Бог был везде, всегда.
Как может быть иначе?
Проверив, что его не видно, Брачио вытянул медальон из рубашки и открыл. Два крошечных портрета настолько выцвели и покрылись пузырями, что никто иной не увидел бы ничего, кроме грязи, но Брачио знал их. Он нежно потрогал пальцами эти лица, и в его мыслях они были там, где он их оставил слишком давно — приятные, совершенные и улыбающиеся.
— Не волнуйтесь, детки, — проворковал он им. — Я скоро вернусь.
Мужчина должен выбрать, что важно, и оставить все прочее псам. Беспокойся обо всем, и не сделаешь вовсе ничего хорошего. Он был единственным человеком в Компании со здравым смыслом. Димбик был самовлюбленным глупцом. Джубаир и рассудок были совершенно не знакомы друг другу. При всей свой ловкости и хитрости Коска был мечтателем — это дерьмо с биографом было тому доказательством.
Брачио был достойнейшим из них, поскольку он знал себе цену. Ни возвышенных идеалов, ни великих иллюзий. Он был здравомыслящим человеком, со здравыми амбициями, делал то, что был должен, и был доволен. Его дочери были единственным, что для него имело значение. Новые платья, хорошая еда, хорошее пособие и хорошая жизнь. Лучшая жизнь, чем, черт возьми, прожил он…
— Капитан Брачио! — пронзительный крик Коски, громче обычного, вернул его в настоящее. — Сигнал!
Брачио со стуком захлопнул медальон, вытер влажный глаз тыльной стороной кулака и расправил ремень, на котором висели его ножи. Коска засунул одну ногу в стремя и подпрыгивал — раз, два, три, — прежде чем снова принялся тянуть позолоченную луку седла. Его выпученные глаза поравнялись с ней, и он застыл.
— Не мог бы кто-нибудь…
Сержант Дружелюбный подсунул руку под его задницу и без усилий затащил его в седло. Оказавшись на коне, Старик мгновение восстанавливал дыхание, затем с некоторым усилием вытащил клинок и поднял его ввысь.
— Обнажите мечи! — Он обдумал это. — Или более дешевое оружие! Давайте… сделаем что-то хорошее!
Брачио указал на гребень холма и взревел:
— Поехали!
С восторженным возгласом передний ряд пришпорил лошадей и загрохотал в ливне грязи и сухой травы. Коска, Лорсен, Брачио и остальные рысили следом, как подобает командирам.
— И это все? — Брачио услышал ворчание Сворбрека, когда жалкая долина, ее пестрые поля и пыльные маленькие поселения вылезали в поле зрения. Возможно, он ожидал высокий форт с башнями из золота и стенами из адаманта. Возможно, он таким и будет, когда он допишет сцену. — Это выглядит…
— Неужели? — бросил Темпл.
Стирийцы Брачио уже стекались энергичным галопом через поля к городу, пока кантийцы Джубаира стремились к нему с другой стороны — черные точки их лошадей против поднимающегося пылевого шторма.
— Смотрите, как они идут! — Коска стащил шляпу и махнул ею. — Храбрые ребята, а? Энергия и жар! Как бы я хотел быть там, в атаке, со всеми ними!
— Правда? — Брачио помнил, как он командовал атакой, и это была жесткая, мучительная, опасная работа и бросалось в глаза отсутствие энергии и жара.
Коска подумал мгновение, напялил обратно шляпу на лысеющую голову и вложил меч обратно в ножны.
— Нет. Неправда.
Они закончили путь вниз пешком.
Если где и было сопротивление, к тому времени, как они прибыли в Сквердил, все было кончено.
В пыли у дороги сидел мужчина, прижав окровавленные руки к лицу, моргая на проезжающего Сворбрека. Овчарня была сломана и все овцы без нужды зарезаны, среди пушистых трупов уже возилась собака. Фургон был опрокинут на бок, одно колесо все еще безнадежно скрипело, а кантийский и стирийский наемники свирепо спорили в выражениях, в которых было невозможно понять смысл. Еще двое стирийцев пытались снять дверь с петель. Еще один взобрался на крышу и неловко копался там, используя топор как лопату. Джубаир сидел на своей огромной лошади в центре улицы, указывая своим здоровым мечом и грохоча приказы, перемежая их малопонятными сентенциями о воле Бога.
Карандаш Сворбрека парил, его пальцы бегали по строкам, но он не мог думать о том, что написать. В конце он нелепо нацарапал: «Героизма не наблюдается».
— До чего дошли эти идиоты? — проворчал Темпл. Несколько кантийцев привязывали группу мулов к одной из стоек покрытой мхом городской сторожевой башни и хлестали их до пены в попытке ее свалить. Пока что безуспешно.
Сворбрек заметил, что многие находят приятным просто ломать вещи. Чем больше усилий потребовалось бы для починки, тем больше удовольствия. И в качестве иллюстрации этого правила четыре человека Брачио уронили кого-то на землю и неспешно били его, пока толстяк в переднике безуспешно пытался их успокоить.
Сворбрек редко видел даже легкое насилие. Диспут по поводу структуры повести между двумя его знакомыми авторами закончился весьма безобразно, но вряд ли это шло в сравнение с происходящим сейчас. Неожиданно обнаружив себя в центре сражения, Сворбрек почувствовал одновременно жар и холод. Ужасно страшно и ужасно возбуждающе. Он сторонился зрелища, страстно желая увидеть больше. Разве не за этим он пришел? Быть свидетелем крови, разврата, свирепости в их наибольшей интенсивности? Чувствовать запах опорожненных кишок и слышать звериные вопли? Так он мог сказать, что видел это. Так он мог привнести убежденность и аутентичность в свою работу. Так он мог сидеть в фешенебельных салонах Адуи и беспечно разглагольствовать о темной правде войны. Возможно, не высшие мотивы, но определенно и не самые низкие. Он не высказывал притязаний быть достойнейшим в Земном Круге, в конце концов.
Просто лучшим писателем.
Коска выгрузился из седла, поворчал, возвращая жизнь в древние бедра, а затем несколько чопорно направился к предполагаемому миротворцу в фартуке.
— Добрый день! Я Никомо Коска, генерал-капитан Компании Милосердной Руки. — Он указал на четверых стирийцев, чьи локти и палки вздымались и падали, так как они продолжали избиение. — Вижу, вы уже познакомились с некоторыми моими храбрыми компаньонами.
— Я Клай, — сказал толстяк, его подбородок дрожал от страха. — Я тут владею лавкой…
— Лавкой? Великолепно! Можем мы посмотреть? — люди Брачио уже вытаскивали товары охапками под чутким руководством сержанта Дружелюбного. Который, без сомнения, следил, чтобы воровство в Компании оставалось в приемлемых пределах. Воровство вне Компании, похоже, полностью поощрялось. Сворбрек отложил карандаш. Следующая заметка об отсутствии героизма казалась избыточной.
— Берите все, что нужно, — сказал Клай, демонстрируя покрытые мукой ладони. — Нет нужды в насилии. — Паузу нарушили падение стекла и дерева и стоны человека на земле, которого изредка и без энтузиазма попинывали. — Могу я спросить, зачем вы здесь?
Лорсен шагнул вперед.
— Мы здесь, чтобы выкорчевать измену, мастер Клай. Мы здесь, чтобы подавить восстание.
— Вы… из Инквизиции?
Лорсен не ответил, но тишина говорила сама за себя.
Клай сглотнул.
— Здесь нет восстания, уверяю вас. — Хотя Сворбрек почувствовал фальшь в его голосе. Что-то большее, чем понятная нервозность. — Мы не интересуемся политикой…
— Точно? — профессия Лорсена очевидно тоже требовала острого глаза на ухищрения. — Закатай рукава!
— Что? — торговец попытался улыбнуться, возможно надеясь разрядить обстановку легкими движениями мясистых рук, но Лорсен не собирался разряжаться. Он дернул пальцем, и двое крепких практиков в масках и капюшонах поспешили вперед.
— Раздеть его.
Клай попытался извернуться.
— Подождите…
Сворбрек вздрогнул, когда один из них бесшумно ударил торговца в живот и сложил пополам. Второй сорвал его рукав и выкрутил голую руку. Жирный текст на Старом Языке был вытатуирован от его запястья к локтю. Несколько выцветший с годами, но все еще четкий.
Лорсен немного повернул голову, чтобы прочесть.
— «Свобода и правосудие». Благородные идеалы, с которыми все мы можем согласиться. Как они совмещаются с резней невинных граждан Союза, устроенной повстанцами в Ростоде?
Торговец только сейчас восстановил дыхание.
— Я никогда никого не убивал в своей жизни, клянусь! — его лицо покрылось потом. — Татуировка — глупость из молодости! Хотел произвести впечатление на женщину! Я не разговаривал с повстанцами двадцать лет!
— И ты полагал, что можешь сбежать от твоих преступлений сюда, за границы Союза?
Сворбрек раньше не видел улыбку Лорсена и предпочел бы больше ее не видеть.
— У инквизиции его Величества руки длиннее, чем ты можешь представить. И долгая память. Кто еще в этой жалкой куче лачуг имеет симпатии к повстанцам?
— Я бы сказал, если они их и не имели, когда мы прибыли, — услышал Сворбрек шепот Темпла, — все будут иметь, когда мы уедем.
— Я бы сказал, если они их и не имели, когда мы прибыли, — услышал Сворбрек шепот Темпла, — все будут иметь, когда мы уедем.
— Ни один. — Клай тряхнул головой. — Никто не желает причинить зло, и я меньше всех…
— Где в Близкой Стране найти повстанцев?
— Откуда мне знать? Я сказал бы, если б знал!
— Где лидер повстанцев Контус!
— Кто? — Торговец мог только пялиться. — Я не знаю.
— Мы посмотрим, что ты знаешь. Уведите его внутрь. Достаньте мои инструменты. Свободу я тебе обещать не могу, но, по крайней мере, здесь сегодня будет правосудие.
Два практика утащили невезучего торговца в его лавку, теперь полностью зачищенную от всего ценного. Лорсен прошествовал следом, так же нетерпеливо жаждущий начать свою работу, как наемники, когда начинали свою. Последний практик принес в одной руке деревянный отполированный ящик с инструментами. Другой рукой он тихо закрыл дверь. Сворбрек сглотнул и решил отложить записную книжку. Он не был уверен, что ему придется сегодня что-то писать.
— Зачем повстанцы наносят себе татуировки? — пробормотал он. — Так их чертовски легко определить.
Коска косился на небо и обмахивал себя шляпой, заставляя развеваться редкие волосы.
— Гарантируют свои обязательства. Гарантируют, что пути назад не будет. Они гордятся ими. Чем больше они сражаются, тем больше татуировок они добавляют. Я видел под Ростодом повешенного с руками, полностью покрытыми ими. — Старик вздохнул. — Но люди делают все что угодно в пылу момента, что потом, по трезвому размышлению, оказывается не очень разумным.
Сворбрек поднял брови, лизнул карандаш и скопировал это на бумагу. Дикий крик раздался из-за закрытой двери, затем еще. Было трудно сосредоточиться. Несомненно, человек был виновен, но Сворбрек не мог не поставить себя на место торговца, и ему там не нравилось. Он щурился на окружающий банальный грабеж, беспечный вандализм, обычное насилие, поискал, обо что бы вытереть вспотевшие руки и в конце концов вытер их об рубашку. Похоже, все его манеры стремительно деградировали.
— Я ожидал, что это будет несколько более…
— Славно? — спросил Темпл. У юриста, который хмуро смотрел на лавку, на лице было выражение сильнейшего отвращения.
— Воинская слава редка, как золото в этих землях, друг мой! — сказал Коска. — Или как верность в женщинах, если уж на то пошло! Вы можете использовать это.
Сворбрек потрогал карандаш.
— Эээ…
— Но жаль, вас не было со мной при осаде Дагоски! Там славы было на тысячу историй! — Коска тронул его за плечо и вытянул другую руку, словно там наступал сияющий позолотой легион, а не шайка бандитов вытаскивала барахло из дома. — Бесчисленные гурки маршировали перед нами! Мы бесстрашно выстроились на вздымающихся стенах, демонстрируя им наше пренебрежение! Затем, по приказу…
— Генерал Коска! — Берми спешил через улицу, отшатнулся назад, поскольку перед ним прогрохотали две лошади, тащившие скачущую за ними вырванную дверь, затем опять побежал, отгоняя шляпой поднятую ими пыль. — У нас проблема. Какой-то ублюдок-северянин захватил Димбика, положил…
— Стоп. — Коска нахмурился. — Какой-то ублюдок-северянин?
— Точно.
— Один… ублюдок?
Стириец почесал в грязных золотистых волосах и натянул шляпу.
— Здоровый.
— А сколько людей у Димбика?
Дружелюбный ответил, пока Берми думал об этом:
— В подразделении Димбика сто восемнадцать человек.
Берми развел руки, снимая с себя всю ответственность.
— Если мы что-нибудь сделаем, он убьет капитана. Он сказал привести командующего.
Коска зажал морщинистую переносицу двумя пальцами.
— Где этот громадный похититель? Будем надеяться, его можно уговорить, пока он не уничтожил всю Компанию.
— Там.
Старик рассмотрел выцветшую вывеску над дверьми.
— Дом Колбасы Стафера. Непривлекательное название для борделя.
Берми покосился наверх.
— Думаю, это постоялый двор.
— Еще непривлекательнее. — Немного вдохнув, Старик шагнул через порог, звякнули позолоченные шпоры.
Глазам Сворбрека понадобилось время, чтобы привыкнуть. Свет проникал через щели в обшивке стен. Два стула и стол были перевернуты. Несколько наемников стояли вокруг; оружие — включая два копья, два меча, топор и два арбалета — направлено на похитителя заложника, который сидел на столе в центре комнаты.
Он не выказывал и тени нервозности. В самом деле — здоровый северянин. Волосы висели вокруг лица и смешивались с оборванным мехом на его плечах. Он фыркал и невозмутимо жевал; тарелка мяса и яиц стояла перед ним; в левом кулаке он неловко, как ребенок, держал вилку. Его правый кулак гораздо более профессионально держал нож. Который был прижат к глотке капитана Димбика, чье лицо с выпученными глазами было беспомощно придавлено к столу.
Сворбрек задержал дыхание. Вот здесь был если не героизм, то уж точно бесстрашие. Однажды он опубликовал спорные материалы, и это потребовало выдающейся силы воли, но он вряд ли мог понять, как у человека может быть невозмутимое лицо в такой ситуации. Легко быть храбрым среди друзей. А когда мир против тебя, и ты пробиваешь путь, невзирая ни на что — вот где храбрость. Он лизнул карандаш, чтобы написать заметку об этом. Северянин посмотрел на него, и Сворбрек заметил что-то блестящее за гладкими волосами. Он ощутил леденящий шок. Левый глаз мужчины был сделан из металла, блестящего в сумраке харчевни, его лицо было обезображено ужасным шрамом. В другом глазу была лишь громадная решимость. Как если бы он с трудом сдерживал себя, чтобы не перерезать Димбику глотку, только чтобы посмотреть, что случится.
— Не может быть! — Коска воздел руки. — Сержант Дружелюбный, смотри-ка, это наш старый собрат по оружию!
— Коул Шиверс[12], — тихо сказал Дружелюбный, не отводя глаз от северянина. Сворбрек здраво полагал, что взгляд не может убить, но даже так он был очень рад, что не стоит между ними.
Не убирая клинок от шеи Димбика, Шиверс спокойно взял вилкой яйцо, пожевал, словно никому из присутствующих больше нечем было заняться, и проглотил.
— Еблан пытался отнять мои яйца, — сказал он скрежещущим шепотом.
— Вы невежественное животное, Димбик! — Коска повернул один из стульев и поставил его напротив Шиверса, водя пальцем перед багровым лицом капитана. — Надеюсь, это будет вам уроком. Никогда не отнимайте яйца у человека с железным глазом.
Сворбрек записал это, хотя это был афоризм ограниченного применения. Димбик пытался заговорить, возможно, представить свое мнение, и Шиверс прижал суставы пальцев и нож чуть сильнее к его глотке, вызвав у него булькающий звук.
— Это твой друг? — проворчал северянин, хмуро глядя на Димбика.
Коска напыщенно пожал плечами.
— Димбик? Он небесполезен, но вряд ли могу сказать, что он достойнейший в Компании.
Капитану Димбику было трудно выразить несогласие из-за кулака северянина, столь сильно сжавшего его горло, что он едва мог дышать; но он выразил, и весьма основательно. Он был единственным в Компании хоть с какой-то заботой о дисциплине, или достоинстве, или пристойном поведении, и посмотрите, куда это его привело. Его душит варвар в дикой рыгаловке.
Чтобы сделать все еще хуже, или по крайней мере не лучше, его командующий офицер по всей видимости собирается беззаботно поболтать с его противником.
— Каковы шансы? — спрашивал Коска. — Встретиться снова через столько лет, за столько миль оттуда, где мы впервые встретились. Сколько миль, как думаешь, Дружелюбный?
Дружелюбный пожал плечами.
— Не хотел бы гадать.
— Я думал, ты вернулся на север.
— Я вернулся. Я пришел сюда. — Очевидно, Шиверс не любил приукрашивать факты.
— Пришел зачем?
— Ищу девятипалого человека.
Коска пожал плечами.
— Ты мог бы отрезать один Димбику и прекратить поиски.
Димбик начал фыркать и извиваться, скрученный своей собственной перевязью, Шиверс погрузил кончик ножа в его шею и вернул на стол.
— Я ищу конкретного девятипалого, — донесся его скрипучий голос без намека на волнение. — Слышал, что он может быть здесь. У Черного Кальдера есть к нему счет. Поэтому и у меня.
— Мало ты счетов оплатил в Стирии? Месть плоха для бизнеса. И для души, а, Темпл?
— Так я слышал, — сказал юрист, видимый Димбику лишь краем глаза. Как Димбик ненавидел этого человека! Всегда соглашается, всегда одобряет, всегда выглядит, будто он знает лучше, но не говорит.
— Оставлю душу священникам, — донесся голос Шиверса, — а бизнес торговцам. Счета я понимаю. Блядь! — Димбик хныкнул, ожидая конца. Раздался звон, вилка северянина упала на стол, яйцо расплескалось по полу.
— Вот увидишь, двумя руками легче. — Коска махнул наемникам у стен. — Господа, вы свободны. Шиверс старый друг, и ему не причинят вреда. — Всевозможные луки, клинки и дубины понемногу опустились. — Допускаешь ли ты, что можешь теперь освободить капитана Димбика? Один умрет, и остальные не успокоятся. Как утята.