Края его черного плаща взметнулись, и на мгновение он сделался похож на летучую мышь, взмахнувшую огромными крылами. Жест поистине театральный! Возможно, он его позаимствовал из фильмов о графе Дракуле.
– Benedicite![7] – крикнул Борджа, и зал в ответ взревел. Этот оглушительный слитный вопль длился не меньше минуты, и были в нем несокрушимая уверенность и упоение собственной силой.
Отчего бы и нет?.. что им не радоваться?.. – подумал я. В прошлые патриахальные века силой являлись кол и дубина, меч и копье или, в лучшем случае, пуля из мушкета, и тут мы с ними были кое-как на равных. Их преимущества уравновешивала наша численность, с их хищной жадностью сражались наши отвращение и страх… Но нынче все изменилось. Нынче главная сила в деньгах; страны и народы повинуются им, они рождают новые религии, развязывают войны, возвышают и низводят, прославляют, губят, защищают. Раскрой мошну, пошелести зелеными, и встанут за тебя спецназ с ОМОНом, и примут нужные законы в Думе, и скажут судьи, что ночь – это день…
Вопль смолк.
– Начнем, – произнес Цезарь Борджа. – Мы собираться здесь и подтвердить снова и снова: нам решать, что есть, что будет! Нам, не пище!
Он говорил с сильным акцентом. Бледно-смуглое лицо без признака морщин могло принадлежать тридцатилетнему человеку. Собственно, когда его прикончили, когда он будто бы погиб, было ему едва за тридцать. Но вампиром он стал гораздо раньше.
– Правила были нарушены, – проскрипел костлявый в голубом и сером.
– Нарушены! – хором подтвердили леди Винтер и графиня.
– Это недопустимо. Закон есть закон, – добавил ублюдок в бело-синем.
Цезарь Борджа вскинул руку, и они умолкли. Было ясно, кто тут солирует.
– Распря нарушений нет, – вымолвил герцог. – Распря острит ум и зубы. Scherzo![8] – добавил он, растянув пасть в усмешке. – Но распря решаться по правилу. Без пища! Без вмешательств! Без покупать защиту у людишек! Вот нарушений regolamento![9]
Кажется, я понял, куда он гнет. Распря, она же свара «полтинников» с «крохоборами», и тот заказ для Гильдии… Ах, как было бы здорово, как славно, если бы сцепились две вампирьи шайки и призвали нас на помощь! Уж мы бы помогли! Мы бы постригли их под ноль! Мы бы их гулять пустили без голов и кишок! Мы бы…
Мечты, мечты… Кажется, были у кровососов правила на этот случай. Regolamento, как сказал папский сынок.
– Я помню, как решались такие споры, – произнесла графиня ясным звонким голосом. – Мориарти и Джек-потрошитель… Бисмарк и Нойбургер… Яков Брюс и Ромодановский… а в древности – Симон Волхв и Елена Тирская… Всегда решалось tкte-a-tкte.
– Combat,[10] – буркнул бело-синий.
Довольно усмехнувшись, я заворочался в своей щели, распрямляя затекшую спину. Вот он, Генри Форд, вот он, наш потогонщик-кровопивец! Вряд ли Щекотило знал английский, и получалось, что тощий тип в серо-голубом и есть последний из боссов-кровососов. Не считая, конечно, Пичи Вомбы и Джавдета. Но этих, похоже, призвали на судилище, и о большей удаче я и мечтать не мог. Пока гиены грызутся, пес под шумок утащит кость… Только какую?
Я оглядел потенциальных клиентов. Конечно, Цезарь Борджа являлся самым лакомым куском – древний, злобный, а к тому же кардинал и герцог. На кардинальской должности как раз и положено ведать религиозные тайны… Но Борджа был на виду, и его телохранитель размером с носорога сидел у ног хозяина. До Форда, Щекотило и пары дьяволиц я тоже не смог бы добраться. Чуриков держался в тени за креслами, однако и его не выкрасть – тем более что рядом с ним маячили эскортные девицы. Оставался Пол Пот, он же Харви Тейтлбойм. Этот торчал у самой арки, на отшибе, и ростом был невелик. Скрутить его и дать деру… или выманить из зала… или стукнуть по башке и утащить, пока не очухался…
Я строил планы, а тем временем внизу дело шло своим чередом. Герцог Борджа торжественно вскинул руку, приосанился и объявил: «Ad honores! Jure usus!»[11] Ударил колокол, под арками наметилось движение, и в зал одновременно вступили Пича Вомба и Джавдет. Наш друг из Нигерии оказался рослым, темнокожим и губастым; рожа свирепая, в широкой пасти блестят клыки, колышется объемистое брюхо, расплющенные ступни попирают пол, как ноги слона. Джавдет помельче, но пошустрее – поджарый, смуглый, быстрый в движениях. Оба полностью обнажены и безоружны – ни поясов, ни ремней, ни обуви, ни украшений, только в ухе Джавдета болтается кольцо.
Они оскалились и начали сходиться. Мое любопытство боролось с чувством долга; очень хотелось взглянуть на поединок упырей, но время шло, и из отпущенных мне часов уже истекла почти половина. Я напомнил себе, что пришел не развлекаться, и вылез из щели.
Обратно к винтовой лестнице, вниз по металлическим ступенькам, тихо-тихо в коридор и в зал, потом – незаметной тенью вдоль стены, вдоль статуй и камней, вдоль черных и алых полотнищ… Кто-то обернулся, мельком взглянул на меня и отвел глаза. Я был своим среди своих, и зрелище в центре Нижней Камеры казалось временным моим собратьям гораздо интереснее. Там, сцепившись и ворочаясь на полу, остервенело рычали Пича Вомба и Джавдет. Каждый старался добраться до шеи соперника, впиться в горло или хотя бы рвануть клыками яремную вену. Всякое я повидал на своем веку, но такое – в первый раз.
Шаги мои были бесшумны, цель, карлик в розовом камзоле, ясно выделялась на фоне стены. Я двигался к нему без спешки, поглядывая на схватку упырей, будто отыскивая место для наилучшего обзора. Пока ни один из бойцов не цапнул другого за шею, однако их когти уже оставили на коже кровавые следы. Джавдет выдрал у Вомбы клок волос с изрядной частью скальпа, а Вомба, вцепившись в уши врага, бил его затылком о каменные плиты пола. Публика постепенно разогревалась; вой зрителей, пока еще негромкий, аккомпанировал рычанию и реву поединщиков, в воздухе витал острый запах крови и вампирических эманаций.
Когда до Пол Пота оставалось несколько шагов, я ощутил чей-то внимательный взгляд. Каждый Забойщик владеет этим искусством; при наших занятиях нужно чувствовать, когда тебя разглядывают. Замерев у красного полотнища, я уставился на возвышение с креслами владык. Никто из них, однако, на меня не смотрел, их внимание было приковано к сражавшимся вампирам. Глядела желто-зеленая девица из эскорта Чурикова, и, встретившись с ней глазами, я невольно вздрогнул. Гибкий тонкий стан, длинные стройные ноги, черные волосы, что падают на грудь, и лицо, которое виделось мне совсем недавно – лоб высокий, глазки карие, губы алые… Словом, она была точной копией той ведьмы, с которой я схватился в «Дозе». Той, чей клык украсил мое ожерелье.
Смотрела она на меня как на человека незнакомого, но вызвавшего некий интерес, – похоже, я ей приглянулся. Это меня отрезвило. Ведьмой из «Дозы» она определенно не была, та сейчас лежала в морге, в особом холодильнике для зубастых клиентов. Похожа, очень похожа, но не та красотка… Что удивляться? Нынче век унификации, и таких черноволосых стройных барышень дюжина в десятке.
Я отвел глаза и двинулся дальше. Джавдет вопил, барахтаясь под нигерийцем, то ли Вомба ухо ему оторвал, то ли выдрал кольцо вместе с половиной мочки. По телам упырей струились пот и кровь, зрители визжали и орали, раскачивались и притоптывали ногами. Всех, не исключая главарей, сидевших в креслах, охватило возбуждение: графиня яростно терзала кружева мантильи, леди Винтер хищно скалилась, у мужчин горели глаза и сжимались кулаки. Но мой малорослый клиент вроде не очень переживал, стоял себе да обмахивался шляпой. Хоть ростом он не вышел – как говорится, метр с кепкой, – но кисти у него были огромные. Или так казалось из-за перчаток?..
Джавдет извернулся, вскочил и бросился к столам. Руки его погрузились в какую-то липкую дрянь, заполнявшую блюдо; прихватив большие комки, он швырнул их в противника. Бац! Бац! Физиономию Вомбы залепила розовая масса – похоже, мясной фарш. Он взревел, потянулся протереть глаза и получил блюдом по кумполу. Клыки Джавдета лязгнули у горла чернокожего, колено врезалось в пах. «Так его! По мудям, гада, по мудям!..» – орали полосатые, а лилово-фиолетовые подбадривали своего главаря оглушительным воем.
Под эти крики и рев я подобрался к клиенту и подпер стенку рядом с ним. Мы были два сапога пара: он – в пурпурном и розовом, я – в малиновом клифте и канареечных шкарах. Пол Пот перестал обмахиваться, покосился на мое роскошное убранство и, выдержав паузу, молвил:
– Ты чей? Что-то не припоминаю я таких цветов.
– Я сам по себе. Утром прибыл к вам в первопрестольную.
Моя губа приподнялась, показав клыки. Теперь карлик глядел на меня с должным уважением, сообразив, что это зубы не шестерки, а бывалого волчары.
– Откуда ты?
– Из Риги. Я, понимаешь, не латыш, хоть прожил там лет сорок. Но в гражданстве мне отказали.
Моя губа приподнялась, показав клыки. Теперь карлик глядел на меня с должным уважением, сообразив, что это зубы не шестерки, а бывалого волчары.
– Откуда ты?
– Из Риги. Я, понимаешь, не латыш, хоть прожил там лет сорок. Но в гражданстве мне отказали.
– А на кой черт тебе их гражданство? Кушают ведь не по паспорту.
– Это так, но все равно обидно, – пояснил я. – Пришлось кровь пустить трем чиновникам, и показалась она мне жидковатой. А выбор-то невелик – во всей стране миллион с лишним… То ли дело здесь!
Мы помолчали. Джавдет оседлал нигерийца и запустил клыки в его загривок. Но прокусить позвоночную артерию ему не удалось – сзади шею противника защищали мощные жировые складки. Пича Вомба пыхтел и, ухватив Джавдетово запястье, старался сломать ему пальцы. Публика не оставляла их советами, визжали бабы, ревели мужики, а эскортная девица Пашки-Живодера опять смотрела на меня. Но сейчас мне было не до ее прелестей.
Зевнув, я промолвил:
– Скучновато тут у вас. Повздорили два болвана, теперь дерутся, а прочие ханурики глазеют… Это ли веселье?.. Тоска!
– А ты чего хотел? – поинтересовался карлик.
– Ну-у, не знаю… девочек, мальчиков… особенно мальчиков.
Тут он взглянул на меня с новым интересом. По мальчикам Пол Пот был крупный специалист.
– Любишь сосунков?
– Не откажусь.
– А если на троих?
– Почему бы и нет?
– Да ты, я вижу, шалунишка!
– Дитя порока, – ответствовал я и облизнулся.
Он снял перчатку и со знанием дела пощупал мой зад. Лапа у него была огромной, с толстенными пальцами и острыми загнутыми когтями. Щеки Пол Пота алели румянцем – кажется, вариант «на троих» очень его возбуждал.
Джавдет и Вомба, свившись клубком, катались по полу. Взглянув на них, мой собеседник произнес:
– И правда скучно. Если хочешь пошалить, у меня найдется кое-что приятное. Пойдем?
– Пойдем, – кивнул я, возликовав. Рыбка сама шла в сети!
Мы выскользнули из зала, оставив за собой рев, топот и вопли. Позади арки была лестница, не винтовая, а каменная, с истертыми от времени ступеньками. Рука об руку, как лучшие друзья-любовники, мы направились вниз. Перчатки карлик сунул за пояс и, потирая лапы, пускал обильную слюну. Должно быть, предвкушал, как вставит мне, а я – ему. В последнем случае он был недалек от истины.
На втором подземном ярусе, как я и думал, располагались господские чертоги. Шествуя мимо закрытых дверей, Пол Пот тыкал когтистым пальцем и называл своих коллег: Форд, Борджа, Щекотило, Пича Вомба… Наконец мы добрались до его апартаментов, большой и богато обставленной комнаты. Странно, но этот недомерок предпочитал огромные кресла, обтянутые кожей, широкие оттоманки, массивные шкафы, до верхних полок которых он, при всем желании, не мог добраться, и неохватные вазы в китайском стиле. Между двумя такими мастодонтами была еще одна дверь, ведущая в глубь покоев. Распахнув ее, Пол Пот ухмыльнулся и гостеприимным жестом предложил мне заглянуть.
Я переступил порог и обомлел.
Пол Пот
Там была камера времен царя Ивана, то ли сохранившаяся в первозданном виде с кровавой опричной поры, то ли восстановленная умелым реставратором и оснащенная необходимым инструментом: дыбой и жаровней, клещами и шильями, ножами, бичами, железными терками и неприятной штуковиной, в которой я опознал «испанский сапог». На фоне грубых каменных стен и закопченных сводов это производило впечатление. Мечта садиста! Тут были даже тиски для ущемления пальцев, воронка для пытки водой и ланцеты, с помощью которых снимали кожу. Все старинное, натуральное, без обмана.
– Ну как? – с гордостью спросил упырь.
– Приятный интерьерчик, – отозвался я. – Сам придумал?
– Пашка помог. Мастер по таким делам. Не забыл еще, помнит, старый черт!
– Пашка?
– Чуриков. Но прежде звали его по-другому.
Интересно, как, подумал я, озираясь. Пыточная освещалась тремя факелами, и в их скудном свете было заметно, что камера не пуста. Напротив входа, на стене, висела юная особа, распятая в цепях, голая, как новорожденный младенец. Формы вполне зрелые и очень аппетитные, однако мордашка выдавала возраст – лет шестнадцать или семнадцать, не более того. Второго страдальца подвесили на дыбе, тоже в чем мать родила, но, судя по пейзажу ниже пояса, этот был мужчиной. Точнее, парнишкой в тех же годах, что и распятая барышня. Он безмолвствовал – похоже, был в отключке. Но почему молчала девица? По идее, при виде двух упырей ей полагалось вопить от ужаса и биться в истерике. Но она взирала на нас не с испугом, а с какой-то странной жадной надеждой.
– Отличное местечко для всяких шалостей, – сказал Пол Пот, зловеще ухмыляясь. – Я уже оголодал. Не подкрепиться ли нам для начала?
Он шагнул к столу, где были разложены пыточные приспособы, и вытащил из-под него кувшин. Сделал несколько больших глотков, взболтал содержимое и отпил еще. Жидкость булькала у него в глотке.
– Поделим по-братски. Еще половина осталась. – Сунув мне кувшин, он снова потянулся к моей заднице. – Хороший ты мужик! Я больше по малолеткам, но иногда и с крупнячком люблю побаловаться. Тебя как зовут?
– Петер Трахтунберг, – сообщил я.
– Прибалтийский немец?
– Обрусевший.
– А я Харви из Лондона. Но Харви – это для своих… Обычно меня зовут Пол Потом. Ты хлебни, Петер, не стесняйся!
– Какие стеснения!
Я поднес кувшин к губам. В нем была кровь – возможно, девицы или висевшего на дыбе парня, но это меня сейчас не беспокоило. Унюхав специфический запах, я вдруг ощутил дрожь в коленках и сосущую пустоту в желудке. Что-то там трепетало, попискивало и бурчало, требуя пищи, и пищей этой была кровь. Почти неосознанно я сделал первый глоток, потом жадно опростал кувшин до дна. Кровь была сладкой и прибавила мне сил.
– Раздевайся! – Карлик сделал широкий жест. – Хочешь, с пацаном займись, хочешь, с красоткой Ксюшей поиграй. Она не против. Все твое, Петер из Риги!
– А ты? Ты сам? – спросил я, расстегивая пиджак.
– И я твой. До известных пределов.
Он повернулся ко мне, раскрыв в усмешке пасть. Я подмигнул недомерку, выхватил кистень и врезал ему в лобешник, прямо между глаз. Бил вполсилы, чтобы кость проломить, но не вышибить мозги. Словом, бил жалеючи и даже подхватил очумевшего клиента, чтобы не грохнулся он затылком о каменный пол.
И тут девица завизжала. Визг был пронзительный, точно резали свинью или сдирали с кошки заживо шкуру. Я изумился. С чего бы такая реакция? Что она разошлась? Я ведь упыря уполовинил, а ее и пальцем не коснулся!
Но удивляться было некогда, время поджимало. На стене, рядом с голой барышней, обнаружились другие цепи, с современными браслетами, так что я содрал с карлы сапоги и приковал его к стенке. Дырка во лбу зарастала на глазах, но пока клиент пребывал в беспамятстве, и будет в таком состоянии еще минут десять-пятнадцать. Закончив с ним, я повернулся к девице.
– Ты чего орешь?
Она захлопнула рот. Потом пробормотала:
– Ты ведь его укокошил, чмо долговязое! Такого лапушку! А он обещался… обещался… – Тут барышня разрыдалась и так задергалась от горя, что цепи зазвенели.
– Во-первых, он пока живой, – заметил я, разглядывая ее шею. Отметин от клыков там еще не было. – А во-вторых, скажи, красавица, чего он тебе наобещал?
– Обеща-ался, что на Фа-абрику меня возьму-ут или в До-ом Три-и… – сообщила она, обливаясь слезами.
Глаза у меня полезли на лоб.
– Ты что, девка, охренела? Какие дома, какие фабрики? Ты в логове вампира!
– Ну и что? – Слезы у нее высохли, и в глазах появился злобный блеск. – А как в Дом попасть без волосатой лапы? Или на Фабрику? Своих берут, только своих! А лапушка обещался, что я ведьмой стану, настоящей вампиршей! Как укусит, так и стану… таких везде берут… на всякие конкурсы и даже в топ-модели…
Мечта у девушки, понял я, большая мечта, что без жертв не обходится. Ничего, ничего! Не лапушка-упырь ее укусит, так кто-нибудь еще! Было бы только желание.
– Бля… брось эту дурищу на хер… мне помоги, мужик… – послышалось за моей спиной.
Парень на дыбе очнулся – должно быть, от визга барышни. В горле у него хрипело и свистело, голос дрожал, лицо налилось синевой, и я поспешил освободить страдальца от веревок. Он мешком свалился на пол, потом, собравшись с силами, сел и принялся растирать затекшие руки и ноги. Я не ошибся с его возрастом – лет семнадцать или около того. Худой, но крепкий и на городского не похож – лето только началось, а он уже был загорелым.
– Зовут как? – спросил я, одним глазом посматривая на пацана, а другим – на своего клиента.
– Андрюха, бля… Андрюха Бондаренко.
Имя что-то говорило мне, но в точности припомнить я не мог. Бондаренко, да к тому же Андрей… Слышал про него или читал?.. Или Влад рассказывал?..