Казак смотрел спокойно и внимательно:
— Ты мне, государь, поверь, чай, не впервые оно. Был бы я помоложе, я бы и больше провел, а сейчас только пару сотен. Не увидят они нас. Нас — не увидят.
И так это было сказано, что мигом вспомнились ходящие по Сечи байки — и про тайные способности Ивана Сирко, и про желтый глаз, и про оборот волком… да много о чем сплетничали. Алексей решительно тряхнул головой. А и поверить — что он теряет?
— Ежели ночью, а мы с утра начнем штурм?
— А мы как раз ударим в спину…
Мужчины переглянулись. Алексей кивнул:
— Кого возьмете?
— Своих, государь. Уж не обессудь, а только казакам скрываться, к врагу подкрадываясь, куда как привычнее. Твои-то так не умеют, а уж ляхи — и тем паче.
— Коли понадобится, так мои люди казакам не уступят, — обиделся Ян Собесский.
Казачий атаман усмехнулся, заставляя всех почувствовать себя мальчишками.
— Коли мне отряд вести, так мне и людей подбирать. Не то — не обессудьте — за результат не поручусь.
В синих глазах заплясали искорки:
— А ежели я с вами еще пару своих людей отправлю?
— И кого же, государь?
— А Степан не говорил о таких? Их еще «троянскими коньками» кличут?
Алексей с удовольствием пронаблюдал за пониманием на лице атамана.
— Говорил, государь. И что ж эти дети сделать должны будут?
— А вот это мы сейчас и обговорим.
Чего уж там, гранаты еще оставались. И грех было их не использовать на такое хорошее дело.
* * *Федька осторожно шел за рослым казаком, стараясь даже ногу ставить след в след. Так, на всякий случай.
Мешок за спиной чуть оттягивал плечи, но сильной усталости пока не ощущалось. Гранаты поделили им на двоих — ему и Даньке, и сейчас друг тоже шел где-то среди казаков.
Когда царевичево войско начнет штурм, они должны будут атаковать татар с тыла. Шуметь, кричать, убивать — глаза у страха велики, а храбрость у татар, наоборот, весьма мала. В жизни им тут воевать не приходилось.
Так что должны они дрогнуть, а уж ежели гранаты добавить…
Точнее, сначала гранаты, а потом атака. Чтоб своих не задеть даже по случаю.
Удастся ли?
Должно. Государь знает, как лучше сделать. И сейчас он подчинил их Ивану Сирко.
Мальчишка невольно поежился. А все ж страшновато… и рука сама перекреститься тянется. Вот идут они, а старик впереди — и ведь не видят их татары. А еще… поблазнилось тогда Федьке али нет? Вроде как у атамана глаза горели желтыми волчьими огнями…
Или так отсвет факела лег?
Все же ночью, в холмах, плохо верится в обыденность. Воют где-то далеко волки, шуршит под ногами трава, обвивая щиколотки, вскрикивает какая-то степная птица…
Рука так перекреститься и тянется. Ишь ты, нечистая…
И не поговоришь ни с кем, не успокоишься… шуметь нельзя, разговаривать нельзя, все железо войлоком обернули, чтобы не блеснуло да не брякнула…
А вокруг что-то серое, так и вихрится — и кажется Федьке, что они идут, будто под пологом из паутины. Словно тень какая накрывает их, застит степь, гасит звезды. А старый атаман то тут, то там — он один словно в нескольких местах разом.
И голос у него спокойный:
— Идите, ребятушки, они никого не увидят.
А как не увидят, когда идут они прямо по дороге? Вниз поглядеть хоть одному — и вот они, как на ладони!
А атаман смотрит куда-то в темноту, и чудится Федьке на миг, что глаза его горят страшноватым желтым светом, и вытягиваются зрачки, заостряются клыки под седыми усами… миг — и встанет на лапы здоровенный седой волк, вскинет голову и завоет.
И, отвечая его взгляду, волчий вой раздается совсем рядом, совсем близко:
— Не увидят они нас.
А кого? Федька боится задать этот вопрос, но атаман чуть усмехается.
— Волков в холмах много…
И опять пропадает в тумане.
А туман страшноватый, серый, липкий, влажный — не степной туман, и видится в нем что-то страшное, чудятся чьи-то голоса, наречие чуждое, словно рядом татары, вот только руку протяни, чтобы коснуться. Горят неподалеку огоньки костров…
Страшно…
И мертвенный холод пробирает чуть ли не до костей, когда липкое влажное щупальце забирается под одежду, внутрь…
Мальчишка передергивается, стискивает зубы… да, много говорят о таких людях, и сам он слышал… вот, значит, как оно бывает. Лишь бы душу потом не попросили те, кого не принято поминать к ночи.
И опять хочется перекреститься, но Федька уже не поднимает руки. А вдруг тот, кого к ночи не называют, огневается — и снимет защиту? И увидят их сейчас татары?
Все здесь полягут…
Ничего. И не с таким справлялись — и сейчас справятся. И все же, когда туман рассеивается, над головой опять светят степные звезды, а Иван Сирко взмахивает рукой: «Дошли, ребята! Привал!» — Федька переводит дыхание.
Смотрит на атамана. И кажется ему — или клыки никуда не делись? И глаза у старого характерника горят желтыми волчьими огнями? Ну да ладно, сейчас и перекреститься можно.
— Вы оставайтесь, я пройдусь поодаль, огляжусь.
Иван Сирко исчезает прежде, чем кто-то хоть слово произносит, — и совсем рядом раздается громкий волчий вой.
Федька встряхивается всем телом, и один из казаков хлопает его по плечу.
— Сробел, малый? Оно и понятно…
Любопытство и гонор оказываются сильнее страха:
— И ничего я не сробел. А вот это… что было? Они ж нас должны были увидеть! Мы рядом шли!
Казак ухмыляется.
— А вот это… Знаешь, как нашего атамана татары с турками называют?
— Урус-шайтан.
— Именно. И не зря.
— А…
— А остальное — не твоего ума дело.
Федька насупился. Можно подумать, он совсем глупый. И так ясно, что врагам глаза отвели! Слыхал он о таком, просто тогда людей меньше было, но одному-двоим глаза отвести — несложно.
Деды говорили…
Но не хотят говорить? И не надо. Он тоже помолчит.
Теперь оставалось только ждать.
* * *На рассвете русские и поляки принялись собираться. Сегодня их ждало сражение за Бахчисарай.
Там была столица ханства, а на высотах, впереди, их ждал Селямет-Гирей, калга и младший брат Селим-Гирея. Впрочем, блистательного ума старшего брата, говорят, ему Аллах не отпустил.
Алексей посмотрел на выстроившиеся полки, на решительные лица людей…
— Да благословит нас Бог, воины!
И первым, подавая пример, опустился на колени. Молитва была короткой, а потом войско быстрым маршем двинулось в сторону расщелины между холмами.
Сегодня и решится, чьей власти быть на земле крымской.
Татары встретили русских пушечным огнем. Первые ряды дрогнули, но не отступили. Падали, но шли вперед, упрямо, в «мертвую зону», куда уже не достреливали пушки. И все же…
Алексей находился сейчас в арьергарде. Он с радостью шел бы впереди, но кто ж ему разрешит? Наследник! Царевич!
Оставалось только ждать, сжимая кулаки, и смотреть, как падают люди. Его люди. Православные.
Где же Сирко?!
* * *Федька даже чуток придремал, едва ли не в обнимку с Данькой, когда сильная рука встряхнула его за плечо:
— Вставай… «конек». Бой начался.
Сна как ни в одном глазу не бывало. Над мальчишками склонялся Иван Сирко. А глаза у него были желтые-желтые, волчьи, умные и хищные.
— Пора.
Федька подскочил, вытянулся, зная, что рядом так же вытянулся во фрунт Данька.
— Разрешите приступать?
— Разрешаю. Эти ваши игрушки далеко ли летят?
— Как добросим, воевода.
— А взрываются скоро ли?
— Погорят, покамест до десяти сосчитаешь, а потом жахнут так, что чертям в аду жарко станет.
Федька был уверен, что атаман все знает. Просто дает им время прийти в себя. Мало ли…
— Сейчас пойдете, куда я скажу, а с вами пойдут Петро и Оглобля. Они ваши штучки куда как дальше докинут.
— А…
— Мешкать они не будут, просто силы у вас пока детские. Обидно будет зазря такую мощь потратить.
Еще бы не обидно.
Федька кивнул:
— Разрешите начинать?
Желтые глаза одобрительно сощурились:
— Начинайте.
* * *Селямет-Гирей смотрел вперед. В душе калги бушевал вихрь гнева. Наглые твари! Сволочи! Шакалы православные, не знающие Аллаха и истинной веры!
Да как посмели они?!
Селим-Гирей ушел в поход — и, как это часто бывало, его брат остался за старшего. И вот тут…
В столицу начали приходить плохие известия.
Русские появились в Крыму. То здесь, то там… Спасшихся было немного. Тех, кто смог добраться до столицы и сообщить обо всем государю, — еще меньше. К тому же Селямет-Гирей был не настолько умен, как брат, — вот и не принял все всерьез.
Забеспокоился он пару недель назад, когда прилетел голубь из Кафы.
Город был захвачен. И все чаще в Бахчисарае объявлялись беженцы…
Сначала Селямет не беспокоился. Ну, набег — бывает. Приходили сюда уже и казаки, и русские, да только убрались несолоно хлебавши. Селим же как раз под Азовом, вот возьмет он крепость — и пройдется победоносным маршем, захватывая неверных и превращая их в своих рабов, ибо на что они еще могут сгодиться?
Только в меру своих сил и умения служить правоверным.
Но…
Все складывалось не так хорошо. Селим молчал, а вскоре пришло и известие пострашнее. Русские шли к Бакчэ-Сараю. Шли уверенно, не останавливаясь и с понятными намерениями. И с другой стороны двигались поляки.
Это было уже серьезно.
Потрепать их стрелами издали не удавалось — у них была своя кавалерия, и посылать людей было бессмысленно. Все заканчивалось долгой погоней по степи.
А вот защищать…
Бакчэ-Сарай был окружен холмами — и в город вела дорога, петляющая между ними. Вот ежели занять позицию на холмах… что кал га и сделал.
Поставил пушки, расположил людей, устроил штаб… штурм не стал для него неожиданностью. А вот…
* * *— Как только я гранату передам, так и бросай. Сразу же.
Казак, носящий говорящее прозвище Оглобля, кивнул. Весь нескладный, длинный, с руками чуть ли не ниже колен… понял ли?
А коли нет, так их всех сейчас тут разнесет.
Федька чиркнул кремнем, высек искру на трут — и быстро понес тлеющую тряпку к фитилю, пропитанная маслом веревка вспыхнула мгновенно.
Граната перешла в руки Оглобли, тот, не мешкая, размахнулся — и швырнул ее что есть сил.
Федька проводил ее взглядом.
А ведь хорошо пошла…
Стартовав на холме, в тылу врага — Иван Сирко выбрал идеальную позицию, татары отсюда были видны как на ладони, граната финишировала аккурат посреди большого их скопления.
БАБАХ!!!
Грохот донесся даже сюда. И сразу же…
ШАРАРАХ!!!
Данька тоже не мешкал.
Мальчишки переглянулись — и протянули к труту по второй гранате. Их всего десятка полтора, так что поспешать будем, пусть ни одна не пропадет…
* * *Не заметить удар в спину татарам было бы сложно. Гранаты грохотали так, что эхо на день пути вокруг разносилось. Да и татары, которые только что стреляли, глумились над атакующими и были вполне в себе уверены, вдруг замешкались.
И вот тут русичи своего не упустили. Рванулись наперегонки с поляками, словно крылья на ногах выросли. Расстояние до холмов преодолели в несколько секунд, полезли вверх, словно за ними черти гнались…
И стоило замолкнуть гранатам, как откуда-то, за спиной у татар раздался грозный волчий вой. А потом и…
— За Русь-матушку!!! Ур-р-ра-а-а-а-а!!!
Казаки Ивана Сирко шли в бой. Они понимали, что, ежели татары сейчас на них развернутся, — не уцелеет ни один. Но их вел батюшка-атаман, впервые они бились за свою землю, впервые у них была поддержка и помощь…
Разве не стоит оно того, чтобы голову сложить?
Тысячу раз стоит!
Они и не колебались.
Не колебались и «троянские коньки», которые, отбросав гранаты, ринулись вслед за Оглоблей и Петро. Не оставаться ж им в стороне, когда тут такое. Казаки попытались было цыкнуть на ребят, но сразу же смолкли. Потому что сабли у мальчишек в руках были как раз под их рост, и кинжалы во второй руке тоже, и глаза такие…
Можно их остановить.
Так ведь не простят потом. Ни им, ни себе. Бывает бесчестье, которое пострашнее ножа режет. Авось да и уцелеют. Казаки переглянулись и положили себе приглядывать за мальцами. И отдались бою.
* * *Федька уверенно отводил удары, как учили. Сил у него мало, да и ростом он не вышел, зато юркости и ловкости на десятерых хватит. Так и получается. Удар спустить либо по сабле, либо по кинжалу, отклонить в сторону, а другой рукой ударить. Бить ногами, подсекать врага, едва ли не на колени падать, когда надобно друга прикрывать — это не благородное фехтование. Это — бой, то есть свалка стенка на стенку, и здесь все против всех и все за всех.
Остаться на месте? Ожидать конца боя?!
Да никогда! Не для того царевич их с улицы забрал, чтобы они труса праздновали…
Удар, еще удар, рядом падает татарин с распяленным в диком крике ртом, Федька не замечает, что кричит и сам, выплескивая буйное хмельное безумие боя.
Сабля справа. Уклониться, парировать, ударить, слева его прикрыл казак, и еще удар, и еще…
Прилетевшей откуда-то слева стрелы Федька не заметил. Просто что-то клюнуло в плечо, заставляя упасть на колени.
Больно…
Конец?..
* * *Селямет-Гирей так и не понял, когда ситуация переломилась. Когда что-то страшно загрохотало? Да вроде как нет, тогда он еще смог организовать сопротивление. И татары все равно поливали нападавших стрелами.
Когда раздался волчий вой и им ударили в спину?
Вроде как тоже нет…
Когда… Да. Вот именно тогда, когда спереди ударили пушки, а один из холмов захватили и принялись безжалостно вырезать всех, кто был на нем, спихивая вниз мертвые тела.
Вот тогда и дрогнуло его войско.
Тогда и побежало.
— Куда, шакалы трусливые?! Повешу!!! — бесновался калга, понимая, что рядом с ним остается все меньше людей.
— Не повесишь.
Голос был ледяным.
Селямет обернулся. На холме, неподалеку от него, стоял самый страшный кошмар любого татарина. Казачий атаман Иван Сирко.
Нечисть желтоглазая, урус-шайтан…
Как он попал сюда, почему никто его не остановил?!
Но стоит вот, и с сабли катятся на землю алые капли.
— Не повесишь, — повторил атаман. — Ты сегодня здесь ляжешь.
Селямет завизжал от злости, видя, как последние из его людей, глядя на урус-шайтана, пятятся все быстрее, а потом и бегом бегут с холма — и прыгнул вперед, занося меч.
Сдаться?!
Не бывало такого позора в роду Гиреев!!!
Иван отразил его удар, сам напал, в желтых глазах горели опасные огни, лишая силы и удачи Селямет-Гирея. Страх сковывал калгу, вползал змеей в душу, и закончилось все вполне предсказуемо. Росчерком широкой казацкой сабли, перерубившей шею татарина — и с ней весь окружающий мир. Иван вытер саблю об одежду поверженного врага, усмехнулся…
Не бывать тебе больше в Крыму хозяином!
Не бывать!
И принялся спускаться с холма, чтобы принять участие в еще не закончившейся битве.
Этим же вечером русские вошли в Бакчэ-Сарай, который отныне будет именоваться Бахчисараем. Они отдохнут здесь пару дней, а потом отправят отряд в Султан-Сарай. Надо же зачищать Крым до конца! Обязательно надо!
Впрочем, сильно им стараться не придется. Татары, испуганные настолько, что некоторых можно было бы найти просто по запаху, бежали прочь, не разбирая дорог. Им было страшно…
Те, кто любит ходить пакостить в чужие земли, не бывают готовы к войне на своей земле. Но она приходит.
Неожиданно и неотвратимо.
Судьба всегда требует расплаты. Не с родителей — так с детей, с внуков… и часто забирает проценты.
Селямет-Гирею памятник не ставили. Единственное, что сделал для него Алексей Алексеевич, — это приказал похоронить в отдельной могиле. Хватит с него и того, что над телом издеваться не будут, как они над телами православных. На стене не вывесят, в ров не выбросят, из черепа чашу не сделают. А могли бы, еще как могли…
Эх, скорее бы тут все закончилось…
Хоть и красив Бахчисарай, хоть и приятно побеждать, а все ж домой хочется…
* * *В Москве пока еще продолжалось следствие — и казни.
Хованский, сломавшись, потащил за собой многих и многих. Софья только за голову хваталась: сколь же прогнило все при батюшке! Друзей он сердечных подбирал! Молился по четыре раза в день! Посты держал!
Да твою же ж перетак!!!
Ты сначала в государстве все наладь, а потом хоть умолись!
Нет, было и кое-что умное. Например, он комплектовал полки нового образца. Софья твердо решила последовать его примеру. Стрелецкие полки поделили на две части. Провинившиеся — расформировывали. И компоновали из них нечто новое.
Устав Софья помнила плохо, но был уже принят устав, написанный ее отцом. Почистить, подредактировать — и радоваться. Вот Косагову, кстати, эти мужские игрушки и поручить. Умный товарищ… Ну и самой проверять.
А то иногда такие перлы встречаются! Чего стоит только фраза, над которой издевался ее знакомый майор.
Кто знамю присягнул единожды, у оного и до смерти стоять должен!
Сказано-то верно. Но коряво настолько, что в среде военных шли постоянные издевки с сексуальным подтекстом.[7]
Что, сложно было сказать, что верность воинская единожды отдается, и воин, клятву преступивший, хуже пса поганого? Более того, что убить изменника родине — дело богоугодное?
Ну ладно, над последней фразой надо подумать.
Как говорится, незнание закона не освобождает от ответственности, а вот его знание и умение с ним работать — вполне.