— Готовят жаровню, — пояснил Янес Тремаль-Наику, крайне заинтересованному действиями даяков.
Затем даяки притащили большое количество ветвей смолистых деревьев. Этот горючий материал они расположили вокруг камней и между ними, а потом его подожгли, и перед террасой запылал костер, горевший около двух часов. Всё это время гарнизон осажденного кампонга терпеливо наблюдал за оригинальными приготовлениями к предстоящему испытанию огнем. Тем временем около костра собрались целые толпы даяков, но гарнизон кампонга, видя, что они не вооружены, не протестовал.
— Развлечение, которое мне нравится, — промолвил Янес, — тем более, что все эти «чудеса» не произведут ни малейшего впечатления на моих детей Мопрачема.
— И на моих малайцев тоже, — живо ответил индус. И потом добавил: — Из моих людей вышли бы очень плохие мусульмане. Совсем не такие, как дикие даяки. Кстати: откуда туземцы получили здесь, так далеко от родины религии Магомета, свои сведения о ней?
— Древняя история! — отозвался Янес. — Еще в первые века мусульманства сюда проникали арабские проповедники. Арабы знали дорогу сюда и до рождества Христова. Но гляди: этот хитрец готов дать сжечь свои подошвы, лишь бы убедить наивных даяков, что он в самом деле полубог. Завидую его силе характера, но не завидую его подошвам…
— А я испытываю страстное желание всадить в его голову пулю или пустить в него заряд картечи.
— Нет, так нельзя. Это было бы убийством безоружного человека. Пусть нас вызовут — тогда дело иное.
Неистовый вой даяков возвестил, что пилигрим уже готов приступить к испытанию огнем, доказывая «белым людям» свою неуязвимость и божественное происхождение.
Красавица Дарма сидела на террасе рядом с отцом. И тут же расположились люди Янеса с ружьями на изготовку, ни на мгновение не спуская злобно блестевших глаз с фигур толпившихся под самыми стенами кампонга врагов и с недоверчивостью следя за каждым их движением.
Тем временем пилигрим уже приблизился к догоравшему костру. Его лицо было скрыто от взоров полупрозрачной зеленой накидкой, на голове у него был тюрбан огромных размеров зеленого же цвета, тело облечено в просторные одежды из нанки, а ноги обнажены.
— Или этот человек — величайший в мире фокусник, или он — настоящая саламандра, — проворчал Янес, искоса поглядывая на таинственного пилигрима.
— Друг, ты разве забыл то, что мы с тобой видели в Индии? — обратился к нему Тремаль-Наик. — Помнишь опыты факиров? Помнишь празднество Дарма раджа, на котором ты в первый раз увидел прекрасную Сураму, племянницу раджи Ассама?
— Ах, черт! Позабыл, — отозвался Янес. — Но ведь я отлично помню, что индийские факиры, о подвигах которых ты мне напоминаешь, пробежав по пылающим углям, выскакивали со страшными ожогами. А наш достославный пилигрим обязуется выйти из испытания совершенно неуязвимым…
Потом Янес легонько отодвинул от парапета склонившуюся над ним Дарму.
— Осторожнее, дитя, — сказал он. — Я не доверяю этим разбойникам ни на грош.
— Но ведь они безоружны! — запротестовала девушка, любопытство которой разгорелось.
— По виду — да. Но они отлично умеют прятать оружие, а ведь одного выстрела будет достаточно… Нет, лучше соблюдать осторожность.
Пилигрим подошел к остаткам костра и остановился перед каменной площадкой, от которой исходил нестерпимый жар. Камни были буквально раскалены.
Постояв несколько секунд перед пылающим ложем, пилигрим поднял руки к небу и поглядел в ту сторону, где находилась родина пророка, словно призывая его к себе на помощь. Потом решительно и спокойно шагнул на раскаленные камни, воскликнув трижды:
— Аллах! Аллах! Аллах!
И, ни на йоту не ускоряя шагов, он прошел босыми ногами, ступая по раскаленным добела камням. И ни единым движением, стоном, гримасой не выдал, чувствует ли он боль от чудовищных ожогов, без которых, казалось, немыслимо было проделать все это.
Даяки, пораженные, буквально ошеломленные виденным, граничащим со сверхъестественным, глядели на своего избранника с боязнью, и вместе с тем взгляды их были полны обожания. У них не было никакого сомнения, что человек, творящий подобные чудеса — прямой потомок Магомета, полубог.
Но пилигрим не ограничился уже достигнутым успехом: ступая по огненной дорожке, он на мгновение остановился, потом вернулся и опять прошел по тому же пути тихими и спокойными шагами, словно идя не по раскаленным камням, а совершая обычную прогулку.
— Ей-ей, — воскликнул Янес, — этот субъект непременно в родстве с Вельзевулом! Как он ухитряется выносить дьявольский жар? Ведь ноги его в самом деле голы. Тут нет обмана.
Сойдя с раскаленных камней, пилигрим опять обернулся и на несколько мгновений задержал взгляд на лице Янеса. Потом медленным шагом удалился в свою палатку. А даяки, охваченные каким-то экстазом, метались под стенами кампонга, выли и кричали, взывая к небу:
— Аллах, о Аллах! Аллах!
Потом они бросились следом за удалившимся пилигримом. Несколько минут спустя перед кампонгом опять появился уже знакомый парламентер.
— Какого дьявола тебе нужно? — встретил его довольно недружелюбно Янес.
— Я пришел спросить тебя, гяур, согласен ли ты теперь, когда убедился в подлинности божественной силы, которой обладает потомок Магомета, сложить оружие?
— Ага! Правда, я обещал дать ответ, дружище, — отозвался Янес. — Ну, так вот что. Пойди и передай этому сыну, внуку или правнуку Магомета, что мы чрезвычайно благодарны ему за столь любезно устроенное представление и находим комедию очень интересной.
Потом португалец сорвал с одного из своих пальцев великолепный золотой перстень и швырнул его ошеломленному парламентеру со словами:
— А это — плата комедианту за удачный фокус. Иди!
X. Штурм кампонга
На островах Малайского архипелага и Полинезии и в наши дни проводится испытание огнем. В Европе в добрые старые времена, как, конечно, знает наш читатель, испытание огнем практиковалось в течение многих столетий, войдя в различные юридические кодексы как средство для якобы неопровержимого доказательства виновности или, наоборот, невиновности человека в совершении какого-либо преступления. Но на востоке испытание огнем — не оружие правосудия, а, скорее, своеобразный религиозный обычай, нечто вроде религиозной церемонии. В стране, к которой относится наше повествование, время от времени жрецы организуют испытание огнем в честь тех божеств, которым они служат. Не будем подробно описывать все, что происходит при этих своеобразных мистериях, потому что приблизительное понятие о них читатель уже составил себе, ознакомившись с содержанием предыдущей главы.
Однако если нас спросят, чем объяснить способность некоторых субъектов действительно выдерживать испытание огнем, мы ответим что, несмотря на многочисленные попытки ученых разгадать эту тайну, с нее и до сих пор не полностью сорван покров мистицизма. Несомненно, факирам Индии, как и многим дервишам Борнео, известен какой-нибудь химический состав, анестезирующий кожу и, главное, на известный промежуток времени охраняющий ее от самого сильного жара. Между прочим, общеизвестен факт, отмечаемый и учебниками физики, что опытные рабочие на литейных заводах умеют проделывать следующий весьма рискованный эксперимент: зачерпнув из котла, полного расплавленного свинца, пригоршню металла голой рукой, они выплескивают его, стряхивая с руки, как капли воды, при этом кожа остается совершенно неповрежденной.
Но, повторяем, не будем останавливаться на рассказанном выше эпизоде, ибо, отмечая его как факт, мы не располагаем достаточно удовлетворительным объяснением этому. Вернемся к действующим лицам нашего повествования.
Поведение Янеса, швырнувшего парламентеру пилигрима свой перстень в качестве платы за представление, возымело свое действие: это невероятно унизило самого пилигрима, низведенного одним ударом с положения полубога до положения кривляющегося на потеху толпе за грошовую плату фигляра или клоуна. И притом — на глазах у сотен фанатично ему преданных, экзальтированных, одурманенных, кровожадных дикарей.
Естественно, что последствием мог быть только взрыв негодования, припадок неудержимого бешенства.
И действительно, едва парламентер возвратился в лагерь даяков, как там поднялся поистине адский шум.
— Здорово! — злорадно засмеялся Янес, прислушиваясь к завываниям даяков. — Очень похоже на то, что выделывают красные обезьяны, когда набьют себе пасти толченым перцем. Драка будет первосортная. И нам придется защищаться, пока у нас есть хоть один патрон или пока жив хоть один даяк, одураченный пилигримом. Ну да ладно.
Потом португалец воскликнул:
— Ребята! Займите ваши места и бейтесь с врагом. Помните: если попадете в руки этим демонам, то вас ждут такие мучения, что простая смерть покажется райским блаженством. Так бейтесь же до последней капли крови.
Потом португалец воскликнул:
— Ребята! Займите ваши места и бейтесь с врагом. Помните: если попадете в руки этим демонам, то вас ждут такие мучения, что простая смерть покажется райским блаженством. Так бейтесь же до последней капли крови.
Члены экипажа погибшей «Марианны» и люди гарнизона кампонга мгновенно заняли свои места. Наблюдая за их маневрами, Янес с удовольствием констатировал, что «представление» пресловутого пилигрима не произвело на старых бойцов Мопрачема и на преданных Тремаль-Наику яванцев и малайцев ни малейшего впечатления.
Да, они видели «чудо». Но что же из этого?
Они были рождены, чтобы сражаться всю жизнь и умирать, сражаясь, с мечом в руке, против таких «чудотворцев», как пилигрим, или против кого-либо другого — это, в сущности, все равно. Не изменять же старому знамени, вождям, которых они знали столько лет, с которыми они совершили столько походов и одержали столько побед!
И потом — в душах этих людей горела страсть к бою, жажда мести за погубленных даяками товарищей. Их не надо было воодушевлять, не требовалось гнать в бой. И они не нуждались в указаниях, что кому делать.
Янес невольно промолвил про себя:
— Кажется, даякам придется поломать зубы, прежде чем они разгрызут такую твердую кость.
В ожидании начала штурма португалец и Тремаль-Наик опять взошли на сторожевую башенку. Там же оказалась и дочь индуса.
— Ну, Дарма! — обратился к ней Янес. — Тут тебе, ей-Богу, не место. Знаю, что ты отлично владеешь карабином, но отсюда тебе не уйти. Сейчас заговорят лилы и миримы даяков, осыпая стены кампонга ядрами и гранатами, и я не хочу, чтобы ты без нужды подвергалась опасности.
— Вы все-таки предполагаете, что даяки пойдут на приступ? — спросила девушка.
— Видишь ли, — ответил, улыбаясь, португалец, безмятежно раскуривая свежую сигару и кольцами выпуская ароматный дым. — Видишь ли, дитя, таков свет. Нет на свете теперь благодарности…
— Что такое? — удивилась Дарма.
— Ну да! — продолжал Янес, покуривая. — Я ведь швырнул пилигриму в награду за его искусство ходить по огню, не сжигая подошвы, перстень, которому цена не меньше тысячи дукатов. Всякий комедиант был бы сверх меры доволен, получив такую щедрую плату. А эта скотина недовольна и, вместо изъявления признательности, собирается устроить здесь новый скандал.
— Ах, сеньор Янес! — невольно засмеялась мужественная девушка. — Вы неисправимы. Я думаю, вы будете шутить и тогда, когда вам придется отправляться в страну теней.
— Может быть, — ответил Янес. — Но я должен тебе сказать, что и ты молодчина, девушка. И ты смеешься, хотя понимаешь, что нам всем, не исключая и тебя, грозит смерть.
— Рядом с отцом и с вами, сеньор Янес, я не боюсь ничего, — ответила серьезным тоном Дарма.
Грохот пушечного выстрела прервал разговор: даяки пустили в ход один из миримов. Но ядро со свистом перелетело через кампонг и упало, не причинив защитникам никакого вреда.
— Уходи, Дарма! — настойчиво потребовал Тремаль-Наик. — Сейчас твое присутствие тут совершенно бесполезно. Но обещаю, если нам понадобится лишний карабин, я прикажу позвать тебя. А пока оставайся внизу. Там тебе не будет грозить опасность.
Опять прогрохотали пушки. На этот раз, кроме тяжелых миримов, заговорили еще и маленькие лилы, громя стену, защищавшую кампонг.
— Иди, иди, Дарма, — понукал индус свою дочь спуститься в нижний этаж павильона. — Кстати, посмотри на кухне, чтобы не были загашены огни.
— Ты посылаешь ее на кухню? — удивился Янес, обращаясь к индусу, в то время как Дарма медленно спускалась по воздушной лесенке, не обращая внимания на проносящиеся над кампонгом ядра. — Разве ты, Тремаль-Наик, готовишь завтрак для милейших даяков?
— Да, да, — ответил индус. — Угощение. Но особого рода. Адское кушанье, которое заставит получивших его выть, как проклятых. Кстати, когда-то ты был первоклассным артиллеристом, Янес.
— Когда-то, когда-то любил я жизнь солдата, — засмеялся Янес. — Но теперь — стал я стар, стал я слаб… А впрочем, попробуем.
И он, швырнув в сторону окурок сигары, взялся за тонкую и длинную спингарду, стоявшую на подвижном лафете, которая могла обстреливать равнину по всем направлениям.
Должно быть, даяки получили и усвоили наставления таинственного пилигрима: они не бежали, как обычно, на приступ толпами, а, напротив, сформировав четыре боевые колонны, в каждой из которых насчитывалось от семидесяти до восьмидесяти человек, шли уверенно и в полном порядке, прикрываясь громадными квадратными щитами. Все воины этих четырех колонн были вооружены только парангами.
Зато пятая колонна в количестве около ста человек, поголовно вооруженных мушкетами, прикрывала нападающих: она растянулась цепью по опушке леса и оттуда осыпала осажденный кампонг пулями. Под прикрытием этих стрелков держались и артиллеристы даяков с их лилами и миримами, в свою очередь поддерживавшими беспрерывную канонаду по кампонгу Тремаль-Наика.
— Сразу видно, что наш друг, комедиант и пилигрим, потомок Магомета и шарлатан, сознаюсь, недурно показывающий фокусы, в то же время неплохой солдат в современном смысле этого слова, — сказал португалец, наблюдая за маневрами даяков. — Но вес экс сомневаюсь, чтобы он имел особый успех и заслужил общее одобрение почтеннейшей публики. Ведь остальные артисты никуда не годятся. Сейчас идут стройно. А как начнется приступ — поддадутся своим инстинктам, и тогда — пиши пропало. Но музыка начинается. Боже, какая какофония!
В самом деле, «музыка» гремела: трещали мушкеты, коротко и сердито рявкали пушки.
— Самбильонг взялся за работу, — проворчал Янес, видя, как старый боец направил дуло своей спингарды на колонну, спешившую к подъемному мосту.
— Есть! — сказал он через секунду, когда ядро из пушки, поставленной Самбильонгом, врезалось в самую гущу даяков.
Пушки кампонга не могли состязаться в силе и дальнобойности с артиллерией даяков. Но зато, во-первых, кампонг был отлично защищен палисадами из тикового дерева, крепкого, как железо, а, во-вторых, все внутреннее пространство за палисадами было покрыто большими деревьями, ветви и густая листва которых представляли отличное убежище для отборных стрелков. Поэтому с первого же момента приступа, направив все свои пушки на приближающиеся штурмовые колонны, защитники кампонга поддерживали непрерывный огонь, нанося даякам огромный урон и расстраивая их ряды. Не молчали, конечно, и карабины, пули которых соперничали с небольшими ядрами и бомбами спингард в дальности полета.
Янес не терял ни секунды. Пока канониры заряжали спингарду, сам он стрелял по даякам из карабина. Бросив карабин кому-нибудь для перезарядки, он брался за спингарду, а потом, разрядив пушку, опять прицеливался из карабина. И буквально каждый его выстрел сваливал по меньшей мере одного из осаждавших.
Каждый удачный выстрел португальца вызывал крики восторга со стороны осажденных и злобные вопли со стороны даяков.
Последние не особенно полагались на собственную артиллерию, которой недоставало хороших наводчиков, и на стрелков, которые оказались более привычными к метанию стрел, чем к упражнениям с ружьями, поэтому старались как можно быстрее перебежать подвергавшееся обстрелу поле до стен кампонга. При этом они подбадривали самих себя свирепыми, воинственными криками.
На бегу даяки тщательно прикрывались огромными щитами, но это очень мало помогало против пуль индийских карабинов, достаточно сильных для того, чтобы пробуравить щит и уложить воина.
Однако, хотя все четыре штурмовые колонны несли огромные потери и быстро таяли, даяки еще не выказывали намерения отказаться от приступа и приближались к палисаду.
Их колонны по-прежнему сохраняли относительный порядок, моментально смыкая расстроенные ряды.
— Картечью их! — распорядился, наблюдая за ходом сражения, Янес. — И целься пониже. По ногам.
Опять загремели спингарды, на этот раз посылая в ряды врагов мелко изрубленный свинец, гвозди, пули вместо ядер. Потери даяков быстро росли, но, однако, нападающим все-таки удалось перейти наиболее опасную зону, и значительная часть их добралась до близких к палисадам кустарников, в гуще которых они и скрылись. Теперь по ним уже нельзя было стрелять из пушек, но зато прибавилось работы у карабинов.
— Становится немножко жарко, — сказал Янес. — Из даяков, оказывается, можно приготовить великолепный боевой материал. Я, например, никак не ожидал, что им удастся добраться до кустов. Но до приступа им все же довольно далеко. Жаль, однако, что спингардам придется теперь помолчать.
— Не очень жалей, — отозвался Тремаль-Наик. — Я приготовил для нападающих недурной сюрприз. Нечто такое, что более действенно, чем рубленый свинец и картечь. Палисады крепки, и даяки со своими парангами скоро увидят, что не так легко пробиться внутрь.