К тому времени, как на нее снизошло успокоение, кожа ладоней была содрана почти до мяса, капельки крови сочились из поврежденных пемзой сосудов. «Так снисходит на меня понимание истины, — сказала она себе. — Когда я смываю бесследно частичку моей смертной морали, божья истина в сиянии исторгается на поверхность».
Наконец она очистилась от греховных помыслов. Час был уже поздний, и глаза ее слипались. Тем не менее она опустилась в кресло перед терминалом и принялась за работу.
— Дай мне результаты всех исследований, касающихся проблемы исчезновения флота на Лузитанию, — приказала она. — Начни с самых последних разработок.
Спустя мгновение в воздухе над терминалом замелькали слова, страница выстраивалась за страницей, словно шеренги солдат, марширующие на поле боя. Она прочитывала одну, сбрасывала ее, и тут же перед ней возникал следующий лист. Цин-чжао читала семь часов, до тех пор пока совсем не перестала различать буквы. Тогда она заснула прямо перед терминалом.
Джейн — наблюдатель. Она может одновременно работать над миллионами проблем, обдумывать тысячи решений за раз. Она не обладает безграничными возможностями, но ее способности настолько превосходят наши жалкие потуги думать над одним, а делать что-нибудь другое, что можно утверждать: она всесильна. Но чувства ее ограничены, не то что у нас; вернее даже, мы и есть те самые ограничители ее чувственного познания. Она не способна видеть или знать что-то, что не введено в качестве информации в один из компьютеров, включенных в огромную межзвездную компьютерную сеть.
Но и эти ограничения причиняют ей куда меньше беспокойств, чем может показаться на первый взгляд. Она имеет практически мгновенный доступ к базам данных любого космического корабля, любого спутника или системы дорожного движения, почти к каждому следящему устройству, управляемому при помощи монитора и действующему в освоенной человеком Вселенной. И при всем том она почти никогда не подслушивает споры влюбленных, постельные беседы, школьные истории или сплетни, рассказанные за обеденным столом; горькие слезы, пролитые в укромном уголке, остаются личным делом каждого. Ее интересуют те аспекты наших жизней, которые мы представляем в виде электронной информации.
Спросите ее о точном количественном составе населения, рассеянного по обитаемым мирам, — и она быстро предоставит вам информацию, основанную на итогах переписей плюс-минус вероятностные данные о жизни и смерти в каждой возрастной категории. В большинстве случаев она может привязать результаты к конкретным людям, только ни один человек не проживет столько, чтобы прочесть весь список. А если вы называете ей имя, которое вдруг пришло вам на ум (Хань Фэй-цзы, к примеру), и спрашиваете Джейн: «А кто он такой?» — она в тот же миг выдает вам важнейшие сведения об этом человеке: дату рождения, гражданство, имена родителей, рост и вес при последнем медицинском осмотре, школьные оценки.
Но вся эта информация бессмысленна для нее, шумовой фон, не более. Она знает, что имеется то-то и то-то, но сведения эти для нее ничего не значат. Спросить ее о Хань Цин-чжао — все равно что задать ей вопрос о какой-то определенной молекуле водяного пара в далеком облаке. Молекула точно там, но она ничем не отличается от миллионов других молекул воды, кружащих поблизости.
Так продолжалось до того самого момента, пока Хань Цин-чжао не воспользовалась компьютерным доступом к информации, касающейся исчезновения флота на Лузитанию. Тогда в личной иерархии Джейн имя Цин-чжао разом передвинулось на передний план. Джейн начала внимательно следить за всем, что та проделывала с компьютером. И почти сразу ей стало ясно, что Хань Цин-чжао, несмотря на свои шестнадцать лет, может причинить Джейн серьезные неприятности. Потому что Хань Цин-чжао была свободна от бюрократических предрассудков, ей не надо было придерживаться определенной идеологической философии, защищать корыстные интересы. Она брала шире и, следовательно, глубже изучала информацию, предоставленную всяческими агентами.
Ну и что с того? Разве Джейн оставила какие-то улики, которые могли бы привести к ней Цин-чжао?
Нет, конечно же, нет. Джейн не оставила ни единого свидетельства своего существования. Да, она думала над этой возможностью: подстроить дело так, будто имел место саботаж, случилась механическая поломка или произошла какая-нибудь космическая катастрофа. Но ей пришлось отказаться от этого замысла, потому что ей не удалось отыскать ни одной физически существующей улики. Все, на что Джейн была способна, — это оставить ложную информацию в компьютерной памяти. Однако подобная информация не будет подкреплена физическим аналогом в реальном мире, и поэтому любой более или менее образованный исследователь сразу обнаружит несоответствие. А затем он может прийти к выводу, что исчезновение флотилии — дело рук некой всесильной организации, которая обладает очень странным доступом к компьютерам с хранящейся ложной информацией. Это наведет людей на след еще быстрее, чем если бы она вообще не оставила никаких свидетельств случившегося.
Определенно это был наилучший выход из положения, и до тех пор, пока за расследование не взялась Хань Цин-чжао, все замечательно работало. Каждая структура, взявшаяся за дело, обращала внимание только на очевидные вещи. Полиция на многих планетах проверила все известные группы диссидентов (кое-где несчастных диссидентов даже подвергли пыткам, пока из них силой не выдавили бесполезные признания, после чего следователи заполнили итоговые рапорты и объявили дело закрытым). Военные искали свидетельства военного противостояния, в особенности следы инопланетных кораблей; даже три тысячелетия спустя подробности вторжения жукеров не изгладились из памяти людей. Ученые искали следы какой-то неожиданной астрономической катастрофы, которая либо уничтожила весь флот, либо прервала анзибельные связи. Политиканы обвиняли всех, кто под руку подвернется. Никто и не представлял, что может существовать Джейн, поэтому ее никто не обнаружил.
Но Хань Цин-чжао все складывала в единую картину, постепенно, кусочек за кусочком, проверяя и перепроверяя поступающую информацию. Когда-нибудь она обязательно наткнется на следы Джейн и положит конец ее существованию. Проще говоря, самой веской уликой против Джейн было полное отсутствие улик. До сих пор никто не заметил этого, потому что никто не подумал привлечь к расследованию беспристрастного методичного человека.
Чего Джейн не знала, так это того, что поистине безграничное терпение Цин-чжао, ее дотошное внимание к каждой мелочи, постоянное перепрограммирование целей компьютерных исследований — все эти особенности развились в ней благодаря бесконечным часам, проведенным на коленях на деревянном полу. Джейн даже предположить не могла, что только великий урок, преподанный богами, сделал Цин-чжао таким грозным противником. Джейн знала лишь одно: спустя определенное время исследователь по имени Цин-чжао скорее всего поймет то, чего раньше никто не понимал, — всякое разумное объяснение исчезновения флота на Лузитанию уже исчерпало себя, все было тщательно рассмотрено и отвергнуто.
Метод исключения оставлял только один вариант: какая-то неведомая сила, за всю историю человечества ни разу не замеченная, либо мгновенно изничтожила рассеянный на многие тысячи миль флот космических кораблей, либо, что также неправдоподобно, разом отключила все анзибли на флотилии. И если тот же методичный ум начнет перебирать одну за другой возможные силы, которые могли обладать подобной властью, то неизбежно наткнется на истину: существует некое независимое существо, обитающее… нет, состоящее из филотических лучей, на основе которых работают анзибли. Поскольку это самая что ни на есть правда, ни одному исследованию, даже наиболее дотошному, не удастся опровергнуть такое предположение. И вскоре окажется, что другого объяснения быть не может. Тогда кто-нибудь непременно воспользуется расчетами Цин-чжао и отдаст приказ о смерти Джейн.
Поэтому Джейн все больше и больше захватывал ход исследования Цин-чжао. Эта шестнадцатилетняя дочь Хань Фэй-цзы, весящая тридцать девять килограммов, ростом сто шестьдесят сантиметров, входящая в высший социальный и интеллектуальный класс на таоистско-китайской планете Путь, была первым человеческим существом из тех, с кем так или иначе сталкивалась Джейн, которое своим упорством и точностью могло поспорить с компьютером, а следовательно, и с самой Джейн. И хотя Джейн потратила бы всего час на завершение расчетов, которые у Цин-чжао займут недели или даже долгие месяцы, правда заключалась в том, что Цин-чжао практически точь-в-точь повторяла путь, каким следовала бы Джейн. Таким образом, Джейн не находила причины, почему бы Цин-чжао не прийти точно к такому же выводу, к какому пришла бы сама Джейн.
Следовательно, Цин-чжао — опаснейший враг Джейн, и Джейн, ничего не могла поделать, чтобы остановить ее. По крайней мере в физическом смысле этого слова. Блокировка доступа Цин-чжао к информационной сети еще быстрее открыла бы той глаза. Поэтому, вместо того чтобы вступать в открытое противоборство, Джейн отыскала другой способ, как остановить врага. Она не очень хорошо понимала человеческую натуру, но Эндер научил ее: если ты хочешь остановить человека, поверни дело так, чтобы он сам не захотел поступать, как собирался.
Глава 6 ВАРЕЛЕЗ
— Как у тебя получается напрямую общаться с мозгом Эндера?
— Теперь, когда мы знаем, где он, это так же естественно, как процесс пищеварения.
— Как вы нашли его? У меня никогда не получалось напрямую общаться с мозгом человека или свинкса, не перешедшего в третью жизнь.
— Мы вычислили его через анзибли и устройства, подсоединенные к ним. Определили местоположение его тела в пространстве. Чтобы добраться до его мозга, нам пришлось ввергнуться в хаос и возвести мост.
— Мост?
— Переходную сущность, которая частично повторяла его мозг, частично наш.
— Если вы сумели добраться до его мозга, то почему же не остановили его, когда он начал уничтожать вас?
— Человеческий мозг крайне странно устроен. Прежде чем мы сумели разобраться в обнаруженном нами, прежде чем научились общаться с этим хаотическим устройством, все мои сестры и матери были уничтожены. Пока мы лежали в коконе и ждали его прихода, мы продолжали изучать его, и когда он пришел, только тогда мы смогли наладить непосредственное общение.
— А что случилось с тем мостом, который вы построили?
— Мы никогда не думали о его судьбе. Вероятно, он все еще где-то там, вовне.
Недавно выведенный штамм картофеля погибал. Эндер разглядел предательские коричневые круги на листьях, растения переламывались в местах, где стебель стал настолько хрупким, что не выдерживал даже легкого порыва ветра. Еще утром все было в порядке. Атака вируса оказалась столь внезапной, а его действие настолько разрушительным, что причина могла быть одна — Десколада.
Эла и Новинья будут очень огорчены — они возлагали такие надежды на этот штамм картофеля! Эла, приемная дочь Эндера, работала над геном, который заставил бы каждую клетку в организме вырабатывать одновременно три различных химиката, чтобы они либо препятствовали дальнейшему развитию вируса Десколады, либо убивали его.
Новинья, жена Эндера, исследовала проблему создания гена, который научил бы ядра клетки не пропускать в себя молекул больших размеров, чем в одну десятую величины Десколады. В этом штамме картофеля они скрестили вместе два гена, и, когда первые пробы прошли благополучно, Эндер отнес ростки на экспериментальную ферму и посадил их. Он и его помощники последние шесть недель только тем и занимались, что обхаживали новую культуру. Все, вроде, шло к лучшему.
Если бы этот способ сработал, подобные гены могли бы быть привиты всем растениям и животным, используемым жителями Лузитании в пищу. Но вирус Десколады оказался умной тварью, он за милю чуял их уловки. И все же шесть недель куда лучше, чем обычные два-три дня. Может быть, они на верном пути.
Или, может, все зашло слишком далеко. Во времена, когда Эндер только прилетел на Лузитанию, новые штаммы земных культур могли благополучно произрастать в полях лет по двадцать, прежде чем Десколаде удавалось проникнуть в генетические молекулы и разорвать их в клочки. Но за последние годы в действиях вируса обозначился очевидный прорыв: он умудрялся раскодировать любую генетическую молекулу, завезенную с Земли, за считанные дни или даже часы.
В настоящее время единственным средством, еще позволяющим колонистам выращивать полезные культуры и сохранять скот, был опылитель. Он мгновенно уничтожал все вирусы Десколады. Среди колонистов находились и такие, которые голосовали за то, чтобы опылить всю планету и покончить с вирусом раз и навсегда.
Опылять планету — дело непрактичное, но не невозможное. Существовали веские причины, почему нельзя было так поступить. Все до одной формы местной жизни — их способность к воспроизведению — целиком и полностью зависели от вируса Десколады. Включая свинксов — пеквенинос, разумных существ, населяющих этот мир, чей жизненный цикл был неотъемлемо связан с единственным видом местных деревьев. Если вирусу Десколады суждено быть уничтоженным, то настоящее поколение пеквенинос станет последним. Это будет чистой воды ксеноцид.
Пока что даже сама мысль о поступке, результатом которого станет полное вымирание свинксов, была бы немедленно отвергнута большинством граждан Милагра, человеческого поселения. Но только пока. Эндер знал, что многие могут изменить свое решение, если наружу выплывут кое-какие другие факты. Например, лишь горстка людей знала, что уже дважды Десколада подстраивала себя под химикаты, использовавшиеся для ее уничтожения. Эла и Новинья разработали несколько новых химических соединений, чтобы в следующий раз, когда Десколада перестроится под средство своего уничтожения, они немедленно могли бы задействовать еще одно. Кроме того, однажды им пришлось перейти на другой препарат, который должен был защитить людей от кишащих в каждом теле вирусов Десколады. Препарат этот добавлялся в пищу, и, таким образом, каждый обитатель колонии автоматически принимал его во время еды.
Однако все препараты и вируциды были построены на одних и тех же принципах. В один прекрасный день вирусы Десколады научатся управляться с каждым классом веществ с одинаковой легкостью, точно так же, как когда-то они уже раскусили основные принципы земных генов. И тогда станет абсолютно неважно, сколько препаратов имеется в запасе у людей, — Десколада одну за другой начнет сносить все преграды.
Лишь немногие знали, насколько непрочно на самом деле положение Милагра. Лишь некоторые понимали, сколь многое зависит от работы, которую выполняют ксенобиологи Лузитании Эла и Новинья; понимали, что Десколада следует за людьми по пятам и что последствия будут ужасными, если она все-таки настигнет их.
Но если колонисты прознают об этом, найдутся многие, кто скажет: «Раз когда-нибудь неизбежно Десколада подомнет нас под себя, так давайте расправимся с ней сейчас. Это убьет всех свинксов, что ж, извините, пожалуйста, но, когда встает вопрос — мы или они, мы выбираем себя».
Это Эндер мог смотреть в будущее, охватывать философскую перспективу событий: «Пусть лучше погибнет маленькая человеческая колония, чем будет уничтожена целая разумная раса». Но он-то знал, что такой аргумент не возымеет действия на человеческое сознание населения Лузитании. На кон поставлены были их собственные жизни, жизни их детей; было бы абсурдным ожидать от них искреннего желания пойти на смерть ради какой-то расы, которую никто из них не понимает да и вообще не любит. Это не имело бы смысла даже с генетической точки зрения — эволюция поощряет только тех, кто серьезно относится к защите собственных генов. Даже если бы сам епископ воззвал, чтобы каждый человек Лузитании принес жизнь на алтарь свинксов, ибо на то воля Божья, то от силы с десяток последовали бы его убеждениям.
«Не думаю, что я бы сам смог пожертвовать собой, — подумал Эндер. — Даже несмотря на то что детей у меня нет. Даже несмотря на то что я уже пережил уничтожение разумной расы. И несмотря на то что сам отдал приказ о ксеноциде и знаю, какая это ужасная моральная ответственность, — все равно я не уверен, что спокойно смотрел бы, как умирают мои товарищи либо от голода, потому что пищевые культуры уничтожены, либо от куда более жуткой смерти. Десколада как заболевание способна скрутить человеческое тело в считанные дни.
И все же… смог бы я дать согласие на уничтожение пеквенинос? Смог бы я допустить еще один ксеноцид?»
Он подобрал один из сломанных картофельных стеблей с покрытыми пятнами листьями. Надо бы отнести этот образец Новинье. Новинья или Эла исследуют его и независимо друг от друга придут к очевидному выводу: еще один провал. Он положил образец в стерильный пакетик.
— Голос.
Это был Сеятель, помощник Эндера и его ближайший друг среди свинксов. Сеятель являлся сыном пеквенинос по имени Человек, которого Эндер провел в «третью жизнь» — древесную стадию жизненного цикла пеквенинос. Эндер протянул прозрачный пакетик Сеятелю и продемонстрировал ему съежившиеся листья.
— Все мертво, Голос, — констатировал Сеятель абсолютно равнодушным тоном.
Сначала, при работе с пеквенинос, подобное равнодушие постоянно ставило Эндера в тупик: пеквенинос не проявляли чувств с такой легкостью и так часто, как свойственно людям. Это и стало основной причиной возникновения своего рода барьера между ними и колонистами. Свинксы не казались забавными, веселыми зверюшками; они по меньшей мере были странными.