– Это очень неплохо для линии защиты, – вставил свое адвокатское слово Леонид Наумович.
– Что это значит? – с трудом скрывая гнев и отчаяние, произнес Филипп Семенович.
– Видите ли… – тихонько, с паузами подал свой шепеляво-картавый голосок Шпеллер. – В том компромате, что сумел добыть подполковник Вечер, ваша фамилия все-таки фигурирует. Пусть вскользь, но фигурирует. Для линии защиты это очень плохо.
– И что же? – громко и нервно сглотнув, спросил Глушков-старший.
– Как ни крути, но на сегодняшний день вы самое слабое звено, – подвел итог Лукьяныч.
– Единственное, что мы вам можем пообещать, это то, что ваш сын останется жив и на свободе, – проговорил Шпеллер. – После того как передаст весь ваш прежний бизнес нам.
– Твари, холуи безродные, – пробормотал Филипп Семенович. – Вы что, думаете, что справитесь с моим бизнесом, недоумки?!
– Уж как-нибудь справимся, не обессудь, – сказал полковник, протягивая руку к ящику.
И в этот момент на пол свалилась газета и грянул выстрел. Стрелял Филипп Семенович с такого короткого расстояния, с которого не промахнулся бы и слепой. Полковник охнул, схватился за грудь и тяжелым кулем рухнул на пол. Я моментально вскочил во весь рост и опрокинул свой стол-укрытие на длиннорукого охранника, стоявшего сбоку. Затем добавил отключающий удар в голову. А Филипп Семенович уже направил ствол в голову упавшего на колени Леонида Наумовича.
– А вот так для защиты хорошо? – поинтересовался Глушков-старший и тут же выстрелил в Шпеллера. – Вы оказались правы, дорогой незнакомец, – опустив оружие и повернувшись ко мне, произнес Филипп Семенович. К нему вернулась барственно-председательская интонация. – Простите… – вглядываясь в мое лицо, пробормотал он. – Неужели подполковник Вечер?
Вместо ответа я ногой выбил из его руки пистолет и тут же пробил левой в солнечное сплетение.
– Это за Африку, – сообщил я согнувшемуся в три погибели Глушкову. – А это за Чечню!
С этими словами я пробил правой снизу по открытой челюсти. Глушков-старший растянулся на полу рядом с застреленными им же Шпеллером и Лукьянычем.
– Скажи спасибо, что жив остался! Ты и твой сынок-поганец, – сказал я на прощание.
Затем аккуратно, двумя пальцами поднял пистолет, из которого были застрелены полковник и Шпеллер, и столь же бережно и аккуратно положил его в полиэтиленовый пакет, в котором еще недавно покоился мой «стечкин». Свой же пистолет я положил за пояс.
Глава 13
Автоматчик, что охранял комнату, где была заперта Анечка, среагировать не успел. Я буквально снес его с поста. Завладев автоматом, я отпер комнату и тут же скрылся в ней сам.
– Цел? – только и спросила девушка, оглядывая меня с ног до головы.
– Наверное, – ответил я, опускаясь на пол, но не откладывая при этом в сторону автомат.
– Слышишь? – спросила она, указывая на потолок.
И тут я услышал знакомый звук приближающегося вертолета. И тут же подбежал к маленькому вентиляционному отверстию.
– Собровцы, – сообщил я Ане, увидев фигуры в камуфляже, десантирующиеся с малой высоты.
Молодец Василий Иванович! Сработал быстро!
– Милиция! – раздалось сразу с нескольких сторон. Грозный окрик был усилен громкоговорителем. – Всем бросить оружие и поднять руки! При малейшем сопротивлении или попытке скрыться стреляем на поражение!
После таких слов я отложил в сторону автомат. Собровцы шутить не любят, плохо у них с юмором. Поэтому пока разберутся что к чему, могут и дырок наделать, если автомат будет в руках. Через пять минут дверь в нашу комнату была вынесена с петель, и раздался приказ:
– Руки в гору! Выходить по одному!
Нам с Анечкой ничего другого не оставалось, как выполнить эту команду.
– Ну-ка, стоп! – остановил вдруг меня один из собровцев, когда мы вышли в коридор. – Опять ты, Вечер?
Собровец сорвал маску-ниндзя, и я увидел уже знакомого мне Адмирала.
– И вы здесь, капитан? – узнав Анечку, изумился Ушаков.
– Мы вас и вызвали, – пояснил я. – Пойдемте-ка дальше вместе!
Для начала мы приблизились к подполу. Я прислушался, затем осторожно снял тяжелый засов. Потом Ушаков быстро распахнул люк и в соответствии с инструкцией крикнул в темноту:
– Не двигаться! Работает СОБР! Всем, кто внизу, поднять руки и подать голос!
Снизу что-то зашумело и стихло. Ушаков дал команду одному из бойцов осветить подпол. И тут я увидел габаритное тело капитана Кравцова, своего недавнего подчиненного и одного из лучших офицеров спецназа ВДВ. Да, с такой высоты и при моем ударе целеньким не останешься. Видимо, реагируя на свет, Кравцов глухо застонал.
– Ему врач нужен, – только и произнес Ушаков. – У нас в отряде он есть. Сейчас позовем.
– Пусть врача страхуют трое бойцов, – внес уточнение я.
Когда мы вошли в помещение, где и разыгрались основные события, Филипп Семенович встретил нас сидящим на полу и ощупывающим челюсть. Долго не церемонясь с ним, собровцы заковали его в наручники, так как уже знали с моих слов, что Шпеллера и муровского полковника застрелил именно Глушков.
– Этот мертв, – кивнув на Лукьяныча, произнес собровец, осмотревший тела. – А этот, – ткнул он в Шпеллера, – кажется, пока жив.
Очень даже неплохо. Думаю, в больнице Шпеллер язык развяжет. Он ведь прекрасно знает, что хорошо, а что плохо для его дальнейшей защиты.
Когда мы вышли из здания, в небе появился еще один милицейский вертолет. Собровцы обыскивали и пересаживали в автозак кравцовских боевиков, медицинские братья вынесли на носилках сперва Шпеллера, потом обгоревшего, но подающего признаки жизни Казначея, потом Кравцова.
– Что с ним? – спросил я собровского медика.
– Как минимум сотрясение мозга, переломы ребер, плечевой кости и локтевой, – ответил он.
– Какие люди! – послышался возглас у меня за спиной. – И в каком милом состоянии!
Обернувшись, я увидел Василия Ивановича. Подобраться ко мне незаметно не так уж и просто.
– Молодец, – произнес он, хлопнув по плечу. – Не оплошал.
– Вы тоже не оплошали, – кивнув на собровцев, ответил я.
– Чем могли помогли, не обессудь!
Между тем второй милицейский вертолет снизился до максимально возможного уровня и завис. По веревочной лестнице вниз начал спускаться здоровенный мужчина в форме и с погонами генерал-лейтенанта.
– Вот, капитан, – кивнув в сторону еще ничего не слышащего генерала, подмигивая Анечке, начал Ушаков. – Выпорет вас сейчас разгневанный родитель за ваше озорство.
– Выбирайте слова, Ушаков, – немного зардевшись и чуть обиженным тоном отозвалась Аня.
Спустившийся генерал быстрым шагом направился к нам.
– Анна? Как ты здесь оказалась? Что все это значит? – сурово начал он, оглядывая нас всех маленькими, строгими, такими же, как и у дочери, глазами.
Такой и в самом деле может выпороть. Дай бог, чтобы не публично.
– Работа, папа, – только и ответила девушка.
Генерал Зубков хотел было что-то добавить, но лишь махнул своей тяжелой рукой.
– Товарищ генерал-лейтенант! – начал свой рапорт Ушаков. – Нами обнаружен труп полковника МУРа Лукьянова. По предварительной версии, его убил некто Глушков. Возможно, полковник пытался шантажировать Глушкова, в здании найдены материалы, компрометирующие самого Глушкова и его сына. Застрелен Лукьянов из пистолета, который принадлежал вашей дочери, капитану Зубковой. Незадолго до убийства на вашу дочь напали злоумышленники и отняли у нее пистолет.
– А здесь ты оказалась, чтобы его вернуть? – недобро нахмурился генерал.
Девушка лишь кивнула.
– Дома поговорим, – подвел итог генерал– лейтенант.
– Вы в наручниках. Это уже немало, – сказал я, подойдя к закованному в наручники Филиппу Семеновичу, перед тем как его посадили в автозак.
– Ты скоро узнаешь, кому будет немало, – зло отозвался Глушков-старший, с трудом сдерживая дрожь.
– Вам, Филипп Семенович, вам. Лет пятнадцать-двадцать еще проживете. На острове Огненный.[17]
Спустя месяц после описанных событий.
Аня взъерошила мокрые волосы, затем достала квадратное зеркальце и стала укладывать их расческой в свою привычную, элегантную, дозволенную милицейским уставом прическу. Я любовался только что искупавшейся девушкой, ее небольшой, крепко сбитой, но при этом женственной фигуркой. От розовых, испачканных речным песком пяток до высыхающих, ложащихся прядями русых волос. И уж никак нельзя было не отметить немаленькие, круглые, полуприкрытые трусиками розовые ягодицы. А ведь еще недавно я думал, что у девушек-милиционеров нет ничего, кроме погон.
– Аня, – окликнул я девушку. – Папа на меня еще сердится?
– Ага, – кивнула, не отрываясь от зеркальца, Анечка.
– Хорошо, что я не в его ведомстве, – пожал я плечами.
– Почему ты так мало сегодня купался?
– Вода холодная, – честно ответил я.
– Вода холодная, – честно ответил я.
С прошлого дня, после такого вот многочасового купания у меня появился уже давно забытый насморк и кашель. А девушке хоть бы что. Дай волю, сутками бы из нашей речки не вылезала. Мы отдыхали в моей родной деревне уже вторую неделю, и Анечка ни разу не заикнулась о том, что пора возвращаться в город.
За прошедшее время произошло немало событий. Вначале Филиппа Семеновича обвиняли в убийстве полковника Лукьянова из-за якобы имевшего место шантажа. Потом разговорился посаженный в «Матросскую Тишину» Дима Глушков. Он покаялся, что был свидетелем убийства генерала Леонтьева, в которого стрелял Кравцов при молчаливом согласии муровского полковника. Следующим раскололся пришедший в себя Кравцов. Этому не впервой спасать свою шкуру, закладывая своих. В Лефортовском изоляторе сумели разговорить и Казначея. Следственная группа была сразу из трех ведомств – Генпрокуратуры, МВД и ФСБ. Через некоторое время дал показания и Филипп Семенович. Весьма признательные. Анечку немного пожурили за утерю табельного оружия, но потом объявили благодарность за содействие в задержании преступников на месте преступления. Меня взял под свое крыло Василий Иванович Луговицын и вновь назначенный начальник специального разведуправления ВДВ, оказавшийся старинным приятелем Луговицына. Две с половиной недели назад в Россию вернулись Никаноров и все остальные офицеры, участвовавшие в африканских событиях. С ними было все нормально, только Серега Млынский попал в госпиталь. То ли подхватил какую-то африканскую заразу, то ли сказались давние ранения. И еще Владик Дятлов попросил командование перевести его в другое подразделение. Влада никто не осудил, после случившегося он имел на это право…
Я уже собирался обнять Аню за плечи, как вдруг у меня на поясе затрезвонил мобильник.
– Здравствуй, Валентин, – услышал я голос Василия Ивановича. – Жду тебя у себя в офисе. За час успеешь?
– За полтора, не меньше, – прикинув расстояние, ответил я. – А что так срочно?
– Приедешь – поймешь!
До офиса я добирался почти три часа. Сказались неизбежные московские пробки. В кабинете Луговицына меня ждали сам Василий Иванович, Никаноров и Григорий Степанович Нефедов.
– Что такое стряслось? – с самого порога поинтересовался я.
– Нужна твоя помощь, – не слишком весело произнес Василий Иванович. – Дали-таки менты маху.
– Капитан Зубкова в отпуске, – ответил я. – Какая ж без нее у ментов работа?
– Где она, кстати? С тобой за городом? – уточнил Степаныч.
– Да, – кивнул я.
– Немедленно вышлем за ней машину. С охраной, – провел ладонью по воздуху черту Луговицын.
– Да что случилось-то? – стал терять я терпение.
Бывшие комитетчики хмуро переглянулись, затем Никаноров произнес всего одну фамилию:
– Кравцов.
– Бежал?! – не веря своим ушам, чуть ли не вскричал я.
– Да, – кивнул Степаныч. – Быстро зверюга оклемался, всего месяц прошел.
– Каким образом?
– Кравцов оклемался, покаялся, раскололся. Повезли его на следственный эксперимент. Только вместо натасканных собровцев взялись его конвоировать простые опера. И один из них, ныне покойный, додумался пристегнуть этого зверя к своей руке наручниками. А у опера в кобуре был «макаров». Кравцов обезоружил опера, открыл огонь по остальным. В итоге трое убиты, четверо ранены. В числе убитых старший следователь прокуратуры. А Кравцов отстегнул наручники (ключи у погибшего опера в куртке лежали) и был таков. Где вот он сейчас? – закончил свой рассказ Никаноров риторическим вопросом.
– Давно это случилось? – уточнил я.
– Пять часов назад, – ответил Луговицын. – Милиция на ушах стоит. Но мы не милиция. Валентин, найди его, это уже дело чести. Ты дважды брал его, возьми в третий раз. Но самое главное, в отличие от милиции, мы не хотим брать это животное живым. Показания он уже дал, чего с него еще возьмешь? Он все равно будет убивать, и остановит его только смерть.
– Я не знаю, – не слишком уверенно начал я. – Столицу он, скорее всего, уже покинул. Возможно, где-то у него есть тайник с поддельными документами и деньгами. Добравшись до них, он, скорее всего, решит уйти за границу.
– Финансово и технически мы тебе поможем, – заверил меня Луговицын. – Постарайся опередить милицию.
Вопрос чести, ничего не попишешь. Хотя нужен мне теперь этот Кравцов, как ежикам прошлогодний снег. Но сумеют ли вычислить его менты! А почему я должен суметь?! Если Кравцова не вычислить, он продолжит убивать. Много, жестоко и умело. Ни на что другое он неспособен, а по части убийств у него и в самом деле особый «талант».
– Дайте подумать, – ответил я. – Совсем немного, часа три-четыре.
– Стыдно, стыдно за родные стены, – только и произнесла Анечка, когда вернулась в родную квартиру и встретилась со мной. – Так облажаться! Придурки!
– Погибших не судят, – проговорил в ответ я. – Помоги сообразить, куда этот зверь мог податься?
– Для начала мне нужна информация, – пожала плечами Аня.
– Тогда немного подожди!
На некоторое время она уединилась в своей комнате, легла на диван, скрестив на груди руки.
– Все кравцовское досье читать? – войдя с бумагами в комнату, поинтересовался я.
– Нет, все не надо. Слушай, он ни разу не обмолвился в разговоре, в каких городах у него могут быть подруги, любовницы?
– Что-то такое припоминаю. По-моему, на юге России!
И я назвал один из этих самых южных городов.
– Будем действовать нестандартно! – Анечка одним быстрым движением поднялась на ноги. – Попробуем идти от противного. Самого противного.
– И что же самое противное?
– Тебе видней, ты ведь был командиром Кравцова. Что он больше всего не любил?
– Кравцов много чего не любил. Вообще-то он всегда скрытным был, но иногда прорывало. Полных женщин он не любил, лиц азиатской национальности. Кавказцев тоже, но азиатов особенно, прямо-таки ненавидел их. Даже японскую кухню терпеть не мог.
– Стоп! – остановила меня Анечка и позволила себе сесть на диван. – У нас в институте МВД читал лекции один специалист по криминальной психологии. Так вот, он говорил интересные вещи, одну из которых мы можем сейчас проверить при поиске Кравцова.
– Ну давай! – не имея других предложений, согласился я.
– Этот специалист говорил, что когда нужно найти преступника, находящегося на нелегальном положении, нужно учесть такой интересный нюанс. Человек (в данном случае преступник), если хочет скрыться, даже на подсознательном уровне выбирает такие места, где его ни в коем случае не будут искать. То есть он меняет свои привычки, начинает бывать в тех местах, которые еще вчера обходил стороной. Надевать одежду, которую еще вчера терпеть не мог. Если недавно предпочитал гладко бриться, то теперь станет отращивать длинные усы и бороду. По-моему, в этом что-то есть.
– А давай рискнем! – хлопнул ладонью о ладонь я.
– У любовницы в квартире может быть оборудован тайник, – продолжила Аня. – Но надолго у нее Кравцов не останется. Он прекрасно понимает, что милиция рано или поздно на эту квартиру выйдет. Некоторое время он пробудет в этом городе, рядом с верной женщиной… А вот где он будет обедать и ужинать?
Я тем временем уже набирал номер Луговицына.
– Срочно соберите данные о ресторанах восточной кухни в южном городе… – И я назвал этот город немного опешившему Луговицыну.
Через час информация была уже у меня. Как всегда, помогли, чем могли. Что ж, Штирлиц тоже врукопашную не ходил, мостов не взрывал, вражеских штабов лично не захватывал. Спасибо и за информацию, Василий Иванович.
– Интересно мыслишь, Вечер, – только и произнес в следующем разговоре Василий Иванович. – Действуй, как считаешь нужным! Если менты нас опередят, тоже не так уж плохо. Главное, чтобы этот зверь слишком долго на воле не задержался. В конце концов, чем черт не шутит?!
– Я на ангела-хранителя привык полагаться.
Эпилог
Японскую кухню бывший капитан Кравцов не шибко жаловал, поэтому заказал бифштекс с кровью и бутылку водки. Официант, облаченный в традиционную японскую одежду, вежливо кивнул и удалился выполнять заказ. Кравцов закурил, оглядел полупустой зал японского ресторанчика, нервно усмехнулся. М-да, последнее время нервишки стали сдавать, а ведь еще в училище ему за хладнокровие и невозмутимость дали прозвище Киборг. Выходит, не киборг…
Кравцов в который раз мысленно прокрутил в голове утреннее телевизионное сообщение о смерти господина Глушкова Филиппа Семеновича. Бедняга не перенес тюремного быта и отдал богу душу от… Медики придумали какой-то мудреный диагноз, Кравцов не запомнил его. Ну что же, Глушков больше ничего не расскажет, как и Леонтьев. Мафия рубит концы, не желая при этом спасать даже собственных «тузов». Ну а до него, до Кравцова, вряд ли теперь есть дело. Сам он будет молчать, документы у него вполне надежные. Временно устроится охранником-привратником, выждет, а потом вполне может легализовать прихваченный капитал. Да-да, все сложится именно так и не иначе. Думая об этом, Кравцов курил столь быстро и нервно, что не прошло и минуты, как он взялся за вторую сигарету. Никто, никто не найдет Кравцова, никто не узнает его с усами, новой прической и в дорогом, хорошо сидящем костюме. Между тем вернулся официант с заказом.