— Что она хочет показать этим? — спросил мистер Снодграсс, когда лошадь в двадцатый раз проделала этот маневр.
— Не знаю, — отозвался мистер Тапмен. — Я бы сказал, что она пуглива, а как по-вашему?
Мистер Снодграсс хотел что-то ответить, когда его прорвал возглас мистера Пиквика.
— Тпру! — воскликнул сей джентльмен. — Я уронил хлыст.
— Уинкль! — сказал мистер Снодграсс, когда всадник на рослой лошади подъехал к ним рысцой, в шляпе, надвинутой на самые уши, и сотрясаясь всем телом от резких движений, словно вот-вот рассыплется на кусочки. — Уинкль, будьте добры, поднимите хлыст.
Мистер Уинкль натягивал поводья огромной лошади, пока лицо у него не почернело; ухитрившись, наконец, остановить лошадь, он слез, подал мистеру Пиквику хлыст и, схватив поводья, приготовился снова вскочить в седло.
Захотелось ли рослой лошади, отличавшейся природной игривостью, невинно пошалить с мистером Уинклем, или она сообразила, что не менее приятную прогулку может совершить и без всадника, — эти вопросы мы, конечно, не в силах разрешить окончательно и определенно. Какими бы мотивами ни руководствовалось животное, несомненным остается один факт: едва схватил мистер Уинкль поводья, как лошадь перебросила их через голову и на всю их длину отскочила назад.
— Милая скотинка, — вкрадчиво сказал мистер Уинкль, — милая скотинка, добрая старая лошадка!
Но «милая скотинка» презирала лесть: чем упорнее старался мистер Уинкль к ней подойти, тем настойчивее она отступала, и, несмотря на уговоры и улещиванье, мистер Уинкль и лошадь кружились на одном месте в течение десяти минут, а по прошествии этого времени расстояние между ними отнюдь не уменьшилось, — положение неприятное при любых обстоятельствах, а тем более на безлюдной дороге, где никто не придет на помощь.
— Что мне делать? — крикнул мистер Уинкль после длительного кружения на одном месте. — Что мне делать? Я не могу к ней подойти.
— Ведите ее на поводу, пока мы не доберемся до заставы, — ответил мистер Пиквик.
— Да она не хочет идти! — завопил мистер Уинкль. Вылезайте и подержите ее.
Мистер Пиквик — сама доброта и человеколюбие — бросил вожжи на спину своей лошади и, спустившись с козел, заботливо повернул повозку к придорожным кустам на тот случай, если кто проедет по дороге, после чего поспешил на помощь к своему злополучному спутнику, оставив мистера Тапмена и мистера Снодграсса в экипаже.
Едва завидев мистера Пиквика, приближавшегося с хлыстом в руке, лошадь перестала упорно кружиться на одном месте и начала отступать столь решительно, что потащила за собой мистера Уинкля, не выпускавшего поводьев, и заставила его бежать в ту сторону, откуда они только что приехали. Мистер Пиквик бросился на помощь, но чем быстрее устремлялся он вперед, тем быстрее бежала от него лошадь. Послышался топот копыт, заклубилась пыль, и мистер Уинкль, едва не вывихнувший руки, благоразумно бросил повод. Лошадь остановилась, посмотрела, тряхнула головой, повернулась и спокойно побежала рысью домой в Рочестер, предоставив мистеру Уинклю и мистеру Пиквику с немым отчаянием взирать друг на друга. Какой-то дребезжащий звук привлек их внимание. Они встрепенулись.
— Господи помилуй! — воскликнул несчастный мистер Пиквик. — И другая лошадь убегает!
Это была истинная правда. Шум испугал лошадь, а вожжи лежали у нее на спине. Результаты угадать нетрудно. Она сорвалась с места, увлекая за собой четырехколесный экипаж с мистером Тапменом и мистером Снодграссом. Скачка продолжалась недолго. Мистер Тапмен прыгнул в кусты, мистер Снодграсс последовал его примеру; лошадь разбила четырехколесную повозку о деревянный мост, — кузов отделился от колес, ящик сорвался, и лошадь остановилась как вкопанная, созерцая произведенное ею разрушение.
Первой заботой двух уцелевших друзей было извлечь своих злополучных спутников из кустов, где они застряли, — процесс, который доставил им несказанное удовольствие, когда они убедились, что никто не получил никаких повреждений, если не считать нескольких дыр на платье и легких царапин, нанесенных колючками. Следующей их заботой было выпрячь лошадь. По окончании этой сложной операции компания медленно побрела вперед, ведя за собой лошадь, а повозку бросив на произвол судьбы.
Через час ходьбы путешественники увидели маленький придорожный трактир — перед домом два вяза, водопойная колода для лошадей и столб с вывеской, позади несколько бесформенных стогов сена, сбоку огород, а вокруг разбросанные в странном беспорядке ветхие сараи и надворные строения. На огороде работал рыжеволосый человек. Мистер Пиквик громко окликнул его:
— Эй! Послушайте!
Рыжеволосый выпрямился, заслонил глаза рукой и посмотрел пристально и холодно на мистера Пиквика и его спутников.
— Эй! Послушайте! — повторил мистер Пиквик.
— В чем дело? — отозвался рыжеволосый.
— Далеко отсюда до Дингли Делла?
— Добрых семь миль.
— Дорога хорошая?
— Плохая.
Дав сей краткий ответ и удовлетворив, по-видимому, свое любопытство еще одним пристальным взглядом, рыжеволосый снова принялся за работу.
— Мы бы хотели на время оставить здесь эту лошадь, — сказал мистер Пиквик. — Можно?
— Лошадь хотите здесь оставить? — повторил рыжеволосый, опираясь на лопату.
— Ну да, — ответил мистер Пиквик, который уже успел подойти вместе с лошадью к изгороди.
— Хозяйка! — заорал человек с рыжими волосами, выйдя из огорода и в упор глядя на лошадь. — Хозяйка!
На зов явилась высокая костлявая женщина, прямая, как палка, в грубой синей накидке, с талией под мышками.
— Скажите, любезная, можно оставить здесь эту лошадь? — вкрадчиво спросил мистер Тапмен, выступая вперед.
Женщина очень пристально разглядывала всю компанию, а рыжеволосый шепнул ей что-то на ухо.
— Нет, — ответила она, подумав. — Боюсь.
— Боитесь! — воскликнул мистер Пиквик. — Чего может бояться эта женщина?
— Недавно мы из-за этого попали в беду, — сказала женщина, поворачивая к дому. — Не о чем тут толковать.
— В высшей степени странно! — воскликнул удивленный мистер Пиквик.
— Мне… мне кажется, — шепнул мистер Уинкль окружившим его друзьям, — мне кажется, они подозревают, что эту лошадь мы приобрели какими-то нечестными путями.
— Что?! — в порыве негодования воскликнул мистер Пиквик.
Мистер Уинкль смущенно повторил свою догадку.
— Эй, послушайте! — крикнул рассерженный мистер Пиквик. — Вы что, думаете — мы эту лошадь украли?
— Ясное дело украли, — ответил рыжеволосый, оскалив зубы так, что рот растянулся от одного слухового органа до другого. С этими словами он вошел в дом и захлопнул за собой дверь.
— Это похоже на сон! — кипятился мистер Пиквик. — На отвратительный сон. Тащиться целый день с ужасной лошадью, от которой не можешь отделаться!
Пиквикисты мрачно и уныло пошли прочь, а рослое четвероногое, к которому все они чувствовали безграничное отвращение, плелось за ними по пятам.
Уже наступал вечер, когда четверо друзей и их четвероногий спутник свернули на боковую дорогу, ведущую к Менор Фарм; и даже теперь, когда они были так близки к цели, удовольствие, которое могли бы они испытать при иных обстоятельствах, оказалось в значительной мере отравленным размышлениями о том, какой странный у них вид и сколь нелепо их положение. Изорванные костюмы, исцарапанные лица, запыленные ботинки, измученный вид и в довершение всего лошадь. О, как проклинал мистер Пиквик эту лошадь! Время от времени он бросал на благородное животное взгляды, горящие ненавистью и жаждой мести; не раз принимался высчитывать, каковы будут издержки, если он перережет ей горло, и им овладевало с удесятеренной силой искушение убить ее или отпустить на все четыре стороны. От этих ужасных мыслей его отвлекли две фигуры, внезапно появившиеся за поворотом дороги. Это был мистер Уордль и верный его паж, жирный парень.
— Где же это вы запропастились? — спросил гостеприимный пожилой джентльмен. — Я вас весь день поджидал. Однако вид у вас потрепанный. Как! Царапины! Ничего серьезного, надеюсь, нет? Ну, я очень рад, очень рад это слышать. Так, значит, вы опрокинулись? Ничего! Обычная история в этих краях. Джо! — Он опять спит! — Джо, возьми у джентльмена лошадь и отведи ее в конюшню.
Жирный парень, тяжело ступая, поплелся за ними вместе с лошадью, а пожилой джентльмен добродушно выражал сочувствие своим гостям, узнав об их приключениях ровно столько, сколько они сочли нужным сообщить, и повел их прежде всего на кухню.
— Здесь мы вас приведем в порядок, — сказал пожилой джентльмен, — а затем я вас представлю обществу, собравшемуся в гостиной. Эмма, подай черри-бренди, Джейн, иголку с ниткой! Полотенец и воды, Мэри! Ну, девушки, пошевеливайтесь!
Жирный парень, тяжело ступая, поплелся за ними вместе с лошадью, а пожилой джентльмен добродушно выражал сочувствие своим гостям, узнав об их приключениях ровно столько, сколько они сочли нужным сообщить, и повел их прежде всего на кухню.
— Здесь мы вас приведем в порядок, — сказал пожилой джентльмен, — а затем я вас представлю обществу, собравшемуся в гостиной. Эмма, подай черри-бренди, Джейн, иголку с ниткой! Полотенец и воды, Мэри! Ну, девушки, пошевеливайтесь!
Три-четыре проворных девушки бросились отыскивать требуемые вещи, а два большеголовых круглолицых представителя мужского пола покинули свои места у очага (ибо, хотя вечер был майский, их тянуло к огоньку не меньше, чем на святках) и нырнули в какие-то темные углы, откуда быстро извлекли ваксу и с полдюжины щеток.
— Пошевеливайтесь! — повторил пожилой джентльмен, но это приказание оказалось совершенно излишним, так как одна девушка уже наливала черри-бренди, другая принесла полотенца, а один из слуг, ухватив внезапно за ногу мистера Пиквика и подвергая его опасности потерять равновесие, чистил ему башмак, пока мозоли не раскалились докрасна, в то время как другой чистил мистера Уинкля тяжелой платяной щеткой, насвистывая при этом, как имеют обыкновение насвистывать конюхи, отчищая лошадь скребницей.
Покончив с омовениями, мистер Снодграсс, стоя спиной к камину и с истинным наслаждением попивая черри-бренди, осматривал кухню. Он описывает ее, как просторное помещение с красным кирпичным подом и вместительным очагом; потолок украшали окорока, свиная грудинка, связки луковиц. Стены были декорированы охотничьими хлыстами, несколькими уздечками, седлом и старым, заржавленным мушкетоном, под которым красовалась надпись, возвещавшая, что он «заряжен», — если верить свидетельству того же источника, — уже по крайней мере полстолетия. В углу важно тикали старинные часы с недельным заводом, отличавшиеся нравом степенным и уравновешенным, а на одном из многочисленных крючков, украшавших кухонный шкаф, висели серебряные карманные часы, не менее древние.
— Готовы? — осведомился пожилой джентльмен, когда его гости были вымыты, заштопаны, вычищены и подкреплены бренди.
— Вполне, — ответил мистер Пиквик.
— В таком случае идемте!
И компания, миновав несколько темных коридоров, где к ней присоединился мистер Тапмен, который замешкался, чтобы сорвать поцелуй у Эммы, должным образом вознаградившей его толчками и царапинами, приблизилась к двери гостиной.
— Добро пожаловать, джентльмены! — промолвил гостеприимный хозяин, распахивая дверь и проходя вперед, чтобы представить гостей. — Добро пожаловать в Менор Фарм!
ГЛАВА VI Старомодная игра в карты. Стихи священника. Рассказ о возвращении каторжника
При входе мистера Пиквика с друзьями гости, собравшиеся в старой гостиной, встали им навстречу; и пока шла церемония представления, сопровождавшаяся всеми обязательными формальностями, у мистера Пиквика было время рассмотреть лица и поразмыслить о характерах и стремлениях людей, его окружавших, — привычка, которой он, наряду со многими великими людьми, предавался с наслаждением.
Очень старая леди в величественном чепце и выцветшем шелковом платье не кто иная, как мать мистера Уордля, — занимала почетное место в углу, справа от камина; стены были украшены предметами, свидетельствовавшими о том, что в молодости она была воспитана подобающим образом и о своем воспитании не забыла и на старости лет, — тут были весьма древние вышивки, шитые шерстью пейзажи такой же давности и алые шелковые покрышки на чайник более современного происхождения. Тетка, две юных леди и мистер Уордль соперничали друг с другом, ревностно и неустанно оказывая знаки внимания старой леди: одна держала ее слуховой рожок, другая — апельсин, третья флакон с нюхательной солью, а четвертый усердно поправлял и взбивал подушки, водруженные за ее спиной. Против нее, по другую сторону камина, восседал лысый, старый джентльмен с благожелательным и добродушным выражением лица священник Дингли Делла, а рядом с ним — его жена, полная, румяная старая леди, у которой был такой вид, словно она не только постигла искусство и тайну домашнего изготовления ароматных настоек на благо и удовольствие ближним, но и сама при случае весьма не прочь была их отведать. В одном углу человечек, с лицом проницательным и похожим на рипстонский ранет[30], беседовал с толстым старым джентльменом, и еще два-три пожилых джентльмена, и еще две-три пожилых леди неподвижно сидели навытяжку, пристально разглядывая мистера Пиквика и его спутников.
— Мистер Пиквик, маменька! — заорал во весь голос мистер Уордль.
— А! — сказала старая леди, покачивая головой. — Ничего не слышу.
— Мистер Пиквик, бабушка! — дружно прокричали обе юные леди.
— А! — отозвалась старая леди. — Ну, да это неважно, полагаю, что ему никакого дела нет до такой старухи, как я.
— Уверяю вас, сударыня, — начал мистер Пиквик, пожимая руку старой леди и говоря так громко, что добродушное лицо его приняло от напряжения карминный оттенок, — уверяю вас, сударыня, ничто не доставляет мне такого удовольствия, как знакомство с леди столь почтенного возраста, возглавляющей такую славную семью и имеющей столь моложавый и цветущий вид.
— А… — сказала, помолчав, старая леди, — все это прекрасно, да только я его не слышу.
— Бабушка сейчас немного расстроена, — понизив голос, сообщила мисс Изабелла Уордль, — по потом она еще поговорит с вами.
Мистер Пиквик кивнул головой в знак готовности подчиниться капризу старческой немощи и вступил в общий разговор с другими членами кружка.
— Очаровательное местоположение! — сказал мистер Пиквик.
— Очаровательное! — откликнулись мистеры Снодграсс, Тапмен и Уинкль.
— Да, бесспорно, — согласился мистер Уордль.
— Во всем Кенте не найдется лучшего местечка, сэр, — заметил проницательный человечек с лицом, похожим на ранет, — да, сэр, не найдется, уверен, что не найдется.
И проницательный человечек торжествующе осмотрелся по сторонам, словно кто-то усиленно ему возражал, но он в конце концов одержал над ним верх.
— Лучшего местечка не найдется во всем Кенте, — повторил он, помолчав.
— За исключением Маллинс Медоус, — глубокомысленно заметил один толстяк.
— Маллинс Медоус! — с глубоким презрением воскликнул первый.
— Да, Маллинс Медоус! — повторил толстяк.
— Прекрасный участок, — вмешался другой толстяк.
— Совершенно верно, — подтвердил третий толстяк.
— Это всем известно, — согласился дородный хозяин.
Проницательный человечек недоверчиво осмотрелся по сторонам, но, убедившись, что остается в меньшинстве, скроил соболезнующую физиономию и больше уже не проронил ни слова.
— О чем они говорят? — громко осведомилась старая леди у одной из своих внучек, ибо, как большинство глухих, она, казалось, не допускала возможности, что ее могут услышать.
— О наших местах, бабушка.
— А что с ними такое? Ничего ведь не случилось?
— Нет. Мистер Миллер говорил, что наш участок лучше, чем Маллинс Медоус.
— А что он в этом понимает? — вознегодовала старая леди. — Миллер — нахал и много о себе думает, можете передать ему мое мнение.
И старая леди, нимало не подозревая, что говорит отнюдь не шепотом, выпрямилась и пригвоздила взглядом проницательного преступника.
— Ну-ну, — засуетился хозяин, естественно желая переменить тему разговора. — А что, если бы нам сыграть роббер, мистер Пиквик?
— Я был бы очень рад, — ответил сей джентльмен, — но прошу вас, не затевайте для меня одного.
— Уверяю вас, маменька с удовольствием разыграет роббер, — возразил мистер Уордль. — Не так ли, маменька?
Старая леди, которая при обсуждении этой темы оказалась менее глухой, чем в других случаях, ответила утвердительно.
— Джо, Джо! — крикнул старый джентльмен. — Джо… несносный… Ах, вот он! Разложи ломберные столы.
Летаргический юноша ухитрился без дальнейших понуканий разложить два ломберных стола, один для игры в «Папесса Иоанна», другой для виста. За вист сели мистер Пиквик и старая леди, мистер Миллер и толстый джентльмен; остальные разместились за другим столом.
Роббер разыгрывался со всей серьезностью и степенностью, какие приличествуют занятию, именуемому «вистом», — торжественному обряду, к коему, на наш взгляд, весьма непочтительно и неприлично применять слово «игра». А за другим столом, где шла «салонная» игра, веселились столь бурно, что мешали сосредоточиться мистеру Миллеру, который был поглощен вистом меньше, чем следовало, и ухитрился совершить немало серьезных преступлений и промахов, возбудивших в высокой степени гнев толстого джентльмена и в такой же степени улучшивших расположение духа старой леди.