– Впечатляет, – я понимающе кивнул, – Только зачем себя разрывать?
– А ведь эта сказка тебе понравилась больше, чем сказка ют… – пробормотала Глайя и задумалась.
– Так себя-то разрывать зачем? – повторил я.
– Жертвенная гибель, – объяснила Глайя. – Неизбежно появляется в эпосе всех развитых хищников. Как обратная сторона медали. Лицевая сторона – это агрессия внешняя, расправа над врагом. Победа физическая или более сложная, социальная: месть, разоблачение, позор. А обратная сторона – это агрессия, направленная внутрь. Жертвенная гибель – победа над собой, над жизнью и смертью.
– Это как? – не понял я.
– Эпос, прославляющий красоту гибели. Когда хищник уничтожает врагов, погибая сам. Взрывает оружие, сбрасывает общий транспорт в пропасть, заводит чужую армию в ущелье и запутывает следы. В более продвинутом варианте хищник принимает мучительную смерть ради своей идеи. Например, у людей в относительно новом эпосе…
– А ну заткнись! – рявкнул я и стукнул кулаком по полу так, что звякнули защелки автоклава.
Глайя замолчала и задумчиво почесала ушко. Наступила тишина, и в тишине снова выплыла тоскливая сирена.
– Извини, – сказал я, откашлявшись. – Счюитц – бить кулаком по полу.
– Так вот, – откликнулась Глайя, – Мы говорили о Тратаниан. Основательница сильного рода не должна иметь себе равных в мире. Поэтому не может принять смерть от врагов, от старости или от болезней, правильно? Она может принять мучительную смерть только от себя самой – во имя идеи рода. Дочери пожирают плоть ее и кровь ее и расходятся сытые по миру. Эпос пауков очень логичен.
Я помолчал, а затем все-таки спросил:
– Глайя, а ты сама как считаешь – эпос людей больше похож на эпос пауков или ют?
– Трудно сравнивать, – ответила Глайя, немного подумав. – Где-то посередине, но обособленно. Вы умеренно агрессивные стадные хищники и все отношения строите на торговле. Классический эпос землян – это цепочка торговли поступками. Дракон похищает принцессу, а рыцарь в одиночку отправляется наказать его за это. В пути он мстит встречным за агрессию и покупает себе помощь. Не стреляй в меня, Иванушка, я тебе еще пригожусь. В конце бьется с драконом, который превосходит его силой. Одолевает его. Освобождает принцессу, и она за это становится его брачной партнершей. Вообще, решение своей половой проблемы – важный стимул многих геройских поступков на Земле. А потом рыцарь возвращается в племя и становится королем, потому что купил себе право власти, доказав, что сильнее всех своих.
Я вскочил с кресла, дошел до автоклава, оперся на него рукой и обернулся.
– Послушай, ты, маленькая юта, а не кажется ли тебе…
– Не обижайся, – перебила Глайя. – У тебя замечательная разумная раса, ваша культура развивается быстро, со временем вы изживете хищнические инстинкты. Начни с себя. Перестань обижаться. Перестань соревноваться. Перестань побеждать и торговать.
– Стоп! – крикнул я. – Стоп!!! Хватит!!! Я больше не хочу говорить про эпос! Я хочу еще раз обсудить нашу ситуацию.
– Как хочешь…
Глайя вздохнула, запрыгнула на медицинский стол и легла, уткнув мордочку в лапы. Она казалась еще более пушистой, чем раньше, и я понял, что ей тоже холодно. Я подошел к экрану. Горло сжало судорогой, глаза резануло, и по нижним векам растеклась вода. Звезды помутнели и засияли лучистыми пятнами. Выла сирена. Я долго стоял спиной к Глайе и делал вид, что задумчиво рассматриваю галактику. Но глаза не высыхали. Тогда я придвинул к экрану кресло, поднял с пола планшетку, сбросил обзор пространства и запросил карту ресурсов. На экране появилась схема корабля. В который уже раз за последние часы я разглядывал ее. Скорый пассажирский для средних перелетов с выносным реактором. Сплюснутый шар жилого борта, и от него на сто сорок метров тянется тонкая мачта, внутри нее – транспортный коридор. Мачта заканчивается воронкой реактора. В том месте, где начинается воронка, небольшое кольцо – дальние вспомогательные помещения. Но я не спешил переходить туда, сначала вывел крупным планом сам борт. Восемь палуб. Три грузовые, затем три пассажирские – плацкарта, эконом-класс и VIP-класс с универсальными каютами для любых форм жизни. Выше – обеденный зал, он же игровой бар. Последняя палуба – гаражи сервороботов, каюты экипажа и рубка пилотов. Все было шершаво набросано серым пунктиром. Ничего этого уже не существовало. Я коснулся пальцами планшетки и сдвинул изображение, еще и еще. Началась мачта. Я дал увеличение и повел изображение вдоль нее. Примерно на середине пунктир, наконец, сменился разноцветными красками. И я дал максимальное увеличение. Изображение было схематичным, наверняка туда лазил фотографировать микроробот из шлюпки. Полая труба мачты была словно разворочена изнутри – как лепестки дикого цветка, наружу во все стороны торчали клочья обшивки.
– Мне кажется, – произнесла за спиной Глайя. – Это было в нижнем грузовом. Что там везли?
– Нашла у кого спрашивать! – рявкнул я. – У фельдшера! Откуда мне знать?
– Все –таки думаешь, что террористы?
– Я уже ничего не думаю! – заорал я. – Может, твои пауки с Волглы! Может, покушение на кого-то из пассажиров! Может, какой-то идиот сдал в багаж промышленный конденсатор, а идиот-таможенник пропустил! А идиот-серворобот распаковал и отключил контур! Какая нам разница?
Я хлопнул по планшету и вывел на экран схему присутствия. Как и прежде, мигали всего два огонька. Больше в окружающем пространстве живых существ не было, только сигналил мой коммуникатор на запястье и клипса на ухе Глайи.
– Бешеный пульс, – огорчилась Глайя и спрыгнула со стола. – Просто ляг и полежи.
Сволочь, успела прочесть цифры. Я сбросил схему присутствия и пронесся по технологическому коридору до утолщения перед воронкой. Вспомогательные помещения. Склад ремонтных железяк для реактора. И вот она, в стене коридора – дверь аварийной шлюпки. И тут же, напротив, через коридор – дверь в медицинский бокс. Потому что чиновники из здравоохранения, которые сами ни разу не летали дальше курортных планет, панически боятся неизвестной космической заразы и приказывают выносить медбоксы в карантинную зону, почти к самому реактору, да еще герметизировать по высшей категории. Как будто заболевший не успеет заразить всех еще в обеденном зале! И как будто существует инфекция, с которой не справится активный белок из любой стандартной аптечки! Зато теперь жилой борт рассеян мелкой пылью в космическом пространстве. И семеро членов экипажа. И двести восемь пассажиров – земляне, адонцы, кажется, даже юты. И кругом – вакуум, в огрызке транспортного коридора – вакуум. А мы… мы заперты в боксе. Я и эта зверушка, которая напросилась слетать на Землю с экипажем. И все, что у нас есть, – это запас кислорода на десять часов. И холод. И связь с компьютером шлюпки. Отличной быстроходной шлюпки, до которой нельзя добраться, потому что за дверью – вакуум. Исчезающая надежда, что придет помощь. Откуда она придет? Глухой космос. И медикаменты. И универсальный автоклав. И еще у меня есть кое-что, о чем она не знает. Но об этом нельзя думать, потому что он один, а нас двое.
– Послушай, – сказала Глайя. – а если меня усыпить?
– Что?! – Я от неожиданности подпрыгнул.
– Если пушистого усыпить, тебе кислорода хватит надолго, – полосатый хвост задумчиво ползал по полу.
– Прекрати!!! – рявкнул я.
– Просто расскажи, как бы ты меня усыпил? Тебе ведь приходилось усыплять пушистых зверей?
– Приходилось, – выдавил я. – Не хватило мест в госпитале, и трое студентов с нашего курса проходили практику в ветеринарной клинике.
– Расскажи, чем усыпляют животных? – в голосе Глайи было живое любопытство, внутри огромных глаз блестели искорки.
– Как усыпляют? Ты хочешь это знать? – Я сунул замерзшие руки в карманы комбеза и прошелся по боксу. – Я бы дождался, пока ты заснешь. Я бы поднес к твоему носу вату, смоченную эфиром. Затем вколол глубокий наркоз. Затем взял шприц с толстой иглой и наполнил его аммиаком. Затем проткнул грудную клетку между ребер и ввел аммиак в легкие. Мгновенный некроз тканей. Быстрая, безболезненная смерть. Так усыпляли собак и кошек в начале двадцать первого века.
Глайя смотрела круглыми глазами, чуть склонив голову. Уши бархатными лопухами висели задумчиво и печально.
– А шкурка не попортится от иглы? – спросила она. – Ты набьешь хорошее чучелко?
Я промолчал.
– Обещай, – сказала Глайя. – Что не бросишь меня, набьешь хорошее чучелко. У меня очень ценный мех.
– Обещаю, – буркнул я.
– Точно?
– Точно.
Глайя помолчала, задумчиво елозя хвостом по полу. Я внимательно смотрел на нее, а затем расхохотался:
– И это существо рассказывало мне, что я хищник, а у вас в культуре нет ни геройских подвигов, ни жертвенной гибели?
– Я плохо выучил русский язык… – медленно произнесла Глайя, хвост проехал по полу и замер. – Я не знал, что «усыпить» имеет два значения…
– Обещаю, – буркнул я.
– Точно?
– Точно.
Глайя помолчала, задумчиво елозя хвостом по полу. Я внимательно смотрел на нее, а затем расхохотался:
– И это существо рассказывало мне, что я хищник, а у вас в культуре нет ни геройских подвигов, ни жертвенной гибели?
– Я плохо выучил русский язык… – медленно произнесла Глайя, хвост проехал по полу и замер. – Я не знал, что «усыпить» имеет два значения…
Изо всей силы прикусив губу, я закрыл лицо руками и упал в кресло. Меня трясло. Я чувствовал, что Глайя села рядом и прислонилась ко мне, чувствовал ее тепло. Она что-то говорила, успокаивала. Наконец я почувствовал, что силы покидают меня, и накатывается тяжелый сон, видения наплывали со всех сторон.
Я сполз с кресла и лег на пол. Глайя свернулась рядом.
– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.
– Нет, конечно, – ответил я.
…Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю. Открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Очень долго искал наркоз, а вот аммиак нашелся быстро. Шприц вошел в легкие не сразу – панически дрожали руки, игла натыкалась на ребрышки. Затем распахнул стенной шкаф и достал скафандр эпидемиологической защиты. Полноценный герметичный космический скафандр – с запасом кислорода на несколько часов. Разве что не экранирует от радиации, зато с усилителями движений. Кто знает, если бы не усилители, может, мы смогли бы влезть туда вдвоем? Я отключил трансляцию внешних звуков. Сирена стихла, но тишина оказалась страшнее. Нашел пластиковый пакет и положил туда тушку Глайи. Поднял с пола планшетку и ввел команду. Тяжелая дверь бокса дрогнула и отползла в сторону. Порывом ветра меня качнуло и бросило вперед, я грохнулся на порог, но пакета не выпустил. Встал, перешагнул коридор и долго возился с рычагами, срывая аварийные пломбы. Наконец дверь шлюпки распахнулась, и я залез внутрь. Когда давление выровнялось, снял скафандр, сел в кресло пилота и положил руки на пульт…
Чучелко я поставил в своем загородном доме под Ярославлем. Глайя сидела на задних лапках и казалась совсем живой, если бы не тусклые стеклянные глаза, в которых уже не бегали искорки. Неделю я выдержал, а затем переставил чучелко на чердак. А когда через пару лет заглянул туда, увидел, как его безнадежно испортили мыши.
* * *
– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.
– Нет, конечно, – ответил я.
…Очнулся я от холода и долго пытался прийти в себя после кошмарного сна. Встал, посмотрел на спящую Глайю и потряс ее. Она сонно хлопала глазами.
– Глайя, у меня есть один скафандр. Ты попытаешься залезть в него и доберешься до шлюпки.
– Где? – спросила Глайя и повертела головой.
– В шкафу. Не важно. Он один.
– А ты? – спросила Глайя.
– Я – нет. И не смей спорить! Это решено.
– Героизм и жертвенность, – промурлыкала Глайя и перевернулась на другой бок. – Прекрати глупости, давай спать. Ты же не бросишь пушистого?
– Нет, конечно, – ответил я.
Сел в кресло, включил внешнее наблюдение и стал смотреть, как сиреневая галактика нарезает бесконечные круги. Когда Глайя заснула, подошел к шкафу, достал вату, эфир и шприцы. Сделал все необходимое, подошел к автоклаву, открыл тяжелую дверцу и положил внутрь маленькую остывающую тушку. На ощупь сквозь мех она казалась совсем крохотной. Я закрыл дверцу и установил на пульте режим кремации. Когда в камере автоклава потух багровый огонь, я отстегнул защелки и распахнул дверцу, чтобы прах рассеялся в космосе. Герметичная дверца распахнулась с тяжелым хлопком. В воздухе разлился горячий запах паленой шерсти. Я надел скафандр. Разблокировал дверь бокса. Забрался в шлюпку.
* * *
– Ты не бросишь пушистого? – промурлыкала она сонно.
– Нет, конечно, – ответил я.
…Очнулся я от холода. Встал, посмотрел на спящую Глайю, открыл сейф с медикаментами, достал вату и эфир. Намочил вату и положил рядом с ее носопыркой. Она шумно вздохнула, и я испугался, что она проснется. Но она не проснулась. Вколол снотворное. Ее дыхание стало почти незаметным. Надел скафандр. Подошел к автоклаву, распахнул дверцу и осторожно положил Глайю внутрь. Закрыл дверцу и вручную запер герметичные защелки. Затем обхватил автоклав руками и напрягся, чувствуя, как гудят и вибрируют мускулы скафандра. Наконец опоры дрогнули и выползли из пола, раскроив пластик. Я обломал их, схватил громоздкий цилиндр под мышку, открыл дверь бокса и рванулся к шлюпке. Он должен выдержать. Я успею за две минуты. Она не задохнется.
24 октября – 16 декабря 2001,
Москва, Чертаново
Спасибо всем, кто помог в написании рассказа:
Ю.Никитину за тему конкурса «Рыцарь отправляется спасать принцессу от дракона»;
С.Лукьяненко за моральную поддержку в осмыслении идеи;
Ю.Бурносову за консультации и моральную поддержку;
В.Кронгауз за помощь в создании образов;
С.Горбачевой за шиншилл, которые жили у нее на кухне в коробке;
Т.Монаховой за консультации по ветеринарии;
М.Тумановой за поддержку и помощь в поиске книжек по теме;
Б.Диденко, автору книги «Цивилизация каннибалов» за полный бред;
Д.Моррису, автору книги «Голая обезьяна» за пищу для размышлений;
М.Салтыковой за неоценимую помощь в осмыслении идеи и моральную поддержку;
Т.Шельен за консультации по истории культуры и моральную поддержку.