спиной». Неожиданно он сильно закашлялся, потом помотал головой, словно пытаясь обрести контроль над нахлынувшими ощущениями.
Прошло еще несколько секунд, прежде чем он сказал: «Это не сплетни, дружище, это правда. Мы с Нэнси действительно двоюродные брат и сестра. Ее отец и моя мать – родные брат и сестра». Он повел плечами. «А ты не боишься близкородственной связи? – спросил я. – Джонатан, похоже, нормальный малыш, а каким будет второй ребенок? Вдруг он появится на свет уродом?» Дэнни покачал головой. «Нет, риск очень мал, – уверенно сказал он. – Мой отец врач, и он все тщательно проверил. Но если мне судьба сдаст плохую карту, я оставлю мутанта в роддоме. Или закрою его в подвале и буду раз в месяц опускать ему ведро с рубленым мясом». Обратите внимание! Это сказал не я – Дэнни! Мы были как раз в фазе словесного поноса, в которой самые абсурдные вещи казались имеющими смысл.
Одержимый и Ублюдок тихо засмеялись.
– Какие еще важные сведения вам удалось узнать? – спросил Ублюдок.
Я с готовностью кивнул, искренне желая сменить тему разговора.
– Выяснилось также, что Дэнни профукал (в буквальном смысле – прокурил и пронюхал) два своих последних бизнеса. До санитарных перевозок у него была курьерская служба на Манхэттене. Именно тогда он начал курить крэк с одним из своих курьеров-велосипедистов, и это было начало его финансовой гибели. До того он всегда был успешным. Теперь же от него осталась только внешняя оболочка. Его уверенность в своих силах была подорвана, банковский счет истощен, а жена, которая с самого начала была совсем не подарок, решила превратить его жизнь в сущий ад. Как бы то ни было, в тот вечер мы не вернулись домой. И только далеко за полночь я вспомнил, что забыл позвонить Дениз. И в тот момент, когда мы уже выезжали в Бэйсайд, началась новая фаза кайфа. Стремительно скатившись с высот эйфории, я плюхнулся прямиком в фазу параноидальной тревоги.
Я остановился, потому что мне стало тревожно уже только от того, что я подумал о фазе тревоги. Потом сделал глубокий вдох и сказал:
– Третья фаза – это ужасная атака негативных мыслей, налетающих, подобно цунами. Начинаешь тревожиться обо всем: об ошибках прошлого, настоящего, о том, что плохого может случиться в будущем. У Дэнни все тревоги были связаны с деньгами. Я это понял, потому что когда мы выезжали на шоссе в сторону Бэйсайда, он сказал: «Ситибанк собирается отнять у меня квартиру в кондоминиуме и вышвырнуть мою семью на улицу. Ты можешь одолжить мне десять тысяч долларов? Мне больше не к кому обратиться». Я сделал глубокий вдох, пытаясь извлечь какую-то пользу из слов Дэнни, чтобы унять собственную тревогу. Раз его жизнь еще хуже моей, то о чем мне беспокоиться? «Да, – ответил я. – А тебя есть ксанакс или валиум, чтобы хоть немного успокоиться? Что-то мне нехорошо». Он отрицательно покачал головой. «Нет, у меня такого нет. Почему бы тебе не раскурить трубочку еще раз? Там должно было остаться немного смолы от крэка. Тебе станет лучше». Я кивнул и схватил трубку. «Спасибо, подержи руль, пока я прикурю. Не хочу обжечься». Дэнни взял руль. Так мы и доехали до Бэйсайда – я курил, Дэнни вел машину. Поднимаясь на лифте, мы не сказали друг другу ни слова. Мы даже не смотрели друг на друга. Мы оба были слишком сконфужены произошедшим.
Помню, я мысленно поклялся, что никогда больше не стану с ним разговаривать. Я хорошо понимал, что такой человек, как Дэнни, не принесет мне ничего хорошего. Тот, кто говорит о своей семье в таком тоне, как Дэнни, кто употребляет наркотики, как Дэнни, у кого хватает наглости затащить меня в самый отвратительный кокаиновый притон Гарлема, – тот разбудит во мне самое худшее. Я твердо это знал. И вот, как только я вставил ключ в замок, дверь распахнулась. На пороге стояла плачущая Дениз. Я со страхом смотрел на нее, мое сердце бешено колотилось. Вскинув руки ладонями вверх, я открыл рот, чтобы что-то сказать, но не смог вымолвить ни слова. Наступила четвертая фаза. Фаза самокопания, раскаяния, чувства вины, депрессии – вплоть до желания свести счеты с жизнью. Против нее существует только два известных противоядия. Первое – употребление больших доз транквилизаторов типа валиума, ксанакса и клонопина. Второе – долгий сон, порядка двух-трех суток. В противном случае риск самоубийства только возрастает. Я стоял перед Дениз, от меня воняло мочой, шлюхами, крэком и черт знает чем еще, и она сжалилась надо мной. Напоив меня ксанаксом в количестве, способном вырубить кита-полосатика, она раздела меня, уложила в постель, и я провалился в сон.