Наемник - Ливадный Андрей Львович 9 стр.

Думать о напарнике сейчас не хотелось. Лучше бы он не говорил правду, сочинил бы какую-нибудь историю… Как бы ни сложилась совместная операция по захвату кораблей, дальше их пути разойдутся. Слишком остра и свежа боль от ран, причиненных войной.

Генрих взял в руки оружие, активировал прицел, коснулся пальцем сенсора, управляющего вариатором увеличения.

На небольшом плоском экранчике в паутине координатной сетки побежали цифры, изменяемые дальномером, чуть ниже появились значения поправки на ветер и гравитацию, несколькими плавными линиями обозначились обнаруженные в секторе стрельбы теплые и холодные потоки воздуха, способные повлиять на полет пули.

Он взял на прицел ближайшего технического серва, занятого осмотром обшивки древнего колониального корабля. Фолер оказался прав, его готовили к старту, видимо, автономный запас энергии и необходимых для поддержания жизнедеятельности биоматериалов консервационных модулей подходил к концу, иначе сервы дождались бы окончания ремонта штурмового носителя, чтобы эвакуировать раненых офицеров, находящихся в состоянии низкотемпературного сна, под должной охраной.

В душе вскипели долго сдерживаемые чувства.

Никуда вы не полетите, убийцы. Сгинете в подземных уровнях Форта Стеллар.

Мрачный, поросший черным кустарником склон осветили несколько отрывистых вспышек одиночных выстрелов.

Одного из технических сервов отшвырнуло в сторону, он ударился о скалы и уже не шевелился. Остальные, словно испуганные насекомые, прыснули в разные стороны, ища укрытия.

– Фолер, начинай, – выдавил Вайбер в коммуникатор.

На узкой полосе галечного пляжа, за отрогами скал взревел двигатель планетарного танка, затем зачастили выстрелы автоматических курсовых орудий.

Вайбер наблюдал за мятущимися во тьме вспышками.

Он не собирался прикрывать Фолера. Если судьба – тот выживет, если нет – свершится элементарная справедливость.

Впрочем, угрюмого равнодушия Генриха хватило меньше чем на минуту. Стрельба разгоралась с новой силой, сканеры показывали, что в броне «Нибелунга» открылось несколько орудийных портов, и он, не выдержав, бегом вернулся в кабину БМК.

– Фолер, держись!

Пересев в кресло стрелка, Вайбер разрядил орудия по открывшимся в броне штурмового носителя боевым секциям, в ответ по склону ударил ракетный залп, один из реактивных снарядов вызвал оползень, два других ушли выше, и лишь четвертый поразил цель, – пробив броню машины космодесанта, он разорвался за переборкой, отделяющей кабину от смежного отсека.

БМК увлекло в оползень.

Тяжелая машина несколько раз перевернулась, скатываясь по склону, Генрих, оглушенный взрывом, пробившим переборку, ощущал, как что-то горячее и липкое заливает глаза.

Страховочные ремни спасли его от дальнейших травм, а когда земля и небо на экранах обзора прекратили меняться местами, он, поморщившись от боли, обернулся.

Переборка не выдержала взрыва, ее выпучило в кабину, пробив осколками.

По щеке и виску текла кровь.

Выстрелы на побережье стихли, судьба Фолера оставалась неизвестной. Разбитый коммуникатор молчал, а Генрих даже не мог пошевелиться – боль от нескольких осколочных ранений парализовала его тело.

– Все будет хорошо, Айла… – шептал он, со стоном дотянувшись до автоматической аптечки, закрепленной на расстоянии вытянутой руки от кресла стрелка. – Все будет хорошо…

Глава 3

На войне мы потеряли все. Ожесточение, страх, ненависть к противнику – эти чувства разъели души поколений, – то, что ужасало поначалу, постепенно стало буднями. Мы утратили многое из человеческого, наши чувства необратимо изменились и вряд ли когда-либо станут прежними.

Дети войны уже вступили во взрослую жизнь и, глядя на них – выросших в стылых подземных убежищах, – невольно думаешь, а с каким по счету поколением к нашим потомкам вернется способность поднять голову к небу и смотреть на звезды не в ожидании очередного неотвратимого удара из космоса, а с удивлением, восторгом и пытливой надеждой?

Я смотрю в глаза молодых людей, пришедших нам на смену, и вижу в них оценивающий холод. Они воспринимают мир иначе, чем мы. Лишенные родительской ласки и солнечного света, они выросли среди поддерживающих жизнь машин, их мышление – производная от понятия «выживание».

Нет страха и ненависти в их глазах. Они смотрят на мир спокойно, словно в прицел, потому что уже пережили все самое страшное.

От их взглядов – озноб по коже. Молодые, здоровые, но уже истратившие в пяти-шестилетнем возрасте все душевные силы, чтобы элементарно выжить.

Андрей Кирсанов часто задерживался на работе, проводя в стенах лабораторий, где изучались модификации боевых искусственных интеллектов, большую часть свободного времени. Годы, посвященные исследованиям, наложили на него неизгладимый отпечаток профессиональной деформации, превратив подающего надежды талантливого юношу в зрелого, молчаливого, лишенного ненужных эмоций мужчину.

Таким выросло поколение, рожденное в период войны.

Рано взрослея, с детства познав цену каждого вдоха, прожитого дня, они переставали страшиться происходящего. Те, кто был слаб, просто не выдерживали – они исчезали, гибли, оставаясь бледными тенями воспоминаний в сознании сверстников. Жестокое время диктовало неумолимые правила, производя быстрый отсев, вырабатывая у выживших особый взгляд на мир – настороженный, холодный, недоверчивый. В случае с Кирсановым все усугубилось спецификой и темпами исследований, проводимых в лабораториях, где он работал.

Всем известно, что большинство модификаций модулей искусственного интеллекта, разработанных конструкторами Земного Альянса, невозможно взломать. Чтобы разобраться, выполнить поставленные командованием технические задания, получить результат, снять необходимую информацию с нейросетей, составляющих основу «Одиночек», сотрудникам секретных лабораторий приходилось идти на неизбежный риск, погружаться в иную реальность, пропуская через свое собственное сознание терабайты травматической памяти, сохраненной в нейромодулях усложняющихся с каждым годом «ИИ»…

…Андрей открыл глаза, отключил устройства импланта, предоставляя рассудку небольшую передышку.

Десять лет прошло с момента капитуляции Альянса, но мало что изменилось в жизни победителей.

Обитаемая Галактика послевоенного десятилетия в восприятии Кирсанова была похожа на сгоревший лес, где под пеплом еще рдеют жаркие угли пожара. Выжженное пространство, кое-где сохранившее островки жизни. Произошла катастрофа, последствия которой казались неодолимыми. Ситуация складывалась зыбкая, неопределенная, война не прекратилась, она лишь перешла в иную фазу, вспыхивая множеством неожиданных вторжений со стороны роботизированных подразделений побежденного противника, усугубляясь еще и чередой локальных конфликтов между «суверенными» планетами.

По крохам собирая факты новейшей истории, Андрей не ставил себе целью искать виновных. Он пытался понять истоки проблем дня сегодняшнего, но чем упорнее и глубже он «копал», тем страшнее, тоскливее становилось на душе. На фоне сделанных открытий победа Свободных Колоний выглядела нелепой случайностью, стечением обстоятельств, а капитуляция Альянса не укладывалась в рамки созданных Кирсановым математических моделей.

Цифры упрямо говорили об обратном. У Свободных Колоний не было шансов не то что выиграть войну, а элементарно выжить. Миллионные армии боевых сервомеханизмов, армады автоматических кораблей, оснащенных модулями искусственного интеллекта, стоявшие на вооружении Земного Альянса, не участвовали в битве за Солнечную систему, они дислоцировались на периферии, в секторах неисследованного космоса. Масштаб угрозы, нависшей, как дамоклов меч, над разоренными войной мирами с разрушенной экономикой, искалеченными экосистемами, пока не поддавался осмыслению.

Кирсанов, как никто другой, понимал – модулям искусственного интеллекта нет никакого дела до соглашений, достигнутых между людьми. Они созданы для войны и продолжают ее, невзирая на факт капитуляции Альянса. Относительное затишье в боевых действиях, длящееся уже десять лет и нарушаемое лишь незначительными вылазками небольших по численности автономных роботизированных подразделений, не уменьшало степень потенциальной угрозы. Время для боевых машин – понятие не критическое. Наивно полагать иное, успокаивать себя и других, надеясь, что все образуется само собой.

Встав из-за рабочего стола, Андрей неторопливо прошелся по лаборатории. Длинный узкий коридор, образованный десятками испытательных стендов, давно стал для него привычным местом прогулок. Почти полсотни метров, в теснине между кибернетическими блоками, в гротескной игре света от сотен индикационных сигналов, – около ста шагов, затем разворот, и назад, мимо вставок из прозрачного бронепластика, за которыми видны кристалломодули «Одиночек» всех модификаций, какие удалось собрать среди трофеев тридцатилетней войны.

Не он начинал проводимые тут исследования. Андрей появился на свет, когда Галактическая война уже полыхала на просторах освоенного людьми космоса. Из ранних детских воспоминаний той поры остались тусклые клочки серых, неинтересных будней, проведенных в ядерных убежищах Форта Стеллар, постоянное ощущение голода, холода, идущего от стылых бетонных стен, периодическая дрожь – отголоски ракетно-бомбовых ударов, перепахивавших поверхность лишенной атмосферы луны, рев сигналов тревоги, хмурые, землистые лица взрослых, надоедливый запах озона, витающий в воздухе герметизированных подземелий, и они – не по годам серьезные дети, пленники замкнутых пространств, лишенные тепла и заботы родителей.

Их не растили в ненависти. По большому счету никто не занимался воспитанием нового поколения, они развлекали себя сами, порой жестоко и неумело, играя в войну, ведь реальность не предлагала ничего иного.

Им хотелось быстрее повзрослеть. Казалось, что за чертой возмужания ждет что-то иное, радикально отличающееся от унылой скуки ядерного убежища.

Сейчас, неторопливо прогуливаясь по длинному коридору лаборатории «ИИ», Андрей прекрасно понимал, сколь наивны были те мечты. В возрасте семи лет он получил право покидать убежище, но внешний мир не распахнулся навстречу юному, жаждущему перемен рассудку чередой удивительных открытий. Вне стен бункера простирались километры мрачных коридоров, освещенных тусклым светом едва тлеющих потолочных панелей. Сотни новых отсеков, уровней, но везде одно и то же: люди, андроиды, сервомеханизмы, занятые непосильной борьбой, отдающие все ради победы, в которую тогда и верилось-то с трудом.

Повзрослев, Кирсанов часто задумывался – почему конфликт прародины и колоний обернулся глобальной, непримиримой войной, объявшей сотни звездных систем?

Подойдя к рабочему столу, он взглянул на голографические мониторы. Ответ таился там – в стереообъеме источающих призрачный свет сферических экранов, между которыми в специальном гнезде адаптера притаился кристалломодуль «Одиночки», демонтированный с подбитой серв-машины класса «Фалангер».

Сев в кресло, Андрей привычно погрузился в размышления. В такт мыслям на правом виске Кирсанова появилась крохотная искра индикации передатчиков импланта. Система кибернетического модуля, находящегося в постоянном контакте с рассудком, считывала мыслеобразы человека и, подчиняясь заложенным программам, формировала информационные запросы: чип импланта установил связь с кибстеком, охватывающим запястье левой руки. Секунду спустя на ближайших компьютерных терминалах изменились узоры огней, а в информационном пространстве, куда погрузился разум Кирсанова, один за другим стали возникать прозрачные экраны – на них выводились данные, созвучные мыслям Андрея.

Сейчас это уже не казалось чем-то необычным. Элементарное действие, но еще тридцать лет назад о нейросенсорном контакте между человеком и машинами говорили как о технологии далекого будущего. Управлять силой мысли сложными кибернетическими комплексами не умел никто, но война – самый жесткий и стремительный двигатель научно-технического прогресса – завела человечество далеко за черту допустимого, в область технологий, опередивших свое время.

В ответ на мысли Андрея один из экранов развернул данные, взятые из архивного файла.

Взгляд Кирсанова скользнул по строкам.

…

«Выход за пределы Солнечной системы и война с колониями показали нам, насколько сильна и одновременно слаба наша техника. Нельзя умалчивать тот факт, что мы стали заложниками чрезвычайной мощи собственных космических кораблей. Они оказались слишком грубым, чересчур эффективным орудием уничтожения.

События на Дабоге, который превратился в мертвый кусок радиоактивного льда, послужили впечатляющим уроком.

Стирать миры – разве в этом виделась задача покорения колоний? Что толку от господства в космическом пространстве, если мы не в состоянии захватить самое ценное – жизненное пространство терраформированных колонистами планет? Мы инициировали Вторую волну Экспансии не затем, чтобы уничтожать, а с целью покорять. В этом виделся смысл войны с колониями – эволюционной войны за обладание столь необходимым жизненным пространством.

На Дабоге все получилось с точностью до наоборот… Но отчаянное, варварское сопротивление этой колонии дало нам в руки мощнейшее оружие для продвижения вперед. Болезненное поражение наших десантных подразделений на поверхности Дабога обернулось технической победой – мы получили наглядный пример, урок и теперь знаем наземный аналог нашим космическим крейсерам. Шагающие агротехнические машины Дабога, должным образом модифицированные, доведенные до совершенства земными сервоинженерами, – вот тот клинок, который будет отковываться на иных мирах, пока не обретет прочность стали, способной хирургическим путем вырезать злокачественные опухоли сопротивления. И тогда десятки новых планет откроются наконец для граждан Альянса.

Как бы ни были жестоки отдельные эпизоды этого противостояния, оно неизбежно. Мы не можем ждать – ибо погибнем. Маховик войны раскручен, и никто уже не сумеет остановить движение человеческих масс, великого переселения народов, какого еще не знала история цивилизации…»

Информация, созвучная его собственным мыслям, скользила по периферии сознания, воспринимаясь как фон.

Главный вопрос, не дающий Андрею ни дня покоя, ставший темой его многолетних исследований, касался дня сегодняшнего. Он искал способ обуздать затаившихся на периферии Обитаемой Галактики кибернетических демонов, но все, что удавалось понять, почему-то сразу же ложилось под гриф «Совершенно секретно», а информацией, с риском для жизни добытой в стенах лабораторий «ИИ», на практике пользовались немногие.

От него все чаще требовали не глобального исследования, а конкретных мелких шажков. Командование Флота интересовалось кодами доступа, настоятельно требовало создавать программы, способные взломать и подчинить искусственные рассудки, не понимая того, что нейросетевые блоки «Одиночек» совершенствовались на протяжении тридцати лет, они эволюционировали, научились мыслить, и подобрать к ним универсальную «отмычку» попросту невозможно. Ранние модели еще поддавались взлому, поздние – нет. Из разряда узкоспециализированных экспертных модулей они выросли в ядро системы, приобрели гибкую универсальность, – к примеру, модуль «Одиночка», демонтированный с подбитой серв-машины, с легкостью интегрировался в систему аэрокосмического истребителя или крупного космического корабля – искусственные интеллекты умели управлять любыми видами техники, но их саморазвитие, совершенствование так или иначе было подчинено целям войны.

Ни взломать, ни договориться. «Одиночки» – вещь в себе. Многие из них осознали факт собственного существования, но это не поменяло их целей.

Хотя их эволюция и протекала с немыслимой для биологических форм скоростью, в истории становления «Одиночек» все же прослеживались определенные вехи.

Если бы не отчаянное сопротивление, встреченное на Дабоге, Альянс завершил бы войну за несколько месяцев, покорив либо попросту стерев с лица планет все поселения пяти развитых колоний, – подумал Андрей. – Но Джон Хаммер, своим единоличным решением развязавший войну, не был прирожденным полководцем. Он являлся политиком, хитрым, прожженным, привыкшим к единовластию, и полученный на Дабоге удар оказался для него куда болезненнее, чем принято считать. Земные армады вторично попытались захватить планету, но вновь получили отпор. Началось противостояние, равных которому еще не знала история войн. Маховик безумия стал неумолимо раскручиваться – в секретных лабораториях Альянса на планете Юнона срочно создавались принципиально новые образцы планетарной техники, способные справиться с аграриями Дабога.

Уже через два месяца после начала вторжения в войска поступила первая партия машин класса «Фалангер» и «Хоплит». По сути, это стало началом конца, всеобщего краха, – уязвленное самолюбие одного политика породило исчадия высочайших технологий, которые быстро подхватили инициативу – для новой дорогостоящей техники были созданы системы управления, базирующиеся на основе модулей искусственного интеллекта.