— Вы соскучились по всему этому?
Она признала, что да, соскучилась, и, продолжая рассказ, закашлялась. Я невольно подумала: лучше бы ей вернуться.
Она была ребячлива в повадках: настроение менялось до того часто, что нельзя было предсказать, не перейдет ли в следующую минуту ее беззаботный смех в глубокую меланхолию. Между ней и леди Кредитон не существовало никаких отношений, она чувствовала себя много легче с Валерией — но Валерия как личность вообще приятнее.
Она очень хотела пойти на маскарад, но накануне утром случилась астматическая атака, и даже ей было понятно, что это было бы безрассудством.
— Что бы вы надели? — полюбопытствовала я.
Она сказала, что скорей всего приняла бы облик той, кем в сущности и была: жительницы Коралла. У нее для этого имелись очень милые коралловые бусы, вдобавок украсила бы волосы гирляндами падающих на плечи цветов.
— Выглядели бы вы бесподобно, — ответила я. — Только вас бы узнали.
Она согласилась и вдруг спросила у меня:
— А что бы вы надели… если б могли пойти?
— Это зависело бы от того, какой я имела бы выбор.
Она показала мне маски, которые были заранее заготовлены для гостей. Эдвард принес их из специальной гипсовой чаши, которая стояла в холле. Он ворвался к матери в маске с криком: «Мама, угадай, кто я?»
— Долго мне гадать не пришлось, — со смехом рассказала она.
— Точно так же никто бы не гадал, если бы вы появились в наряде, о котором только что сказали, — вернула я ее к нашему разговору. — Сразу бы себя выдали, тогда как весь смысл затеи состоит в том, чтобы получше спрятать свою личность.
— Хотела бы я посмотреть, во что бы нарядились вы. Верно, так бы и пошли, как сейчас, сестрой?
— Это было бы все равно, что вам пойти в коралловых бусах с гирляндами цветов на Голове. Меня бы тотчас узнали и с позором прогнали как самозванку.
Она расхохоталась.
— Не смешите меня, сестра.
— Лучше смешить, чем заставлять плакать.
Между тем мысль о маскарадном наряде захватила меня.
— Интересно, что бы я могла надеть? — спросила я. — Вот было бы забавно так преобразить свою внешность, чтобы никто не узнал.
Она подала мне одну из масок — я надела.
— В ней у вас такой вероломный вид.
— Вероломный?
— Настоящая соблазнительница.
— Да, разительно отличается от привычной моей роли. — Я глянула в зеркало, и мной овладело невероятное возбуждение. Мое настроение передалось и ей, потому что она вдруг присела на кровати и спросила:
— Ну, так как, сестра?
— Если бы у вас нашлось для меня платье…
— Хотите костюм островитянки?
Я распахнула шкаф, зная, что в ее гардеробе имелся большой выбор экзотических нарядов. Она закупила их в восточных портах, когда добиралась в Англию со своего острова. Мне приглянулось зеленое с золотом платье. Мигом сбросив сестринский убор, я примерила его. Она захлопала в ладоши.
— Прямо на вас, сестра.
Я вытащила из волос булавки — пышная копна упала мне на плечи.
— О, сестра, да вы прямо красавица, — невольно восхитилась она. — Волосы местами как огонь.
Я тряхнула головой.
— Что, не очень похожа на сиделку?
— Вас никто не узнает.
Изумленная, я уставилась на нее: уже приняв решение, была удивлена, что она одобрила меня. С видом деланного смущения я глянула на нее.
— Берите все, что хотите, — разрешила она. Я достала золотистые туфельки. — Эти я купила, когда плыла сюда, — сообщила она.
Туфли оказались немного великоваты, да это было неважно. Главное, что замечательно шли к платью.
— Но кого я должна изобразить? — Тут мне попалась на глаза картонка с рисунком Эдварда, который мальчик принес показать матери. — У меня идея! — воскликнула я и, скрутив остроконечный шпиль, достала иголку с ниткой: минутой позже была готова шляпка. Потом я воспользовалась ее пояском из золотого шифона и, обернув картоновый каркас, оставила длинные, падающие на спину концы.
Она чуть не прыгала от удовольствия.
— Теперь наденьте маску, сестра. Точно, никто не узнает!
Но это было еще не все. Талию я обернула давно примеченной серебряной цепью, которой она подпоясывала пеньюар, и прицепила к ней связку ключей, лежавших на столике.
— Прошу любить и жаловать: леди-ключница Замка, — представилась я.
— Леди-ключница? — переспросила она. — Кто это?
— Так в старину называли хозяйку дома. Ту, у которой ключи.
— О, это как раз для вас.
Я надела маску.
— Ну, хватит духу?
Безрассудства мне всегда хватало. Селина с детства приметила его в моем характере и не раз предостерегала. Конечно же, я решилась.
Что это был за вечер — уверена, никогда его не забуду! Я была внизу, вместе со всеми: мне не составило труда смешаться с толпой. Дикое возбуждение охватило меня. Селина как-то сказала, что мне следовало бы пойти в актрисы. В тот вечер я сыграла отменно. Впрочем, вряд ли это была игра: я в самом деле ощущала себя леди-ключницей, хозяйкой, а остальных представляла своими гостями. Только я появилась, сразу нашелся и партнер. Я танцевала, не уступала его настойчивым уговорам открыться, словом, ударилась в легкий флирт, ради которого, собственно, и было затеяно это предприятие.
Мне не терпелось узнать, как идут дела у Рекса с Хеленой Деринхем. Почему-то была уверена, что он должен был ее избегать, если узнал под маскарадным костюмом. И напротив, должен был найти меня. Так оно и случилось в свой час. Я кружилась в танце с осанистым мужчиной в костюме дворянина эпохи Реставрации, когда меня схватили за руку и оттеснили от партнера. Со смехом приглядевшись к маске, я узнала в моем трубадуре Рекса.
Я испугалась, что и он мог меня узнать. Впрочем, мой маскарад был куда полнее, льстила я себе. К тому же я рассчитывала на эту встречу, а он наверняка нет.
— Простите мое грубое обращение, — заговорил он.
— Да, серенада была бы уместнее для начала.
— Не смог удержаться, — продолжал он. — Это от цвета ваших волос. Они такие необыкновенные.
— Теперь вы должны сочинить про них балладу.
— Постараюсь не ударить в грязь лицом. Сдается мне, мы должны держаться вместе — ведь мы друг другу пара.
— Пара? — не поняла я.
— Да, из одного времени. Средневековая леди-ключница Замка и смиренный трубадур, ждущий под окнами час, когда можно будет петь любовную песнь.
— Кажется, этот трубадур, нашел способ пробраться внутрь Замка.
— Вам бы прийти в костюме сиделки, — вдруг сказал он.
— Это почему? — похолодев, спросила я.
— Вы прекрасно знаете роль.
— А вам бы нарядиться судовым магнатом. Интересно, что бы вы надели? Морскую форму с гирляндой игрушечных корабликов на шее?
— Похоже, нам нет нужды представляться, — сказал он. — Неужели вы в самом деле думали, что я вас не узнаю? Ни у кого другого нет таких волос.
— Выходит, меня выдали волосы! И как вы намерены поступить? Уволите меня, когда подойдет время?
— Надо подумать.
— Тогда, быть может, позволите мне уйти самой, без позора. Боюсь, завтра утром меня потребуют к ее светлости: «Сестра, мне только что донесли о вашем неподобающем поведении. Прошу немедленно удалиться…»
— А что станет с вашими больными, если вы их столь жестоко бросите?
— Я бы их никогда не бросила.
— Надеюсь, что это так, — ответил он.
— Но теперь, когда вы меня поймали, что называется, с поличным, мне больше нечего сказать в оправдание.
— Я думаю, есть — и многое. Простите, что не послал вам приглашение. Сами знаете, если бы это зависело от меня…
Я изобразила вздох облегчения, хоть с самого начала видела, что он рад моему присутствию.
Так мы танцевали и подтрунивали друг над другом — он не отходил от меня. Видно было, что он делает это не только, чтобы доставить мне удовольствие, но и себе тоже. Но если он забыл про мисс Деринхем, то я нет. Я спросила с присущей мне непосредственностью, в каком она костюме. Он ответил, что не интересовался.
— Будет ли оглашение? — осведомилась я.
Он сказал, что сегодня во всяком случае не ожидается. Деринхемы пробудут до седьмого числа, а накануне вечером состоится грандиозный бал. Все будет обставлено церемоннее, чем сегодня.
— Ни малейшей возможности проникнуть посторонним? — уточнила я.
— Боюсь, что нет.
— Будет сделано оглашение, произнесены надлежащие случаю тосты, наверное, устроят празднество и для прислуги… Ну а тем, кто не принадлежит ни к нижнему этажу, ни к верхнему, вроде сестры-сиделки или страдалицы мисс Беддоус, может быть, позволят принять участие в общем ликовании?
— Более или менее так.
— В таком случае позвольте пожелать вам того счастья, которого вы заслуживаете.
— Откуда вы знаете, что я его заслуживаю?
— Более или менее так.
— В таком случае позвольте пожелать вам того счастья, которого вы заслуживаете.
— Откуда вы знаете, что я его заслуживаю?
— Этого я не знаю. Только желаю, чтобы оно вам досталось, если заслуживаете.
Он засмеялся.
— Как мне с вами нравится, — вдруг вырвалось у него.
— Тогда, быть может, мне отпустят мои прегрешения?
— Это зависит от того, что за вами числится.
— Сегодняшнее, к примеру. Явилась незваная. Леди с поддельными ключами, даже без пригласительного билета.
— Я же сказал, что рад вашему приходу.
— Кому сказали? Я не слышала.
— Если не говорил раньше, то говорю сейчас.
— Ах, господин трубадур, давайте же танцевать! — воскликнула я. — Вам известно, который час? Подозреваю, что в полночь все снимут маски. Я должна скрыться до наступления ведовского часа.
— Значит, леди-ключница обернется Золушкой?
— Да, ровно в полночь опять станет скромной труженицей-замарашкой.
— Никогда не подозревал в вас особого смирения, хоть и признаю, что у вас много куда более приглядных достоинств.
— Что с того? Я всегда не доверяла скромникам. Однако пойдемте. Мы совсем остановились. Меня так возбуждает музыка, а времени осталось совсем немного.
Мы принялись танцевать. Видно было, что ему не хотелось меня отпускать. Но за двадцать минут до полуночи я удалилась: не хотела рисковать быть обнаруженной леди Кредитон. Да и Моник наверняка не терпелось услышать мой рассказ. С ней никогда нельзя ни в чем быть уверенной. Вдруг взбредет на ум появиться? Я вздрогнула, представив, как она спускается и разоблачает меня.
Когда я поднялась к ней, она не спала, дулась. Где я пробыла столько времени? У нее были перебои дыхания — что если бы случился приступ? Разве не рядом с ней мое место? Она думала, я только спущусь глянуть и сразу вернусь.
— Какой в этом был бы смысл? — возразила я. — Ведь я должна была доказать вам, что сумею провести всех.
Она решила сменить гнев на милость. Я в подробностях описала танцы, изобразила в лицах флиртовавшего со мной толстяка, даже выдумала разговор, который мы будто бы вели. Под конец я протанцевала по комнате в костюме, который мне так не хотелось снимать.
— Сестра, да вы вовсе не похожи на сестру! — воскликнула она.
— Во всяком случае, не сегодня, — ответила я. — Сегодня я леди-ключница Замка, но утром снова стану строгой сиделкой. Вот увидите.
Она смеялась чуть не до истерики, я даже начала беспокоиться. Наконец, я дала ей пилюлю опия и, сняв маскарадный костюм, облачилась в рабочее платье и, пока она не уснула, сидела у ее изголовья.
Потом я пошла в свою комнату. Выглянув в окно, снова услышала музыку. Должно быть, они продолжили танцы после того, как сняли маски.
Бедняга Рекс, не без злорадства подумала я. Теперь ему не спрятаться от мисс Деринхем.
7 июня. В Замке царит странное уныние. Деринхемы отбывают. Прошлой ночью была развязка, большой церемониальный бал. Кругом только о нем и разговаривают. Под предлогом проверки Бетси в мою комнату явилась Эдит — на самом деле, чтобы поболтать.
— Очень странно, — с ходу заявила она. — Не было никакого оглашения. Мистер Бейнс все заранее подготовил. Даже прислуга собралась праздновать на своей половине, и — на тебе! — никакого оглашения.
— Очень странно, — повторила за ней я.
— Ее светлость рвет и мечет. Она еще не говорила с мистером Рексом, но разговор обязательно будет. Сэр Генри очень раздосадован. Даже забыл вручить мистеру Бейнеу обычное вознаграждение, а всегда был такой щедрый. Мистер Бейнс обещал мне новое платье: до того был уверен, что после оглашения сэр Генри будет щедрее обыкновенного.
— Вот так стыд! И что все это значит?
Эдит придвинулась ко мне.
— То и значит, что мистер Рекс, как говорится, спасовал. За весь бал так и не решился сделать предложения мисс Деринхем. Страннее не бывает — все только этого и ждали.
— Еще одно доказательство, что никогда нельзя быть уверенным наперед, — отозвалась я.
С чем от души согласилась Эдит.
9 июня. Леди Кредитон явно не в духе. Между ней и Рексом происходят «сцены». Обмен колкостями между матерью и сыном трудно скрыть от слуха прислуги. Могу только догадываться, какие разговоры шли за обитой зеленым сукном дверью, если о них судачили за столом у важного Бейнса, а после и остальная прислуга. Понятное дело, Эдит с удовольствием делилась со мной всем, что знала. Я была заинтригована и сожалела, что мой особый статус в домашней иерархии не позволял мне участвовать в общих трапезах прислуги. Уверена, что разговоры, которые шли за этим столом, в какой-то мере компенсировали для них упущенный праздник.
— Право слово, — докладывала Эдит, — ее светлость рвет и мечет. Каждую минуту напоминает ему, чем он ей обязан. Видите ли, сэр Эдвард был высокого мнения о ее деловых способностях — у нее и сейчас ясная голова. Она привыкла, что за ней всегда последнее слово. И если не может, как говорится, оставить без гроша, то вполне способна отобрать большую долю акций. Она так и сказала «отобрать» — мистер Бейнс слышал своими ушами.
— Хотела бы я знать, в чью пользу. Капитана Стреттона?
— Ни в коем случае! Скорее, передаст какому-нибудь попечительскому фонду… возможно, для детей мистера Рекса, если он их заведет. Но в ее силах сделать так, чтобы от него мало что зависело после ее смерти. Не больше, чем зависит сейчас. Да, скажу я вам, ее светлость в ярости.
— А что мистер Рекс?
— Повторяет, что ему нужно время. Мол, не хочет делать опрометчивых шагов и все такое.
— Значит, определенно не отказался от этого брака?
— Нет. Просто не хочет себя связывать. Но он обязательно дозреет.
— Почему вы так уверены?
— Как же, ведь этого желает ее светлость — она всегда добивается, чего хочет.
— Один раз не добилась.
Эдит удивленно глянула на меня — я сделала вид, что смутилась.
— Ну, об этом все знают… Вспомните, как она была недовольна тем, что капитан и миссис Стреттон… однако вынуждена была смириться.
— Но то была воля сэра Эдварда. Что она могла сделать против него? Но теперь нет сэра Эдварда. Его место заняла ее светлость. Помяните мое слово, рано или поздно, но мистер Рекс все равно дозреет! Жаль, что он так сплоховал… Подумать только, после всех приготовлений, которые успел сделать мистер Бейнс.
— Да, нечестно по отношению к мистеру Бейнсу, — сорвалось у меня с языка. По счастью, Эдит не заметила моей оплошности: она вообще не воспринимала иронии. — Большое неудобство для мистера Бейнса.
13 июня. Сегодня я узнала от Эдит, что сэр Генри забирает мисс Деринхем ради общего их здоровья в дальнее морское путешествие.
— В Австралию отправляются, — сообщила Эдит. — У них там отделение компании. Как и у нас, разумеется. Ведь большинство наших линий проложены в Австралию и обратно. Естественно, что у нас там отделение. Сэр Генри не из тех, кто путешествует только ради удовольствия. Но, понятное дело, они уезжают, потому что расстроены.
— А что думает ее светлость?
— Гневается. Знаете, я не очень удивлюсь, если накажет-таки мистера Рекса.
— Отошлет без ужина в кровать?
— Ах, сестра, вам бы все шутки шутить. А она между тем толкует о поверенных и всем таком.
— Но я думала, это только отсрочка: он сам сказал, что нужно время.
— Что если она встретит там другого?
— Разве есть еще одна судоходная линия под стать нашей?!
— Конечно, нет, — важно признала она. — Но сэр Генри имеет очень широкие интересы. Может, приметил кого-нибудь еще для мисс Деринхем.
— Что же нам делать? — деланно испугалась я.
Эдит засмеялась.
— Можете не сомневаться, у ее светлости припасены свои козыри.
«Это уж наверняка, — подумала я. — Вот бы знать, что будет, когда она их выложит».
9
18 июня. Прибыл капитан. Какая поднялась в доме суматоха! Само собой разумеется, капитан не то что мистер Рекс, но его присутствие заметно. Последние два дня Моник была неуправляема — поминутно переходила от восторга к депрессии и обратно.
— Вы полюбите капитана, — уверяла она меня.
— Ну, это лишнее, — возразила я, сочтя за лучшее снова надеть маску беспристрастной сестры.
— Нет, не лишнее. Все женщины влюбляются в него.
— Неужели так неотразим?
— Самый привлекательный мужчина на свете.
— По счастью, в таких вопросах не все держатся одного мнения.
— Насчет него все.
— Вы пристрастны, как все жены, — возразила я. — Что, впрочем, извинительно.
Она выбилась из сил, меряя платья, потом на нее напало уныние. Накануне его приезда я нашла ее тихо плачущей. В том, что она плакала, не было ничего необычного — удивляло, что плакала без привычного надрыва.