– Ничего страшного, ничего страшного. – Голос у нее стал низкий и хрипловатый… очень похожий на голос матери, хотя Триша этого знать не могла. Не знала она и о том, что в номере мотеля, расположенного в тридцати милях от упавшего дерева, рядом с которым стояла сейчас Триша, Куилла рывком села, вырвавшись из тревожного сна, в полной уверенности, что что-то ужасное случилось с ее заблудившейся в лесу дочерью. Случилось или должно вот-вот случиться.
Ты услышала зверя, Триша, сообщил ледяной голос. Произнес он эти слова вроде бы с печалью, но сквозь нее проступала злоба. Он идет к тебе. Он уловил твой запах.
Лунный свет изменил очертания деревьев, превратил их в черепа с проваленными глазницами. Звук двух ветвей, трущихся друг о друга, превратился в урчание чудовища. Триша медленно поворачивалась, пытаясь увидеть все и сразу, ее глаза круглыми белыми плошками выделялись на сером иле ручья.
Это необычный зверь, Триша. Зверь, который охотится на заблудившихся в лесу людей. Он позволяет им бродить по лесу, пока они не напугаются до смерти, от страха человечина становится вкуснее, слаще, а потом приходит к ним. Ты его увидишь. Он покажется из-за деревьев с минуты на минуту. А увидев его морду, ты сойдешь с ума. Если бы кто-нибудь услышал тебя, они бы подумали, что ты кричишь. Но на самом деле ты будешь смеяться, не так ли? Потому что именно так ведут себя безумцы в конце жизни – они смеются… и смеются… и смеются.
– Прекрати, нет тут зверя, нет в лесу такого зверя, прекрати!
Эти слова Триша прошептала очень быстро, не выпуская из руки сухой ветви, сжимая ее сильнее и сильнее, пока та не отломилась с громким треском. Словно выстрелил стартовый пистолет. От этого звука Триша аж подпрыгнула, вскрикнула, но и в значительной мере успокоилась. Она же знала, что это за звук. Ветка, обычная ветка, которую она сломала. Она может ломать ветки, она может определить, что реальное, а что – нет. Звуки всего – лишь звуки. Тени всего – лишь тени. Она может бояться, она может слушать этот предательский голос, если ей того хочется, но нет никакого зверя – необычного зверя – в лесу. Звери, конечно, есть, обычные лесные звери, и нет никаких сомнений в том, что они каждую секунду ведут борьбу за существование (не съешь ты – съедят тебя), но нет…
Есть.
Голос не ошибся.
В тот самый момент, позабыв о тех мыслях, что только что роились в голове, затаив дыхание, Триша окончательно и бесповоротно поняла: она не одна. Рядом кто-то есть. В голове ее не слышались голоса, но сработала какая-то сигнальная система, о существовании которой она даже не подозревала, которая не была востребована в мире домов, телефонов и электричества, которая включалась только в глухом лесу. Эта система не могла видеть, не могла думать, она только чувствовала. Вот она и почувствовала, что совсем рядом кто-то есть.
– Привет! – обратилась Триша к залитым лунным светом деревьям. – Привет! Есть тут кто-нибудь?
В номере мотеля «Касл-Вью», который Куилла попросила Ларри Макфарленда разделить с ней, Ларри, в пижаме, сидел на краю кровати, обнимая за плечи бывшую жену, одетую в самую тонкую из своих хлопчатобумажных ночных рубашек. И хотя Ларри знал, что под рубашкой ничего нет, а в последний год роль сексуального партнера выполняла у него левая рука, страсть в нем не закипала (во всяком случае, не было желания тут же завалить жену на кровать). Он чувствовал, что Куилла дрожит всем телом.
– Ну что ты так разволновалась, – успокаивал он ее. – Это дурной сон, ничего больше. Кошмар, который тебя и разбудил.
– Нет. – Куилла так яростно замотала головой, что ее волосы отхлестали Ларри по щекам. – Она в беде, я это чувствую. Ей грозит смертельная опасность. – И она заплакала.
Триша не плакала. В тот момент. Так испугалась, что не могла плакать. Кто-то наблюдал за ней. Кто?
– Привет! – вновь обратилась она к деревьям. Ответа не последовало. Но наблюдающий не стоял на месте, двигался, огибая полянку, слева направо. И ее взгляд двигался следом. Она ничего не видела, но чувствовала, куда надо смотреть. Треснула веточка. Послышался тихий выдох… послышался ли? Может, то было дуновение ветерка?
Ты знаешь, что это не так, прошептал ледяной голос, и, разумеется, она знала.
– Не причиняй мне вреда, – попросила Триша, вот теперь у нее на глазах выступили слезы. – Кто бы ты ни был, пожалуйста, не причиняй мне вреда. Я же не пытаюсь причинить тебе боль, вот и ты не трогай меня. Я… я же еще ребенок.
Ноги стали ватными. Триша не упала, а осела на землю. Плача, дрожа от ужаса, она заползла под упавшее дерево, словно маленькое и беззащитное животное. Сама не осознавая, что делает, она продолжала молить о том, чтобы ей не причиняли вреда. Она схватила рюкзак и, как щитом, закрыла им лицо. Рыдания сотрясали все тело. А когда треснула еще одна ветка, уже ближе, она закричала. Зверь еще не вышел на полянку, но вплотную приблизился к ней.
Новая мысль пришла ей в голову. Может, это не зверь, а птица? Может, искать его надо не на земле, а на деревьях?
Триша выглянула в щель между рюкзаком и стволом упавшего дерева. На фоне подсвеченного луной неба увидела только переплетение ветвей. Никакого живого существа она там не обнаружила… но внезапно лес погрузился в полную тишину. Не пели птицы, не трещали цикады.
Зверь, какой, Триша не знала, находился совсем рядом и раздумывал, что делать дальше. То ли подойти и разорвать на куски, то ли двинуться дальше, Триша знала, что это ей не пригрезилось. Вопрос стоял ребром: жизнь или смерть. Зверь раздумывал. То ли покончить с ней прямо сейчас… то ли попозже, чтобы она еще помучилась от страха.
Триша лежала, вцепившись в рюкзак, затаив дыхание. Прошла вечность, прежде чем опять треснула ветка, чуть подальше. Таинственное существо, проявившее интерес к Трише, удалялось.
Девочка закрыла глаза. Слезы вытекали из-под измазанных илом век и катились по измазанным тем же илом щекам. Уголки рта ходили вверх-вниз. На мгновение она пожалела о том, что не умерла: лучше умереть, чем натерпеться такого страха, лучше умереть, чем заблудиться в лесу.
Треснула новая ветка, еще дальше. Зверь уходил, но он знал, что девочка здесь, в лесу. И он мог вернуться. А пока Триша осталась одна, ночью, которая простиралась перед ней как тысячемильное пустынное шоссе.
Мне никогда не заснуть. Никогда.
Когда она не могла заснуть, мать советовала ей попытаться что-нибудь представить. Представь себе что-то приятное. Это лучшее занятие на тот случай, когда Дрема[20] запаздывает.
Представить себе, что она спасена? Нет, от этого только станет хуже… все равно что представлять себе большой стакан с водой, когда хочется пить.
Тут только Триша поняла, что ей ужасно хочется пить… в горле у нее все пересохло. Она догадалась, что эта жажда – прямое следствие пережитого страха. Не без труда ей удалось развернуть рюкзак, отщелкнуть пряжки. Сидя у нее все получилось бы проще, но никакая сила в мире, да что там в мире – во всей вселенной, не смогла бы заставить ее вылезти из-под дерева.
Учти только, что он может вернуться, дал знать о себе ледяной голос. Он может вернуться и вытащить тебя оттуда.
Триша схватила бутылку с водой, несколько раз жадно глотнула, закрутила пробку, вновь убрала бутылку в рюкзак. Покончив с этим, вожделенно посмотрела на закрытый на молнию внутренний карман, в котором лежал «Уокмен». Очень ей хотелось достать плейер и хоть немного послушать радио. Но она понимала, что должна беречь батарейки.
Триша быстренько, прежде чем желание послушать радио взяло бы верх, защелкнула пряжки клапана рюкзака, обхватила рюкзак руками. Теперь, когда пить уже не хотелось, что она могла себе представить? Двух мнений быть не могло. Она представила себе Тома Гордона, вот здесь, на полянке, стоящего у ручья. В белой униформе, в которой «Бостон Ред сокс» проводили домашние матчи. Такой белой, что под луной она словно светилась изнутри. Он не охранял ее, но, скажем так, делал вид… что охраняет ее. Почему нет? В конце концов, это ее фантазия, ничего больше.
Кто это выследил меня, спросила она Тома Гордона.
Не знаю, ответил Том. Безразличным таким голосом. Конечно же он мог себе такое позволить, не так ли? Настоящий Том Гордон находился в двухстах милях от полянки, в Бостоне, и сейчас спал за запертой на крепкий замок дверью.
– Как вам это удается? – спросила Триша, уже сонная, совсем сонная: она даже не понимала, что произнесла эти слова вслух. – В чем секрет?
Секрет чего?
– Удержания победного счета. – Глаза Триши закрылись.
Она подумала, что он ответит: верить в Бога. Не потому ли он всякий раз вскидывал руку с нацеленным в небо пальцем. Или – верить в себя. Или – стараться изо всех сил. Таким был девиз тренера футбольной команды Триши: «Выкладывайся до конца, остальное приложится». Но номер 36, стоя у ручейка, ничего такого не сказал.
Ты должен переиграть первого бэттера, вот с чего начал Гордон. Подавить его волю первым броском. Послать мяч так, чтобы он не смог его отбить. Занимая место бэттера, он думает: я играю лучше этого парня. Твоя задача – доказать ему, что это не так, и тянуть с этим не надо. Лучше всего сразу расставить точки над «i». Показать, кто в доме хозяин. В этом и состоит секрет удержания победного счета.
– А как… вы обычно выполняете первый бросок, – такой была завершающая часть вопроса, но произнести ее Триша не успела, потому что заснула. В мотеле «Касл-Вью» ее родители спали, на этот раз на одной узкой кровати. Предшествовал сну внезапный, неожиданный для них обоих, неистовый половой акт, принесший каждому безмерное удовлетворение. Если бы мне сказали, что… успела подумать Куилла перед тем, как отрубиться. Вот уж не ожидал… успел подумать Ларри.
Из всей семьи в те предрассветные часы беспокойно спал только Пит Макфарленд. В номере, примыкающем к родительскому, он стонал и ворочался с боку на бок, сбивая простыню. В его снах он и мать спорили, шагая по тропе, в какой-то момент он оборачивался (то ли потому, что не мог больше выносить мать, то ли, чтобы она не увидела выступившие на его глазах слезы), а Триши позади не было. На этом сон и останавливался. Застревал в его голове, словно кость в горле. Вот он ворочался в кровати, стараясь вырваться из застывшего сна. А огромная луна пялилась на него через окно, и в ее свете блестел пот, выступивший на его лбу и висках.
Он поворачивался, а ее позади не было. Поворачивался, а ее не было. Поворачивался, а ее не было. Он видел лишь пустую тропу.
– Нет, – бормотал во сне Пит, мотая головой из стороны в сторону, не оставляя попыток вырваться из сна, в котором остановилось время. Ничего не получалось. Он поворачивался, а ее позади не было. Он видел только уходящую вдаль пустую тропу.
Словно у него никогда не было сестры.
Пятый иннинг
Наутро, когда Триша проснулась, шея у нее болела так сильно, что она не могла повернуть голову. Но девочку это особо не волновало. Главное для нее заключалось в том, что солнце встало, залив полянку-полумесяц ярким светом. В сравнении с этим событием все остальное не имело ни малейшего значения. Трише казалось, что она родилась заново. Она помнила, что просыпалась ночью из-за того, что все тело зудело от комариных укусов и очень хотелось пи́сать. Она помнила, что подходила к ручью и под лунным светом мазала лицо и руки илом. Она помнила, как засыпала, а Том Гордон охранял ее покой и делился секретами своего мастерства. Она также помнила, как едва не умерла от страха, решив, что в лесу затаился какой-то страшный зверь. Но, разумеется, никто не наблюдал за ней из лесной чащи. А испугалась она только потому, что заблудилась и впервые в жизни осталась наедине с ночью.
Какая-то часть ее сознания попыталась протестовать, но Триша этого не допустила. Ночь закончилась. Оглядываться назад не хотелось, как не хотелось вновь спуститься по каменистому склону и врезаться в дерево с осиным гнездом. Наступил день, поисковые группы уже в пути, и скоро ее найдут и спасут. Она это знала. Она заслужила свое спасение, проведя ночь в лесу одна-одинешенька.
Триша выползла из-под упавшего дерева, толкая перед собой рюкзак, встала, надела бейсболку, подошла к ручью. Смыла с лица и рук ил, посмотрела на тучу мошкары, уже собравшуюся у ее головы, с неохотой вновь намазалась илом. Вспомнила, как она и Пепси маленькими девочками играли в салон красоты. И так распатронили косметику миссис Робишо, что мать Пепси чуть ли не пинками выгнала их из дома, даже не дав умыться. Вот они и выскочили на улицу, в пудре, румянах, зеленых тенях для глаз, помаде «Пэшн плам». Выглядели они как самые юные уличные проститутки. Они пошли к Трише. Когда Куилла увидела их, у нее просто отпала челюсть, а потом она так смеялась, слезы градом катились по щекам. Но она не оставила девочек в беде, отвела в ванную, поставила перед ними банку кольдкрема и показала, как снимать косметику.
– Сверху вниз и очень осторожно, девочки, – пробормотала Триша слова матери.
Вымазав лицо илом, она помыла руки, съела остаток сандвича с тунцом, половину палочек сельдерея. Потом с легким чувством тревоги взглянула на пакет для ленча. Яйцо она съела, сандвич с тунцом съела, чипсы съела, «Туинкиз» съела. Запасы сократились до половины (даже меньше) бутылки «Сэдж», полбутылки воды и нескольких палочек сельдерея.
– Не важно, – сказала себе Триша, укладывая пустой пакет и палочки сельдерея в рюкзак. Туда же отправилось и грязное, порванное пончо. – Не важно, потому что сегодня лес прочешут поисковые группы. Одна из них обязательно меня найдет. Так что уже в полдень я буду есть ленч в какой-нибудь закусочной. Гамбургер, жареный картофель, шоколадное молоко, яблочный пирог. – Ей тут же ответило урчание в животе.
Собрав вещи, Триша намазала илом руки. Яркое солнце предвещало жаркий день. Триша потянулась, разминая косточки. Покачала головой, изгоняя из шеи последние остатки боли. Постояла, прислушиваясь, в надежде уловить человеческие голоса, собачий лай, стрекотание вертолета. Услышала лишь дятла.
Пустяки, времени еще предостаточно. Это же июнь. Сейчас самые длинные дни в году. Иди вдоль ручья. Даже если поисковые группы сразу не найдут тебя, ручей все равно выведет к людям.
Но время шло, близился полдень, а ручей все вел и вел ее по лесу. Температура воздуха все поднималась. Струйки пота текли по грязевой маске. Большие темные пятна появились на свитере с надписью «36 ГОРДОН». Сначала под мышками, потом на спине, между лопатками. Волосы (грязь перекрасила ее из блондинки в брюнетку) висели патлами. Надежда на скорое спасение все таяла и таяла, убывали и силы. К десяти часам она уже устала. А где-то в одиннадцать произошло событие, окончательно испортившее ей настроение.
Триша поднялась на вершину холма, по пологому склону, усыпанному иголками и листвой, и остановилась, чтобы немного передохнуть, когда сигнальная система, та самая, что не давала о себе знать в городе, внезапно забила тревогу. За ней кто-то наблюдал. И не имело смысла убеждать себя в обратном: эта система сбоя дать не могла.
Триша медленно повернулась на триста шестьдесят градусов. Ничего не увидела, но лес вроде бы снова притих: бурундуки не шуршали в прошлогодней листве и под кустами, белки не скакали по веткам на другой стороне ручья, замолчали сойки. Дятел продолжал долбить, где-то вдалеке каркали вороны, но вокруг нее вся живность куда-то попряталась, остались одни комары.
– Кто здесь? – спросила Триша.
Ответа, естественно, не последовало, и Триша начала спускаться с холма, держась за кусты: ноги скользили по влажной глине. У меня разыгралось воображение, подумала девочка… да только она знала, что это не так.
Ручей становился все уже, и вот это она уже никак не могла списать на воображение. Спустившись вниз, Триша попала в густые заросли кустов, которые угрожающе ощетинились шипами. Ширина ручья уже не превышала восемнадцати дюймов.
А потом он и вовсе исчез в зарослях. Триша продиралась сквозь них, не решаясь обойти вокруг из боязни потерять ручей. Однако что-то подсказывало ей: потеря будет невелика и ничего не изменит – ручей определенно никуда ее не выведет. Но Триша просто гнала от себя такие рассуждения. Дело в том, что с ручьем у нее установилась эмоциональная связь (связанные одной цепью, как сказали бы взрослые), и Триша не могла допустить ее разрыва. В этом случае она превращалась бы в ребенка, бесцельно блуждающего по дремучему лесу. А от одной этой мысли у нее перехватывало дыхание и учащенно билось сердце.
Она выбралась из зарослей, появился и ручей. Триша пошла дальше, опустив голову, сурово хмуря брови: Шерлок Холмс, идущий по следу собаки Баскервилей. Она не заметила, как меняется растительность (кусты уступали место папоротникам), не заметила, что вокруг слишком много сухих деревьев, а земля все больше пружинит. Она сосредоточилась только на ручье. И шагала вдоль берега, не видя ничего вокруг.
Ручей вновь начал расширяться, и минут на пятнадцать (не больше) в ней вновь затеплилась надежда на то, что он не исчезнет, юркнув под землю. А потом Триша поняла, что ручей не просто расширяется, но и перестает течь: превращается в череду луж, частично затянутых ряской, с зависшими над ними тучами комаров. Еще через десять минут ее кроссовка провалилась сквозь землю: обманчиво твердая «корочка» мха скрывала карман чавкающей грязи. Нога скрылась в ней по лодыжку, и Триша, вскрикнув от неожиданности и испуга, выдернула ногу из цепких объятий болота. Он резкого рывка кроссовка наполовину слетела с ноги. Триша вновь вскрикнула, оперлась рукой о сухое дерево, вытерла ногу о траву, вновь надела кроссовку.
Вот тут она огляделась и наконец-то заметила, что пришла в мертвый лес, где когда-то бушевал пожар. Впереди (да и вокруг) торчали давно засохшие деревья. Ковер мха то и дело разрывали сверкающие под солнцем водяные зеркала. Из них тут и там торчали заросшие травой кочки. Надсадно пищали комары, летали стрекозы. А с дюжину дятлов долбили деревья. Оно и понятно: тут им было чем поживиться.