Как мы потом уже решили с Сильвией, расчет противника был не так уж глуп. Представить — был бы вместо «Валгаллы» обычный пароход. От одной всего торпеды, тем более двух, он затонул бы почти мгновенно. Миноносец вполне мог после выстрелов незамеченным проскользнуть в море. А одновременно в доме перебили бы нас. И все!
Нет, проявили мы себя тогда очень даже неплохо. Причем в пределах своих «естественных» способностей, без помощи «потусторонних» сил или технических средств. Ну, гомеостат, так это ж не более чем походная аптечка.
Хочется верить, что сейчас здесь — в Новой Зеландии — подобное повторится вряд ли. Был бы наш 2003 год, вполне можно вообразить десант заграничных рейнджеров, или российского спецназа, а в двадцать пятом году — вряд ли. Исключая наших корниловцев, других бойцов, способных взять штурмом базу на краю земли, в мире наверняка нет. Хоть британские «Рипалс» с «Ринауном» будут десант поддерживать.
Да что мне всякие глупости приходят в голову? Тут судьба Галактики с окрестностями под большим вопросом, а я о войсковой операции ротного масштаба размышляю!
К главной ходовой рубке парохода, как заведено, примыкает служебная каюта командира. В сложных навигационных или политических условиях он, бывает, сутками не выходит за пределы этого треугольника: рубка — мостик — каюта. Потому что только капитан, по определению, первый, после Бога, знает все, понимает все и способен принять единственно верное решение. И ведь чаще всего его находит и принимает. Иначе бы давно мореплавание на нашей мокрой планете кончилось само собой.
В тесной, прямо-таки спартанской каютке Воронцова не намного комфортабельнее, чем на его пресловутом тральщике, о котором он так любит вспоминать в минуты сентиментальные, имелся монитор и пульт связи с главным компьютером, а также и прибор для приготовления кофе-эспрессо. Что еще нужно?
Я сел на жесткий вертящийся стул, не спеша выкурил половину хорошей сигары, и тут опять пришло мне в голову нечто неожиданное. Пока в виде гипотезы, не претендующей на истинность, но достойной того, чтобы иметь ее в виду. В случае чего.
С чего вся эта история началась? С того, что Сашка у себя в двадцать пятом году обнаружил явные признаки «времятрясения», возмущения «мировых линий», вибрации суперструн. Назвать это можно как угодно, все равно абстракции слишком высоки, чтобы адекватно переложить их на бытовой язык. Еще не шторм, но усиление зыби, которая часто является предвестником приближающегося шторма или урагана.
Заметил, как опытный штурман, и тут же начал принимать меры, причем слегка выходящие за пределы своей компетенции. То есть самостоятельно полез в астрал и увидел ту самую, доложенную нам картину.
Но вот вопрос. Отчего признаки приближающегося катаклизма докатились до реальности 1925-го, самой благополучной, по словам Антона — полностью изолированной от Главной исторической последовательности, тем более — от химер? Гораздо логичнее и понятнее, если бы возмущения срезонировали в 2055–2056 годах, в зоне максимальной нестабильности. Тем более там находился я, как сказано, кандидат в Держатели более высокого градуса[15], чем Шульгин, и должен был ощутить происходящее острее и раньше. Как разные виды животных имеют разную чувствительность к надвигающемуся землетрясению — золотые рыбки, скажем, начинают волноваться уже за неделю, а собаки и кошки — только за сутки.
Естественно, у меня возникло сомнение. Опыт-то общения с пришельцами разных типов и астральными существами, «фигуры не имеющими», накопился достаточный. И далеко не всегда позитивный. Обмануть наивного землянина у них, пришельцев, почитается чуть ли не за доблесть, как у восточных народов — обмануть европейца.
А что, если имеет место знакомая любому преферансисту «наводка в козырь»?
Стоит иметь такую возможность в виду, не бросаться в очередную авантюру, не промерив брод и не обвеховав фарватер.
Глава 5
Пароход «Валгалла», рейд форта Росс, ноябрь 1925 г.После затянувшегося до полуночи ужина, на котором Братству были представлены братья по разуму из параллельного и химерического будущих, Воронцов заглянул в каюту Левашова.
Давно они с ним не общались, как встарь, как в славные времена скитания по морям и океанам. Молоды они тогда были и, встретившись на старом балкере «Маршал Кулик», сразу подружились. Исключительно, наверное, по причине некоторой непрямой общности судеб.
У Дмитрия не сложилась военно-морская служба, к которой единственно он себя готовил с детства, а вот не пошла. То есть сначала вроде бы пошла, да еще как, в двадцать семь лет получил под команду настоящий боевой корабль (а что? Тральщик в пятьсот тонн — очень даже корабль, раньше эсминцами вдвое меньшего водоизмещения капитаны второго ранга командовали), да попал за границу, на настоящие дела, траление Персидского залива, Красного моря и Суэцкого канала от мин всех существующих в мире разновидностей, щедро набросанных в воспетые капитаном Кусто воды и нашими, и египтянами, и евреями, и вообще бог знает кем. Попадались даже немецкие времен Второй мировой, и каждый день Воронцову мнилось, что загребет трал какой-нибудь раритет времен еще русско-японской.
Даже и ордена кап-лей получил, Красную Звезду, пару арабских блях, медали «За отвагу», ЗБЗ[16], юбилейные к густо тогда шедшим историческим и партийным датам. А вот потом — заколодило. Бывают такие люди — сами о себе все правильно понимают, и окружающие признают и ум, и мужские качества характера, душа почти любой компании, никто даже по злобе и пьянке не скажет, что, мол, Димка Воронцов — жлоб и сволочь. И начальство тоже, в чем главное паскудство, очень даже уважает и ценит, а вот срабатывает звериный, а то и муравьиный даже инстинкт.
Нельзя такого — наверх двигать. Угроза он всей существующей, отлаженной, хреново, но функционирующей системе. Если похожие идеалисты, один, другой, третий к чинам адмиральским двигаться начнут, порядки свои насаждать, офицеров под себя подбирать, матросов никчемными идеями соблазнять — что же с нами и со всей вообще службой будет?
Раз и другой, при всей положенной выслуге не найдя своей фамилии в приказах на присвоение кап-третьего, хотя сколько уже остолопов получило «рельсы»[17] досрочно, Воронцов понял, что ловить больше нечего. Слава богу, не пришлось под дурака косить и инвалидность оформлять, чтобы в запас уволиться. Выставил пару ящиков египетского пойла «Абу Симбел», десяток блоков сигарет «Кэмел», горсть сувениров пустячных кому положено — и свалил на берег с достойной причиной увольнения и отличными характеристиками.
Аналогично и Олег Левашов «не был понят родною страной». Такая уж дурацкая, простите за выражение, страна у нас сорганизовалась по завершении золотого века Екатерины и внука ее, Александра Первого. Тогда люди исключительно за ум, отвагу и «общественную пользу» в двадцать пять лет генеральские чины хватали. Ну, а потом — увы. Не захотело и в случае Левашова научное начальство сообразить, что куда проще парню этому позволить защитить пару докторских, дать в подчинение НИИ какой затруханный, а потом стриги купоны с его открытий до конца дней.
Нет, не смогли через себя переступить. Страна-то, может, и советская наука в частности, процвели б невиданно, а нам, с нашими диссертациями и монографиями — куда? Из президиума хлопать, когда ему очередную Нобелевскую вручают? Простите, товарищи, «народу это не нужно!».
И вот они, значит, Левашов с Воронцовым, каждый по-своему уязвленные, но одновременно полные сил и энтузиазма (молодость, господа, молодость!), встретились на судне, которое гоняло волею пароходского начальства из Калининграда на Кубу, с Кубы в Луанду, оттуда на Владик и вдруг в Новоросс, чтобы не скучали. Северным морским путем тоже ходить приходилось, но это — отдельный разговор.
Само собой, они подружились, хотя обычно разница в должностном положении (старпом и рядовой инженер) такому не способствует.
Впрочем, вся эта история давно известна.
После событий двадцатого — двадцать первого годов пути их как-то незаметно, но основательно разошлись. У каждого свои дела и интересы, своя, если так можно выразиться, «личная жизнь». Один — бывший гений-изобретатель, а ныне политик не совсем даже понятной ориентации, пытающийся реализовывать в условиях красной Полуроссии юношеские идеалы «социализма с человеческим лицом». Постепенно начинающий понимать, что идеалы — это одно, а реальная (пусть даже в иной реальности) жизнь — совсем другое.
Второй — достигший предела своих притязаний адмирал-капитан (полновластный хозяин «Валгаллы», главком небольшого флота, начальник над портом и фактический генерал-губернатор колонии Форт Росс-3, простершейся на сто тридцать лет в двух временных линиях).
Фактически Воронцову не нужно было от этой жизни больше ничего. Верная и любимая женщина рядом, полсотни «без лести преданных» роботов, способных на все (в хорошем смысле слова), практическое бессмертие, возможность поступать только и единственно, как «собственный нрав» захочет.
То есть — «Плавать по морям необходимо. Жить — не так уж необходимо!»[18]. А если это совмещается — чего же более? Вдобавок последнее время друзья совсем (или почти совсем) не напрягали его своими, не всегда понятными проблемами.
На «Валгалле», еще с момента ее постройки, у каждого были апартаменты, оборудованные и оформленные в расчете на то, что пароход на все обозримое время жизни может остаться единственным местом их обитания. Ну, там, закинет их неведомая сила в Мезозой, или вообще окажутся они в таких условиях, что на берег можно будет сходить только в составе хорошо подготовленных десантных партий или в скафандрах «высшей защиты».
Лариса, подруга Левашова и девушка с огромным набором комплексов, три сотни квадратных метров оформила в своем, не всегда понятном нормальному человеку, вкусе. А Олегу хватило всего лишь трехкаютного блока, состоящего из небольшого салона, один в один повторяющего его комнату в первом Форт Россе, на Валгалле-Таорэре, рабочего кабинета с терминалом Главного корабельного и нескольких автономных компьютеров (неизмеримо, в тысячи раз более мощных, чем он мог вообразить, начиная работу над установкой СПВ в восемьдесят третьем, когда у него в распоряжении был до ужаса примитивный «Атари» со всего-то 128 килобайтами оперативной памяти и винчестером (аж!) на 40 Мб). Ну и еще мастерская, где действительно было все, что может взбрести в голову сумасшедшему Эдисону плюс Форду новых времен.
Так вот, Воронцов застал друга именно в мастерской. Верстаки, монтажные столы, инструменты и приборы, парочка пребывающих в ждущем режиме роботов-ассистентов, невообразимое нормальному человеку нагромождение, даже завалы предметов непредставимого назначения, среди которых, тем не менее, Дмитрий идентифицировал несколько знакомых. Например — оловянные стаканчики середины девятнадцатого века, которыми пользовались калифорнийские золотоискатели, квадратная бутылка виски, гейзерная кофеварка оригинальной конструкции.
Олег, несомненно, занимался сейчас какими-то теоретическими изысканиями. На экране одного компьютера рядами бежали цифры и странные символы, на другом — осуществлялись графические построения, которые неплохо знавшему математику (в пределах, необходимых для мореходной астрономии и расчета торпедных треугольников) Воронцову тоже ничего не говорили.
Левашову же все это доставляло видимое удовольствие. Он невнятно комментировал происходящее себе под нос и, словно ему мало было электронной техники, одновременно писал что-то в большой линованной амбарной книге.
Эта картина очень бы хорошо выглядела в качестве сцены из кинофильма шестидесятых годов, повествующего об увлекательной жизни молодых советских ученых-физиков, что-то вроде «Иду на грозу» или «Девять дней одного года». Фильмов, имеющих весьма отдаленное отношение к действительности, но впечатлявших тогдашних восторженных зрителей «от 16 и старше» и загонявших на немыслимый уровень конкурсы в МИФИ, МФТИ, Бауманское.
Воронцов освободил уголок на краю одного из столов, плеснул в стакан виски, поискал, чем бы разбавить или хотя бы закусить, ничего не нашел и выпил так. Закурил сигарету. Все это время Олег его как бы и не замечал. Впрочем, это было в его стиле.
— Может быть, прервешься на краткий миг? — осведомился Воронцов.
— А? Что? Это ты? Сейчас.
Действительно, ученые люди — странные люди. Сам Дмитрий не представлял, как можно увлечься работой (хотя бы прокладкой курса корабля или командованием аварийной партией во время пожара) настолько, чтобы не заметить внезапного изменения обстановки, в данном случае — появления старшего начальника.
Олег развернулся на вертящемся стуле.
— Извини, действительно заработался я. Тут, знаешь, такие интересные вариантики наметились… — То есть он не совсем еще десоциализировался и помнил, как следует вести себя приличному человеку в подобной ситуации.
Что за «вариантики» — Воронцов спрашивать не стал. Знал, чем это чревато. Да и цель у него была совсем другая.
— Давай-ка в более уютную обстановку переместимся, — предложил он, беря бутылку за горлышко и указывая глазами на чарки.
В салоне с обшитыми светлым деревом стенами, деревянной же мебелью и многочисленными книжными полками действительно было уютнее. Вдобавок Дмитрий включил имитационный, но почти неотличимо похожий на настоящий газовый камин.
— Проблема, собственно, вот в чем, — начал Воронцов, наливая в стаканчики на треть. В его планы совершенно не входило напоить Олега или напиться самому, но и растормозить товарища, отвлечь его от высокого полета мысли требовалось, иначе толкового разговора не получится. Собеседники должны находиться примерно на одном интеллектуальном и эмоциональном уровне, это первое правило доверительного общения. — Очень много интересного наговорил Сашка, да и вся прочая публика насчет нашего нынешнего положения. Я, как человек воспитанный, по преимуществу сидел и не вякал, если ты заметил. Но моментами ощущал себя дураком. Я вообще все эти годы старался как можно меньше лезть не в свои дела, что позволяло сохранять душевное равновесие и, в общем-то, дистанцироваться от сложностей жизни…
— А если без преамбул?
— Если без, то вот тебе сразу амбула[19]. Мне совершенно непонятно, в чем тут все-таки главная фишка. Какая, попросту говоря, гибель мира нам грозит? В чем это должно выражаться, как выглядеть? В параллельных мирах я худо-бедно давным-давно разобрался. Сам туда ходил, воевал и все такое прочее. Белый Крым видел, светлое будущее тоже. Все нормально. Ну, еще два параллельных мира возникло, так их, судя по всему, не два, а двести двадцать два в каждую текущую секунду возникает, опять же, если я правильно в теориях разобрался. В чем острота именно нынешнего момента? Парень этот, Ляхов-второй, или же первый, черт разберет, совершенно нормальный человек, из Ловушки он родом или же нет… Давай на пальцах, с тобой я не стесняюсь некультурность демонстрировать.
Левашов сосредоточился.
Иногда очень трудно объяснять самоочевидные для тебя вещи.
С Андреем и Сашкой проще. Они, достигшие некоего уровня «постижения», очень многое чувствуют интуитивно, моментами говорят такое, что и Олегу удается понять не с первого раза. Но все же они сосуществуют на близких интеллектуальных уровнях. Соображают, по крайней мере, как и зачем соотносится абстракция с реальностью. Никто не вздумает пытаться нарисовать на холсте адекватный подлинному пейзаж пятимерного пространства. Грубому же эмпирику Воронцову подавай именно это.
— Аннигиляция — это я понимаю. Апокалипсис, Армагеддон, всеобщая ядерная война, пандемия чумы, наконец. Это для меня «весомо, грубо, зримо». Сашка же плетет насчет распада ткани времен и все такое. Вот и давай, производи ликбез. Считай меня дебилом и не стесняйся.
— С чего начнем?
— С этого самого. «В белом плаще с кровавым подбоем…» Или, как Сашка сказал, «ветхое одеяло встряхивают».
— А ты здорово сказал. Не про одеяло, а про плащ. Интуиция. То ли морская, то ли художественная… Все так и есть. Если ты Булгакова вспомнил, так и давай дальше, не останавливаясь. Кто там в мир явился? Воланд. А кто Воланд? Большинство считает, что дьявол. А ведь это нигде не сказано. Некая «сила», что якобы желает зла, но творит добро. Никак это с общепринятым понятием о дьяволе не коррелируется. Однако с появлением Воланда в Москве начало происходить все, что угодно. Именно!
Левашов, кажется, попал в колею. Сейчас бы ему в собеседники Андрея Новикова, тут бы они потешились мыслью! Но перед ним сидел жесткий прагматик Воронцов, который ход мысли Олега улавливал, но поддаваться ее полету не собирался.
— Следовательно, одним из признаков надвигающейся опасности является то же самое? В мире начнет происходить «все»?
— Так точно. Если мир «поедет», примерно то же, что описал Булгаков, начнет случаться непрерывно и повсеместно. Любые бредовые события, причем, мне кажется, окружающим они даже не будут казаться таковыми. Надо бы тебе Шекли, «Обмен разумов» почитать. Над Землей взойдут три зеленых солнца, мамаша будет усердно нести яйца, пять, даже шесть ныне известных нам альтернативных реальностей перемкнутся друг на друга, и будет тебе одновременно Врангель в Харькове, Сталин и Троцкий в Кремле, царь Николай и император Олег в Петербурге, который также Ленинград и Петроград, а ты с пароходом сам не поймешь, 2056-й или 1925 год за бортом.
Левашов завершил тираду и залпом выпил, не предложив Воронцову. Тот, не обратив внимания на бестактность, налил себе и сделал небольшой глоток.