Она еще не придумала первые слова, которые скажет хозяину. И она еще не знала, как, какими способами сможет противостоять его домоганиям. А то, что они неизбежны, Одри была уверена так же, как она была уверена в том, что ей нравится Дэйл Купер.
Вот если бы пришел он, она бы тогда показала все, на что способна. Она бы встретила его здесь, обняла и отдалась бы ему с радостью и восторгом.
Но такие люди как специальный агент ФБР Дэйл Купер не ходят в столь грязные и гнусные заведения, кроме как по служебной необходимости что-то расследовать, выведать, узнать, собрать необходимые улики и доказательства, чтобы потом задержать преступника и избавить общество от какого-нибудь грязного мракобеса и извращенца.
«Боже, неужели со мной сейчас произойдет непоправимое? Неужели мной воспользуются как обыкновенной дешевой проституткой? Как этого не хочется! Как же мне спастись?»
Одри заерзала на большой, застеленной скользким шелковым покрывалом кровати.
«Неужели мое молодое тело будет принадлежать какому-нибудь грязному извращенцу, ублюдку, мерзавцу? Зачем я ввязалась в эту историю? Кто заставил меня брать телефонный номер Черной Розы? Кто заставлял меня врать ей, унижаться только для того, чтобы она взяла меня на работу? А что будет, если мне ничего так и не удастся узнать? Ведь предупреждал же меня Купер, что мой романтизм может завести меня далеко, и я могу попасть в какую-нибудь очень неприятную историю? Ведь сейчас мне никто не поможет. Ведь рядом нет ни одного знакомого человека, ни одного родного лица. И я осталась один на один с неизвестностью. И если я откажусь быть послушной, то меня могут просто избить и изнасиловать. И ничего с этим не поделаешь, ведь я собственноручно подписала контракт. Зачем? Зачем я это сделала?»
Девушка шептала эти слова. Страшные мысли проносились в воспалённом сознании. Она, не отрываясь, смотрела на бронзовую дверную ручку, боясь ее поворота, как жертва боится взмаха руки палача, которая сжимает остро отточенный топор. Наконец, послышались тяжелые шаги по коридору.
«Он идет. Он идет — пронеслось в мозгу Одри осознание непоправимости своего поступка. Сейчас повернется ручка, он ввалится, пьяный и наглый и начнет меня терзать».
Но мужчина прошел мимо и послышался радостный смех женщины и соседнем номере. — Слава Богу, это не ко мне. Пронесло, — громко сказала Одри.
Она сказала это так, как говорят школьники на экзамене, когда соседка вытаскивает несчастливый билет.
«Господи, какая же на мне мерзкая одежда! Я похожа на вульгарную куклу. Эти противные шелковые белые чулки. Этот шелковый пояс, эти стрелки, туфли, вся эта вуаль… Лифчик, который едва держится на груди… Вся эта косметика… Весь этот грим… Боже, зачем? Зачем? Какие же все-таки мужчины гнусные животные. Не хватает только хрустящего целлофана, как в парфюмерном отделе, и шелковой розовой ленточки, которой мы перевязываем покупки».
Одри хотелось сорвать с себя эту одежду. Но желание помочь Дэйлу Куперу, желание выведать важную информацию удерживало ее. Да она и прекрасно понимала, что так просто ее из этого заведения не выпустят и что ей предстоит долгая, возможно, изнурительная борьба за свое достоинство, за свою честь.
Но радость Одри была недолгой. Распахнулась дверь и ее комнаты.
В узкую щель тяжелых шелковых штор она увидела фигуру сухощавого мужчины. Ее взгляд скользнул по ней и остановился на лице.
«Господи, да ведь это же мой отец!»
От этой мысли кровь хлынула к лицу.
Одри нервно отпрянула и забилась в угол кровати. Она чувствовала, как горят ее щеки, как дрожат руки, как холодный пот струится по позвоночнику.
Бенжамин Хорн застыл в раскрытых дверях. Он галантно чуть-чуть склонил голову и костяшками пальцев постучал в обитую цветастым шелком панель. — Тук-тук-тук, — сказал Бенжамин Хорн, — это я. Одри задернула тяжелый полог. — Выходи, я хочу посмотреть на тебя, — сладким и липким, как патока, голосом говорил Бенжамин Хорн, мягко ступая на полусогнутых ногах по ковру, приближаясь к задернутому пологу кровати. — Выходи, я хочу полюбоваться на тебя. — Ну, что же ты медлишь, лисичка?
Одри недовольно хмыкнула и крепче сжала шторы в руках. — Ты что, лисичка, боишься меня? — таким же приторным голосом продолжал Бенжамин Хорн.
Он просунул руку в разрез полога и принялся шарить. Одри одернула голову, опустила одну руку и принялась колотить по шевелящимся пальцам своего отца.
«Сволочь! Сволочь! Грязный мерзавец! Животное! А он еще хочет, чтобы я к нему хорошо относилась, чтобы я его уважала! Развратник! Грязный развратник! Так это он — хозяин этого гнусного публичного дома! Так это мой отец! Боже, что мне делать?» — все эти мысли вихрем пронеслись в голове Одри.
Она царапнула своими острыми ногтями по холеной руке отца.
Рука нервно исчезла в проеме. — Ах ты какая, лисичка! Своенравная! Царапаешься? Ну, ничего, ничего, я тебя приручу, — растягивая слова, как бы пытаясь ими сломать упрямство девушки и ее боязливость, говорил Бенжамин Хорн.
Он слизнул кровь, выступившую из царапины, причмокнул, потом на мгновенье задумался. Вытащил из нагрудного кармана пиджака толстую гаванскую сигару, щелкнул зажигалкой, затянулся, подошел к пологу и в маленькую щель выпустил клубы едкого синеватого дыма. Одри чихнула. — Что, лисичка, не нравится дым? А ты знаешь, как выкуривают животных подобных тебе из нор? Я тебе сейчас покажу.
Бенжамин Хорн затянулся, насколько мог, и весь дым выпустил в разрез полога. Одри зачихала. — Не нравится? Тогда выходи. Выходи, я уже больше не могу терпеть.
Бенжамин Хорн хищно облизал губы и потер вспотевшие ладони. Ему явно не терпелось поскорее овладеть новенькой строптивой девушкой. У него еще никогда не было подобных сбоев в заведении. Он владел всеми, когда и сколько хотел.
Все девушки радовались, когда выбор хозяина падал на них. А тут какая-то новенькая, неизвестно откуда и неизвестно что из себя представляющая, вообразила из себя принцессу с голубой кровью. — Ну, я ей и задам! Я ей покажу! — шептал сам себе Бенжамин Хорн.
Он явно настраивался на то, чтобы как можно более жестоко разделаться с новенькой девушкой. Но сопротивление девушки не только злило, оно еще больше заводило и раззадоривало мужчину. Он хотел как можно скорее овладеть ею, но в то же время оттягивал удовольствие, пытаясь сделать его как можно более продолжительным, ярким и запоминающимся. — Лисичка, как ты думаешь, еще долго будет длиться наша прелюдия?
Но из-за полога никто не отвечал. И тогда Бенжамин Хорн, крепко сжав сигару в зубах, подошел к пологу, взялся за него и резко дернул тяжелые шелковые шторы в сторону. Красная материя колыхнулась и как два тяжелых крыла разлетелась.
А в это же время младший брат Бенжамина Хорна Джерри расхаживал по кабинету управляющей «Одноглазым валетом» Черной Розы.
На нем был длинный кожаный плащ, очень похожий на одежду гестаповского офицера. Джерри был невысокого роста, этот Джерри, и как все маленькие люди имел о себе очень преувеличенное мнение.
Блэкки сидела за столом, откинувшись на спинку глубокого кресла. Ее глаза подергивала пелена наркотического опьянения. Она улыбалась, изредка прикасаясь руками к своей груди, шее, проводя указательным пальцем по нижней губе. Время от времени она беспричинно принималась хохотать, но через мгновение ее лицо становилось вдруг холодным, неприступным и отчужденным. Она явно витала в облаках дурмана. — Блэкки, в какой комнате Бен? — развязно спросил Джерри, расхаживая по гостиной.
Блэкки от резкого и развязного вопроса вздрогнула. Пелена как бы сползла с ее глаз. Она широко улыбнулась, показав ряд белых аккуратных зубов. — Он там, — женщина вяло махнула рукой в неопределенном направлении. — Где там? — Ну там… — Блэкки повторила движение руки, но показала более определенно, — там, где он и должен быть, в новой цветочной комнате.
Ее улыбка из приторной сделалась злой и недовольной. — Джерри, послушай…— Ну что, говори быстрей, а то ты тянешь слова как нитку. — Послушай, мне кажется, Хорн что-то от меня скрывает.
От этих слов Джерри подпрыгнул, как будто его ошпарили кипятком. Он бросился к огромному столу, перевалился через него и, глядя прямо в глаза женщине, крикнул:— Ты о чем это, Блэкки, кто скрывает?
Черная Роза буквально вжалась в спинку кресла и испуганно схватилась рукой за сердце, как будто оно вот-вот могло остановиться. — Джерри, Джерри, я прошу тебя, — уже совсем другим голосом прошептала Блэкки, — прошу тебя, ты видишь, как мне плохо? — Да? Тебе плохо? — Джерри развязно уселся в кресло напротив большого стола и испытующе посмотрел в глаза женщине. — Тебе плохо? — Джерри, помоги, ты же видишь! — шептала женщина.
Джерри сразу сообразил, что Блэкки требует от него свою очередную дозу наркотика.
Они уже давно вместе с Бенжамином рассчитывались с ней преимущественно наркотиками. Но чтобы позлить и помучить женщину, он развернул торшер, подвинул его к себе и направил прямо в лицо Блэкки яркий желтый свет. Женщина испуганно и недовольно поморщилась и заморгала темными глазами.
Джерри сразу сообразил, что Блэкки требует от него свою очередную дозу наркотика.
Они уже давно вместе с Бенжамином рассчитывались с ней преимущественно наркотиками. Но чтобы позлить и помучить женщину, он развернул торшер, подвинул его к себе и направил прямо в лицо Блэкки яркий желтый свет. Женщина испуганно и недовольно поморщилась и заморгала темными глазами.
Джерри в это мгновение был действительно очень похож на гестаповского офицера, издевающегося над своей жертвой. Его кожаный плащ похрустывал и скрипел. И прическа Джерри тоже была явно скопирована с образцов мужской красоты времен третьего рейха. — Блэкки, — резко выговаривая каждый звук, начал Джерри, — раньше ты была такой красивой и обворожительной женщиной… — Да, — согласная на все шептала женщина. — Ты была такой обворожительной женщиной, что просто пальчики оближешь.
Джерри запустил руку в глубокий карман и вытащил маленький целлофановый пакетик с белым порошком. Он повертел упаковку перед своими глазами. В них появился хищный и одновременно маслянистый блеск.
Блэкки напряглась. Казалось, еще мгновение и она как кошка бросится на мужчину, вернее, даже не на него, а на то, что он держит в руках, на этот маленький шелестящий пакетик. Она следила глазами за движением пальцев Джерри, как следят за движением молоточка психиатра, когда он водит им перед глазами пациента. Казалось, женщину парализовал вид этого белого вещества в целлофановой упаковке. — Ах. Блэкки! Ах, Блэкки! — шептал Джерри, не отдавая наркотик женщине.
Он подносил его ко рту, нюхал, вертел пальцами. Наконец, видимо, ему надоела эта игра в кошки и мышки. Он поцеловал пакет, взглянул на женщину и бросил наркотик на стол.
Блэкки вздрогнула, готовая кинуться как голодная кошка на кусок мяса, но сдержала себя. Видимо, в ней еще оставалась капля женской гордости и достоинства.
Джерри, заскрипев кожаным плащом, поднялся со стула и вразвалочку, лениво двинулся к двери.
Блэкки глядя на этого маленького низкорослого ублюдка прошептала:— Мерзавец ты! Ну и мерзавец!
А Джерри у самой двери остановился, повернулся к женщине и подмигнул ей левым глазом.
Едва за ним закрылась дверь и щелкнул замочек, Блэкки схватила упаковку героина, выдвинула шуфлядку своего письменного стола и буквально вырвала оттуда трясущимися руками резиновый жгут для перетягивания руки.
Когда Бенжамин Хорн отдернул тяжелые шторы полога, он увидел, что девушка спряталась от него под блестящее шелковое одеяло, из-под которого торчали только красивые чуть полноватые ноги в белых чулках. Бенжамин Хорн самодовольно вздохнул:— Вот и хорошо. Вот и правильно ты решила, моя маленькая лисичка. А теперь давай выбирайся из своего укрытия, из своего домика. — Нет! Нет! Уходите! Уходите! Я не готова, — послышался из-под одеяла сдавленный девичий голосок. — Уходите! Уходите! Я вас очень прошу. Я волнуюсь. — Не волнуйся, моя маленькая. Все будет просто очень хорошо.
Бенжамин Хорн снова затянулся сигарой, вновь приподнял край одеяла и выдохнул туда дым. — Что вы делаете? Что вы делаете? Вы меня отравите, и я умру! — Не умрешь, тебе будет просто очень хорошо. Тебе будет сказочно хорошо!
Бенжамин Хорн прищелкнул языком, разглядывая девичьи ноги. — Что такое? — недовольно отозвался Хорн, — что такое, Джерри? — У нас проблемы. — У меня тоже проблема, — уже другим голосом, поигрывая красной атласной лентой, украшавшей маску кошки, ответил Бенжамин. — Что там у вас за проблемы? Вот у меня очень сладкая и приятная проблема, которую я никак не могу разрешить, — Бенжамин Хорн все ближе и ближе на коленях подползал к своей дочери. — Бенжамин, да ты что, с ума сошел! Я же говорю, что у нас очень сложные проблемы, — нервно кричал Джерри колотя кулаками в дверь.
Бенжамин Хори недовольно слез с кровати. — А ты, малышка, молодец, умеешь заинтриговать мужчину. А в нашем деле — это уже почти половина успеха. Может быть, даже больше, — он все так же затягивался сигарой и одергивал полы пиджака как бы пытаясь что-то прикрыть.
Одри, наблюдая за отцом сквозь прорези маски, привстала с кровати. Она прекрасно понимала, почему он одергивает полы своего элегантного отутюженного пиджака. И это ее даже немного забавляло. — Следующий раз мы сыграем эту же игру, но только по моим правилам, — уже остановившись у дверей проговорил Бенжамин Хорн. — Это будет сладкая игра, в которой выиграют все: ты, лисичка, и я — твой хозяин. Так сказать, охотник за дичью.
С его лица так и не сошла приторная липкая улыбка. Он вышел за дверь, щелкнул замок.
Но Одри еще долго не опускала маску, боясь, что отец вновь может вернуться в номер и вновь попытается овладеть своей дочерью. — Ну и мерзавец! Ну и сволочь! — сама себе шептала девушка. — Но зато теперь у меня есть против него очень мощное оружие. Я знаю о нем такое… что не дай бог. Если захочу это рассказать, и расскажу, тогда ему крышка…
И в это же время девушке хотелось плакать. Она почувствовала себя маленьким беспомощным ребенком, ребенком, которого обидел отец. Обидел очень сильно и незаслуженно.
Казалось, что вот-вот слезы брызнут из ее глаз, смывая весь этот вульгарный и пошлый макияж, смывая черную тушь, размазывая румяна, помаду и тени.
Ей было очень противно от ощущения своей униженности и от того, что она знает такую страшную тайну о своем отце.
Специальный агент ФБР Дэйл Купер не знал, что сейчас: утро, вечер или ночь. Он вообще, плохо понимал, на каком свете находится. Но за окном его номера шумел водопад, низвергались тонны пенящейся воды. И это привело Дэйла Купера в сознание. Он понял, что находится в своем номере.
Шторы были задернуты, все так же оставалась открытой входная дверь, все так же горел торшер и светильник на белом ровном потолке. А он все так же лежал на ковре, истекая кровью, с простреленным животом, с поврежденными ребрами.
Дэйлу Куперу не было к кому обратиться за помощью. Но слава богу, что хоть голос к нему вернулся.
Он вспомнил, что на столе рядом с телефоном и стаканом уже холодного молока лежит его неизменный диктофон, который может включаться от звука голоса. Он не знал, кончилась кассета или нет, он не знал, бредил ночью или нет. Но на всякий случай, так как ему больше не к кому было обратиться, он обратился к своему неизменному диктофону. — Даяна, Даяна, — стараясь говорить как можно громче, начал Дэйл Купер. — Мой диктофон лежит на тумбочке. Я надеюсь, что он включится от звука моего голоса и не подведет меня. Ведь он никогда еще не подводил. Дотянуться до него я сейчас не в состоянии. Ты слышишь, Даяна? Но я надеюсь, что он включится. Я лежу на полу в своем номере. В меня стреляли. Даяна, это очень больно. Подо мной очень много крови. Она теплая и липкая. Я ощущаю ее. Я ощущаю, как много потерял крови. К счастью, на мне оказался бронежилет. Ведь мы обязаны надевать его, когда идем на особо опасные дела. А я, как ты знаешь, всегда выполняю инструкции и предписания, хотя часто это мне очень не нравится.
Серый свинцовый свет хмурого утра постепенно заподнял комнату. И уже желтый свет торшера мерк. — Я вспоминаю, Даяна, что приподнял жилет, чтобы избавиться от клеща. Даяна, у меня такое ощущение, что мне на грудь сбросили с огромной высоты три тяжелых шара для боулинга.
Дэйл Купер, распластанный на полу, набрал в легкие воздуха и продолжал:— Даяна, когда в тебя стреляют, это совсем не так страшно, как мне казалось. Самое главное преодолеть страх. Ты меня слышишь, Даяна?
Дэйл Купер слегка шевелил головой. Его пересохшие белые губы шевелились. Глаза были полуоткрыты. Они смотрели в одну точку на белом ровном потолке. — То же самое, Даяна, можно сказать о чем угодно в этой жизни. Пока чего-нибудь не переживешь, не будешь иметь об этом полного и исчерпывающего представления.
И тут Дэйл Купер вспомнил о своем ночном госте. Он медленно, превозмогая ужасную острую боль, попытался приподнять руки. Они неохотно, но послушались. Он оторвал тяжелую как будто свинцовую голову от ковра и посмотрел на пальцы рук. — О, боже! Нет моего кольца.
Он прикоснулся пальцами правой руки к мизинцу левой и ощупал его, как бы не веря в то, что такое возможно. Он не верил своим глазам. К тому же он знал, как нелегко это кольцо снять с пальца. Ведь он сам не снимал его даже в ванной. — Даяна, эта реплика не имела к тебе никакого отношения. В такой момент начинаешь рассуждать о вещах, которые тебе очень дороги. И если быть честным, то я хотел бы с большим уважением, а главное, с большей любовью относиться к людям, — проговорил Дэйл Купер, и его глаза закрылись. — Я бы хотел забраться на большую гору, сесть на прохладную траву под теплые лучи солнца, которые будут светить мне в лицо. А еще я бы хотел раскрыть дело о похищении сына Линборга… А еще хотелось бы стать любовником красивой женщины, к которой испытывал бы искреннюю привязанность… И еще, как само собой разумеющееся, мне бы очень хотелось побывать в Тибете, помочь жителям Тибета сохранить свою страну и чтобы Далай-Лама смог туда вернуться. Мне бы много еще чего очень хотелось…