– Скажи что-нибудь. Что угодно.
Инес молчит.
– Инес вообще ничего не хочет с мужчинами, – говорит Диего. – Вот тебе ответ. Она никого из нас не хочет. Она хочет быть свободной. А теперь поехали.
– Правда? – спрашивает мальчик у Инес. – Это неправда, верно? Ты обещала мне братика.
И вновь он влезает:
– Каждому по одному вопросу, Давид. Таково правило. Ты свой вопрос задал, получил ответ. Как говорит Диего, Инес не хочет никого из нас.
– А я хочу брата! Я не хочу быть единственным сыном! Это скучно!
– Если правда хочешь брата – иди и найди его себе сам. Начни с Фиделя. Возьми Фиделя в братья. Братья не обязательно должны появляться из одной и той же утробы. Заведи свое братство.
– Я не знаю, что такое «братство».
– Вот те на. Если два мальчика согласны звать друг друга братьями, они завели братство. Проще некуда. Они могут найти других мальчиков и сделать их тоже братьями. Можно поклясться в верности друг другу и выбрать название – Братство Семи Звезд, или Братство Пещеры, или что-нибудь в этом духе. Даже Братство Давида, если хочешь.
– Или это может быть тайное братство, – добавляет Дага. Глаза у него блестят, он чуть улыбается. Мальчик, который его, Симона, едва слушал, вдруг словно столбенеет. – Можете принести клятву тайны. Никому не следует даже знать, кто они, твои тайные братья.
Он нарушает молчание.
– На сегодня довольно. Давид, иди за пижамой. Диего уже заждался. Придумай своему братству хорошее название. Вернешься из «Ла Резиденсии» – пригласишь Фиделя стать твоим первым братом. – К Инес: – Согласны? Благословляете?
Глава 23
– Где Эль Рей?
Телега стоит на пристани, пустая, готовая к погрузке, но место Эль Рея занимает конь, которого они прежде не видели, – черный мерин с белым пятном на лбу. Когда мальчик подходит слишком близко, новый конь нервно зыркает и бьет копытом.
– Эй! – Альваро окликает возницу, спящего на облучке. – Где большая кобыла? Малец пришел ее повидать.
– Свалилась с конским гриппом.
– Его зовут Эль Рей, – говорит мальчик. – Он не кобыла. Можно мы его навестим?
Альваро и возница обмениваются настороженными взглядами.
– Эль Рей – в конюшнях, отдыхает, – говорит Альваро. – Лошадиный врач даст ему лекарство. Навестим его, как только он поправится.
– Я хочу его увидеть прямо сейчас. Я могу его полечить.
Вмешивается он, Симон.
– Не сейчас, мой мальчик. Давай сначала поговорим с Инес. И, может, втроем съездим в конюшни – завтра.
– Лучше подождать несколько дней, – говорит Альваро и поглядывает на него непонятно. – Пусть Эль Рей как следует поправляется. Конский грипп – скверная штука, хуже человеческого. Когда болеешь конским гриппом, нужен покой и отдых, а не посетители.
– Посетители нужны, – говорит мальчик. – Я ему нужен. Я его друг.
Альваро отводит Симона в сторону.
– Лучше бы не приводить пацана в конюшни, – говорит он и, по-прежнему не видя понимания, добавляет: – Кобыла старая. Дни ее сочтены.
– Альваро только что получил сообщение от лошадиного врача, – докладывает он мальчику. – Они решили отправить Эль Рея на лошадиную ферму, чтобы он быстрее поправлялся.
– Что такое лошадиная ферма?
– Лошадиная ферма – это такое место, где рождаются маленькие лошадки и отдыхают старые.
– Можно нам туда?
– Лошадиная ферма – далеко от города, и я точно не знаю, где именно. Наведу справки.
В четыре часа дня грузчики завершают работу, а мальчика нигде не видать.
– Он уехал с последней погрузкой, – говорит один из работников. – Я думал, ты знаешь.
Он тут же отправляется следом. Когда добирается до склада, солнце уже садится. На складе никого, громадные ворота закрыты. Сердце у него колотится, он ищет мальчика. Находит его посреди склада на погрузочной платформе, мальчик сидит на корточках рядом с телом Эль Рея, гладит по голове, отгоняет мух. Крепкий кожаный ремень все еще у кобылы под брюхом.
Он забирается на платформу.
– Бедный, бедный Эль Рей! – бормочет он. Потом замечает запекшуюся в ухе лошади кровь и темную дыру от пули над ней и затыкается.
– Все хорошо, – говорит мальчик. – Он через три дня поправится.
– Это тебе врач сказал?
Мальчик качает головой.
– Эль Рей.
– Эль Рей тебе сам сказал? Через три дня?
Мальчик кивает.
– Но это же не просто конский грипп, мой мальчик. Ты же сам наверняка видишь. Его застрелили из ружья – милосердно. Он, скорее всего, мучился. Он мучился, и они решили ему помочь, облегчить боль. Он не выздоровеет. Он умер.
– Нет, не умер. – У мальчика по щекам текут слезы. – Он поедет на лошадиную ферму и там поправится. Ты же сам сказал.
– Он поедет на лошадиную ферму, да, но не на эту лошадиную ферму: он поедет на другую, в другой мир. Там ему не придется носить сбрую и таскать тяжелые возы, он будет бегать по полям на солнышке и есть лютики.
– Неправда! Он поедет на лошадиную ферму и там поправится. Они положат его в телегу и отвезут на лошадиную ферму.
Мальчик наклоняется и прижимается губами к широкой лошадиной ноздре. Он поспешно хватает мальчика за руку и оттаскивает его.
– Не надо! Это негигиенично! Ты заболеешь!
Мальчик вырывается. Рыдает в голос.
– Я его спасу! – кричит он сквозь слезы. – Я хочу, чтоб он жил! Он мой друг!
Он крепко держит мальчика, тот бьется в его объятиях.
– Мой драгоценный, драгоценный ребенок, иногда те, кого мы любим, умирают, и ничего тут не поделаешь, остается только ждать того дня, когда мы опять будем вместе.
– Я хочу сделать так, чтобы он дышал! – рыдает мальчик.
– Он конь, он слишком большой, чтобы ты смог вдохнуть в него жизнь.
– Тогда ты можешь в него дышать!
– Ничего не выйдет. У меня нет какого надо дыхания. У меня нет дыхания жизни. Мне остается только грустить. Остается только скорбеть и помочь тебе в скорби. А теперь давай-ка, пока не стемнело, пойдем на реку и поищем цветов – положить на Эль Рея, а? Ему бы понравилось. Он был нежный конь, хоть и великан. Ему понравится ехать на лошадиную ферму в цветочном венке на шее.
Он отвлекает мальчика от мертвого тела, ведет к берегу реки, помогает нарвать цветов и сплести из них гирлянду. Они возвращаются. Мальчик укладывает гирлянду поверх мертвых, неподвижных глаз.
– Ну вот, – говорит он. – Теперь пора оставить Эль Рея. У него впереди долгий путь, до самой лошадиной фермы. Там на него посмотрят другие лошади, а у него корона из цветов, и они все скажут: «Он там, откуда приехал, наверное, был царем! Это он, великий Эль Рей, о котором мы слыхали, друг Давида!»
Мальчик берет его за руку. Они бредут по тропе к порту под восходящей полной луной.
– Как ты думаешь, Эль Рей уже встает? – спрашивает мальчик.
– Встает, отряхивается, ржет, как он это обычно делает, и пускается в путь – цок-цок-цок – навстречу новой жизни. Больше не плачем. Совсем не плачем.
– Совсем не плачем, – говорит мальчик и оживляется – даже чуточку беспечно улыбается.
Глава 24
У них с мальчиком общий день рождения. В смысле, они вместе прибыли на одном судне в один день, и потому им вписали днем рождения дату их совместного прибытия, совместного вхождения в новую жизнь. Решили, что мальчику пять лет, потому что он на столько выглядит, а ему – сорок пять (так вписано у него в карточке), потому что на столько в тот день выглядел он сам. (Его это уязвило: он представлял себя моложе. А теперь чувствует себя старше. Будто ему шестьдесят. А бывают дни, когда он чувствует себя на семьдесят.)
Поскольку у мальчика нет друзей, даже друга-коня, устраивать праздник бессмысленно. И все же они с Инес решили, что этот день нужно как следует отпраздновать. Инес печет пирог, поливает его глазурью и втыкает шесть свечек, они втихаря покупают подарки: она – свитер (зима на носу), он – счеты (беспокоится, что мальчик сопротивляется науке чисел).
Празднование омрачено письмом в почтовом ящике – напоминание, что после шести лет Давида нужно записать в городскую школьную систему, ответственность за запись возложена на его родителя (-ей) или опекуна (-ов).
До сего дня Инес убеждала мальчика, что он слишком умный, чтобы ходить в школу, и ту малость обучения, что ему потребна, получит и дома. Но его капризы при чтении «Дона Кихота», заявления, что он умеет читать, писать и считать, – при том, что ничего этого он явно не умеет, – заронили сомнения даже в ее голову. Может, лучше, теперь считает она, все же доверить обучение подготовленному наставнику. И они покупают ему третий – общий – подарок: красный кожаный пенал с инициалом «Д», тисненным золотом в углу, а в нем два карандаша, точилка и ластик. Все это они дарят ему вместе со счетами и свитером и сопровождают дарение счастливой и неожиданной новостью, что он скоро – может, даже на следующей неделе, – пойдет в школу.
Мальчик встречает новость с прохладцей.
– Я не хочу идти с Фиделем, – говорит он. Они убеждают его, что Фидель старше и поэтому точно окажется в другом классе. – И хочу с собой «Дона Кихота», – говорит мальчик.
Он пытается отговорить мальчика брать книгу с собой в школу. Она из библиотеки Восточных кварталов, говорит он, и, если книга потеряется, он не представляет, чем ее заменить. Кроме того, в школе наверняка есть своя библиотека, а в ней – точно такая же книга. Однако мальчик ни в какую.
В понедельник он является в квартиру спозаранку – проводить Инес и мальчика до остановки автобуса и далее поехать впервые всем вместе в школу. На мальчике новый свитер, он берет с собой красный пенал с инициалом «Д», под мышкой – потрепанный «Дон Кихот» Восточных кварталов. Фидель уже на остановке, с полудюжиной других детей из Кварталов. Давид подчеркнуто с ним не здоровается.
Поскольку все хотят, чтобы учеба стала частью обычной жизни, они договариваются не вымогать у мальчика рассказы о школе, и он со своей стороны держит рот на замке – до необычайности.
– В школе сегодня все хорошо? – осторожно спрашивает он на пятый день.
– Ага, – отвечает мальчик.
– Ты уже с кем-то подружился?
Мальчик не снисходит до ответа.
Так продолжается три недели, четыре. И тут прибывает письмо с адресом школы в верхнем левом углу. Заголовок – «Чрезвычайное сообщение», по содержанию письмо приглашает родителя (-ей) означенного ученика связаться со школьным секретарем как можно скорее и назначить время приема у соответствующего классного руководителя с целью прояснить определенные вопросы, возникшие относительно его/ее/их сына/дочери.
Инес звонит в школу.
– Я весь день свободна, – говорит она. – Назовите время, и я подъеду. – Секретарь предлагает одиннадцать утра назавтра, когда у сеньора Леона не будет урока.
– Лучше, если и отец ребенка тоже подъедет, – добавляет секретарь.
– У моего сына нет отца, – отвечает Инес. – Я попрошу дядю. Дядя участвует в его жизни.
Сеньор Леон, классный руководитель первого класса, – высокий, тощий молодой человек с темной бородой и всего одним глазом. Мертвый глаз у него стеклянный и не двигается в глазнице. Он, Симон, думает, не пугает ли это детей.
– У нас очень мало времени, – говорит сеньор Леон, – и поэтому говорить я буду прямо. Я считаю, что Давид – смышленый мальчик, очень смышленый. У него живой ум, он мгновенно все схватывает. Однако ему трудно привыкать к условиям работы в классе. Он хочет, чтобы всегда было по его. Может, это оттого, что он чуть старше среднего возраста других детей. Или, может, дома ему слишком легко дается настаивать на своем. В любом случае, это не лучшее развитие событий.
Сеньор Леон умолкает, складывает ладони домиком, ждет ответа.
– Ребенок должен быть свободен, – говорит Инес. – Ребенок должен наслаждаться детством. Я сомневалась, стоит ли вообще отправлять Давида в школу так рано.
– Шесть – это для школы не рано, – говорит сеньор Леон. – Наоборот.
– Тем не менее он юн и привык к свободе.
– Ребенку в школе не нужно отказываться от свободы, – говорит сеньор Леон. – Он не лишается свободы, сидя смирно. Он не лишается свободы, слушая, что говорит учитель. Свобода совместима с дисциплиной и прилежанием.
– Давид не сидит смирно? Не слушает, что вы говорите?
– Он непоседлив и отвлекает других детей. Он встает со своего места и бродит по классу. Он выходит вон без разрешения. И да – не обращает внимания на то, что я говорю.
– Это странно. Дома он не бродит. Если он бродит по классу, этому должна быть причина.
Одинокий глаз вперяется в Инес.
– Что касается неусидчивости, – говорит она, – он всегда был таким. Он недосыпает.
– Простая диета его от этого излечит, – говорит сеньор Леон. – Никаких специй. Никаких возбудителей. Теперь давайте подробнее. В чтении Давид не добился ничего – совсем ничего. Другие дети, менее одаренные от природы, читают лучше, чем он. Гораздо лучше. Есть что-то в процессе чтения, чего он не ухватывает, судя по всему. То же и с числами.
Вмешивается он, Симон.
– Но он любит книги. Вы же сами наверняка видели. Он везде носит с собой «Дона Кихота».
– Он держится за эту книгу, потому что в ней картинки, – отвечает сеньор Леон. – В целом это не очень хорошая практика – учиться читать по книгам с картинками. Картинки отвлекают ум от слов. А «Дон Кихот» – чего бы о ней ни говорили, – не книга для начинающих читателей. Разговорный испанский у Давида неплох, но читать он не умеет. Он даже буквы алфавита назвать не может. Никогда не попадался мне такой чрезвычайный случай. Я бы предложил пригласить специалиста, терапевта. У меня такое ощущение – и мои коллеги, с кем я советовался, разделяют его, – что тут может иметь место нарушение.
– Нарушение?
– Специфическое нарушение, связанное с обращением с символами. С обработкой слов и чисел. Он не умеет читать. Он не умеет писать. Он не умеет считать.
– Дома он читает и пишет. Он этим занимается ежедневно по многу часов. Он поглощен чтением и письмом. И он может досчитать до тысячи, до миллиона.
Сеньор Леон впервые за весь разговор улыбается.
– Называть какие угодно числа он может, да, но в неправильном порядке. А его пометки карандашом вы, конечно, можете именовать письмом, и он их может именовать письмом, однако это не письмо в общем понимании. Вероятно, в них есть некий внутренний смысл, об этом я судить не могу. Вероятно, имеют. Вероятно, они указывают на художественный талант. И это вторая и более приятная причина, по которой ему стоит встретиться со специалистом. Давид – интересный ребенок. Жалко будет запустить его. Специалист сможет сказать нам, есть ли некий общий фактор, определяющий, с одной стороны, его нарушения, а с другой – его изобретательность.
Звонок. Сеньор Леон вынимает из кармана блокнот, чиркает в нем что-то, вырывает страницу.
– Это имя специалиста, которого я вам предлагаю, можете ее навестить. Позвоните и назначьте встречу. Меж тем мы с Давидом продолжим стараться. Спасибо, что пришли пообщаться. Уверен, все к лучшему.
Он находит Элену, рассказывает о встрече.
– Ты знаешь этого сеньора Леона? – спрашивает он. – Он был у Фиделя учителем? Мне в его жалобы трудно поверить. Что Давид, например, непослушный. Он бывает несколько своенравным, но не непослушным, по моему опыту.
Элена не отвечает, а призывает к ним Фиделя.
– Фидель, дорогой, расскажи нам о сеньоре Леоне. Они с Давидом, похоже, не ладят, и Симон переживает.
– Сеньор Леон нормальный, – говорит Фидель. – Строгий.
– Он строг к детям, которые кричат с места?
– Ну да.
– Почему, как ты считаешь, Давид с ним не ладит?
– Не знаю. Давид говорит всякое дикое. Может, сеньору Леону не нравится.
– Дикое? Это что же?
– Не знаю… На игровой площадке такое говорит. Все думают, что он псих, даже старшие ребята.
– Но что именно он говорит дикого?
– Что он может делать так, чтобы люди исчезали. Что сам умеет исчезать. Говорит, что везде вулканы, но нам их не видно, только ему.
– Вулканы?
– Не большие, а маленькие такие. Такие, что никто их не видит.
– Может, он своими историями пугает других детей?
– Не знаю. Он говорит, что будет фокусником.
– Это он давно говорит. Он мне говорил, что вы с ним будете выступать в цирке. Он будет показывать фокусы, а ты станешь клоуном.
Фидель и его мать переглядываются.
– Фидель собирается стать музыкантом, а не фокусником и не клоуном, – говорит Элена. – Фидель, ты когда-нибудь говорил Давиду, что станешь клоуном?
– Нет, – говорит Фидель и неловко переминается на месте.
Разговор с психологом происходит на территории школы. Их приглашают в ярко освещенную, почти стерильную комнату, где проводит консультации сеньора Очоа.
– Доброе утро, – говорит она, улыбаясь и протягивая руку для пожатия. – Вы родители Давида. Я знакома с вашим сыном. Мы долго с ним разговаривали – и не раз. До чего интересный молодой человек!
– Прежде чем перейти к делу, – перебивает ее он, – позвольте прояснить, кто я. Хотя я давно знаю Давида и когда-то был ему своего рода опекуном, я ему не отец. Однако…
Сеньора Очоа вскидывает руку.
– Я знаю. Давид рассказал мне. Давид говорит, что он своего настоящего отца никогда не видел. Он также говорит, – тут она поворачивается к Инес, – что вы ему не настоящая мать. Давайте прежде всего обсудим эти его убеждения. Потому что, хоть здесь могут быть задействованы и органические факторы, – дислексия, к примеру, – у меня есть предположение, что беспокойное поведение Давида в классе происходит от невнятной для ребенка семейной ситуации, от неопределенности, кто он и откуда взялся.