– До темноты они успеют сделать еще несколько миль, а вот ночной привал им придется устраивать на открытой местности. Нам следует вернуться к основным силам. Что людям, что лошадям необходим отдых, пища, а с утра вновь приступим к делу. На сегодня, думаю, хватит. Насмотрелись.
Действительно, еще днем его люди со щемящим сердцем наблюдали, как оборонялись вениконы. Они сдергивали всадников с седел и, навалившись всем скопом, добивали их с такой дикостью, что последние минуты злосчастных были сплошным воплем ужаса и боли. Любой конник, бросавшийся в таких обстоятельствах на выручку, лишь подписывал собственный смертный приговор. Кавалеристы в бессильной ярости наблюдали за скорой и жуткой кончиной своих соратников. Для людей, приученных ставить благополучие скакуна впереди личных интересов, горечь усугублялась судьбой осиротевших лошадей, которых втаскивали в гущу варваров и тут же забивали. Дымящиеся туши мигом разделывались. Первоначальный пыл латинян быстро угас, когда стало ясно, чем грозит приближение к орде, чей побег римляне пытались пресечь. Оставалось лишь закидывать вениконов проклятиями да угрозами, а так по большей части конники попросту тряслись ленивой переступью поодаль, погрузившись в угрюмое молчание и изредка бросая мстительные взгляды на варваров, которые охотно тащили на себе и собранное с римских трупов оружие, и куски свежей конины.
– Трибун, не сохранить ли хотя бы дозорное сопровождение?
Лициний скупо помотал головой.
– Не вижу необходимости. След на траве обязательно останется, вот мы его утром и возьмем. Я больше не намерен просто так разменивать своих людей на этих скотов. А завтра мы захватим с собой припасов на несколько суток… И еще кое-какие гостинцы. Будут знать, как наших лошадей резать. Все, поворачивайте декурии, а то они что-то замечтались в седлах. Возвращаемся в лагерь, на ночлег.
– …и он мне, дескать, держи мой левый фланг, а сам ка-ак сиганет в самую гущу синеносых! Хвать топор и давай им охаживать направо и налево. Весь в кровище с темечка по пятки, чьи-то кишки летят сюда, дерьмо туда…
Приметив из-за плеча Циклопа приближающегося центуриона Юлия, легионер-ветеран, среди своих товарищей больше известный под кличкой Шрамолицый, вытянулся и замолк. Старший офицер Пятой центурии остановился возле полудесятка воинов, кучковавшихся в нескольких шагах от командирской палатки. Оглядев солдат, крепко сбитый сотник ткнул большим пальцем себе за спину и, нацепив вечно хмурую гримасу на черное от щетины лицо, недовольно процедил:
– Что уши-то поразвесили? Басен не слыхали? Нашли кому верить… А ну, герои-тыловики, разошлись и занялись делом. Бегом!
Легионерам не требовалось повторять дважды. Каждый побрел к своему подразделению, начальник караула тоже развернулся, собираясь уходить, как вдруг наткнулся на выставленный в грудь палец и пристальный взгляд.
– Кроме тебя, Циклоп. И ты, Шрамолицый, тоже не спеши. Разговор есть.
Одноглазый тессерарий покорно кивнул, не позабыв о своих стычках с Юлием еще до того, как им заинтересовался Марк, который и вытащил Циклопа из спирали нарушений уставной дисциплины и все более жестоких наказаний.
– Начальник караула, где твой центурион? Отвечать.
Август показал на палатку за спиной.
– Мы как вернулись в лагерь, он ни разу не вышел.
– А твой опцион?
Шрамолицый тоже решил поучаствовать в беседе.
– Он с ранеными. Велел мне воды принести.
Центурион подался ближе, буравя глазками Шрамолицего и крепко хватая его за тунику.
– Вот и принеси. А здесь тебе нечего делать. Понял? Да, и кстати, попутно маленький совет. Если еще раз услышу, как ты распинаешься про своего Корва и его сегодняшние подвиги, тебя ждет болезненный урок на тему «Закрой пасть». Поговаривают, будто ты над своим центурионом трясешься, как клуша над цыпленком, болтаешь о нем каждому встречному и поперечному. Может, это тебя, а не меня надо бы звать гарнизонным сортиром? Раз на большее ты не способен? А теперь пошел вон.
Весь побагровев, Шрамолицый зашагал прочь, кипя гневом, но мясистый центурион уже забыл о нем, повернувшись к начальнику караула:
– Так он что, действительно там засел и не вылазит? Не желает носа казать?
Циклоп молча кивнул; его расстроенные чувства до того бросались в глаза, что даже Юлий, который при других обстоятельствах тут же наорал бы на него, приказал взять себя в руки и заняться делом, лишь хлопнул тессерария по плечу.
– Ладно… Сходи-ка проследи, чтобы люди привели в порядок оружие, да пусть закутываются в плащи и отдыхают до утра. Поговаривают, спозаранок опять на марш, охотиться за новыми синеносыми башками.
Циклоп вновь кивнул, отсалютовал могучему центуриону и пошел исполнять приказ. Юлий задумчиво разглядывал палатку и ее задернутый проем, наконец обреченно махнул рукой и шагнул внутрь. Там он обнаружил сидящего в полутьме Марка, который так и не удосужился снять доспехи, вымазанные запекшейся кровью убитых.
– Вот еще новости! Эй! Давай, парень, ты же сотник, встряхнись. У тебя там раненые, а ты их бросил на попечение своего опциона. И вообще, я бы на твоем мес…
– Он мертв, Юлий. Мертв. Мой лучший, единственный друг на свете…
Центурион проследил за бесконечно усталым, пустым взглядом – и вздрогнул. На земле, словно подпирая палаточную стенку, стояла отсеченная голова Тиберия Руфия, в ответ взиравшая на молодого сотника остекленевшими глазами.
– Чтоб мне провалиться! Да ты совсем… да как же…
Окончательно потеряв дар речи, здоровяк-центурион только потряс головой от возмущения и потянулся вниз.
– Оставь. Его. В покое!
Чуть ли не звериная, едва сдерживаемая свирепость, прозвучавшая в голосе Марка, заставила командира Пятой замереть на месте. Он медленно повернулся к своему товарищу и очутился лицом к лицу с человеком, в котором с трудом признал молодого парня, сумевшего выбраться практически из пропасти и доросшего до тунгрийского сотника. Марк заговорил вновь, цедя слова сквозь стиснутые зубы:
– Не вздумай его тронуть. Ты понял меня? Я еще не все ему сказал, не все объяснил.
И тут он вдруг обмяк, будто внутри что-то поддалось. Будто свечу задуло.
– Просто оставь меня с ним, ладно? Нам надо попрощаться…
Юлий выпрямился и беспомощно повел могучими плечами.
– Марк, послушай… Так нельзя, это неправильно…
Юный центурион медленно съехал спиной по парусиновой стенке, не сводя взгляда с мертвой головы. Юлий только глаза закатил и, раздраженно оскалив зубы, вылетел из палатки.
– Ты! Стоять!
Проходивший мимо ауксилий испуганно дернулся при диком окрике, замер по стойке смирно и выпучил глаза, ожидая худшего.
– Светильник и масло! В палатку твоего центуриона! Живо, сволочь!
Трибун Скавр вернулся к себе в палатку уже на закате, когда солнце коснулось западного горизонта. Взгромоздил шлем и перевязь с мечом на небрежно обтесанный стол, после чего скупым кивком пригласил присесть двух старших центурионов. Вслед за успешным набегом на становище сельговов и резней, которую устроили два римских легиона, его в компании других командиров вызвали к наместнику провинции на совещание, затянувшееся до самого вечера. Скавр буркнул что-то негромкое телохранителю, и великан-германец, кивнув в ответ, ступил наружу, встал в охранение.
– Арминий проследит, чтобы нас не беспокоили. То, что я хочу сказать, предназначено исключительно для ваших ушей, по крайней мере, на текущий момент.
Приняв винную чашу из протянутой руки примипила Фронтиния, Скавр поднял ее, молчаливо приветствуя обоих офицеров, и осушил одним глотком.
– Спасибо, Секст. Митра необоримый, если б вы только знали, до чего мне этого не хватало. Просто диву даюсь, как наш воздержанный скромник Ульпий Марцелл вообще сумел дослужиться до претора. У него о добром кубке и мечтать не смей, хотя бы и после славной рубки… Ладно. Как люди?
Прежде чем ответить, Фронтиний провел ладонью по налысо бритой голове. Выглядел он изрядно уставшим.
– Трибун, наш участок лагеря уже полностью обустроен. Сторожевое охранение выставлено. Обе когорты отдыхают. Караулы удвоены. На случай, если варвары попытаются просочиться к нам под покровом темноты.
Его коллега, старший центурион Второй когорты Нэуто, согласно кивнул.
– Утром больше всего досталось Первой когорте, так что мы решили, пусть моя Вторая и займется караулами.
Скавр ничуть не удивился, услышав о принятом решении. С момента своего назначения на должность командира обеих тунгрийских когорт вслед за преждевременной кончиной префекта Второй и одновременного повышения в чине до трибуна, что отражало возросшую ответственность и социальное положение, Скавр убедился в отличной слаженности, которой отличалась работа обоих примипилов. Их решения крайне редко требовали пересмотра или вмешательства.
– Потери подсчитали?
Даже не заглядывая в раскрытый диптих восковой табулы, которую Фронтиний держал в руке, посуровевший примипил доложил:
– Сто тридцать семь, из них восемьдесят семь безвозвратных. К рассвету, думаю, потеряем еще с дюжину тяжелораненых. По словам лекарей-капсариев, есть надежда, что со временем десятка два удастся вернуть в строй, но остальные для армии утрачены. Впрочем, практически все центурии сохраняют приемлемую боевую численность. Кроме, конечно, Шестой. Там дела совсем невеселые.
Трибун кивнул.
– Да. От наместника слова признательности и сочувствия. То же самое от имени легата Эквития и всего Шестого легиона. Эквитий, кстати, потом ко мне подошел, просил передать тебе привет и сказал, мол, требуй чего хочешь, всем поможем. Кроме, разумеется, пополнения людьми. И вот я думаю: что бы такое у него попросить?
Буквально за несколько месяцев до этого командир Шестого легиона был префектом Фронтиния, так что их отношения были прочны и доверительны. Примипил задумчиво покачал головой.
– Разве что сбагрить подальше юного Корва… А то он вновь начудил, весь лагерь про него только и гудит. Если так пойдет дальше… Ох, чует мое сердце, накличет он на свою шею – и наши заодно! – любопытствующих из штаба командования. Только кто ж его возьмет? Нет, трибун, боюсь, легат ничем нам не поможет.
Скавр задумался.
– Н-да… Ну а сам-то он как сейчас?
Фронтиний дернул плечом.
– Юлий докладывал, сидит-де как сыч в своей палатке на пбру с головой злосчастного Руфия и даже выходить не желает. Говорит, хватит, накомандовался, слишком многих друзей проводил на смерть. Давеча Антеноха, а теперь вот лучшего из лучших. Возможно, Дубн быстро привел бы его в чувство, но он в полусотне миль от нас, залечивает колотую рану в брюхе. Остается только Юлий, а он столь же толстокожий, как и я. Имейте, кстати, в виду, что Марк всерьез пытался приделать голову Руфия обратно.
Скавр кивнул.
– Теперь главное не попасть ему под руку. Ладно, оставим эту тему, время все залечит. Примипил Нэуто, как дела во Второй когорте?
– О новых смертях пока не докладывали, трибун. С другой стороны, тяжелораненых тоже нет, даром что утром потеряли пятнадцать человек убитыми. Секст предложил, чтобы зачин в следующей битве был наш, я не против. Тем более сомневаюсь, что после сегодняшнего в сельговах вообще остался боевой дух.
Скавр помассировал ладонью впалые щеки. Вокруг серых глаз отчетливо проступали темные круги из-за бесконечных стычек с варварами, которыми отмечена вся прошлая неделя.
– Не готов сказать, ждет ли что-то серьезное до конца этого года, но могу заверить, что военная кампания далеко не завершена. Во всяком случае, для нас.
Фронтиний нахмурился.
– «Для нас»? А остальные армейские части?
– А остальные армейские части, примипил Фронтиний, заняты другими делами.
Префект извлек свиток с картой, которую держал в походном рундучке, и расстелил ее по столу, прижав края своим шлемом и перевязью. Показал на пятнышко к северу от Вала, что шел поперек всей провинции, отсекая цивилизацию от диких северных племен. Пятнышко находилось к востоку от тракта, ведущего от границы на север и как бы разделяющего варварскую территорию на две половины.
– Это – мы. Сражение выиграно, сельговы выбиты и загнаны обратно.
Он постучал пальцем по участку к западу от тракта: здесь находились земли упомянутого племени.
– Их, конечно, еще придется сдерживать, но на это, думаю, хватит и одной когорты, раз уж сегодня мы их так потрепали. На пригляд можно оставить когорту гугернов или вангионов, у них достаточно людей, чтобы сельговы и носа высунуть не смели. Сами знаете, как…
Оба старших центуриона скупо кивнули, и в голосе Нэуто прорезалась суровая нотка:
– О да, трибун, знаем. Спуску не давать, любыми способами показать синеносым, где их место. При малейших признаках неповиновения сжигать поселение дотла, конфисковывать все, что они не догадались спрятать. В общем, устроить такую зиму, которую им еще долго не забыть. Будет пара-другая стычек, однако после сегодняшнего они уже не оправятся… Так что там с нами?
– С нами, похоже, все гораздо интереснее. – Трибун показал на земли к востоку от Северного тракта. – Нам приказано продвигаться на северо-восток, освобождать вотадинов из-под ярма ставленников Кальга. Коль скоро мы пока не знаем, ни какие силы он туда направил, ни кого поставил новым вождем после расправы над Бренном, решено выдвигаться в полном боевом составе. Мало того, к нам перебросили шесть турм кавалерийского крыла Петрианы в качестве дозорных разъездов. Наместник полагает, что Кальг, раз уж его труп не найден, затеял укрыться в столице вотадинов, которая возбуждает такой интерес нашего начальства. Дескать, что же такое они там прячут?
Примипил Фронтиний вновь помрачнел, затем надломил бровь, бросая язвительный взгляд на Скавра.
– И он хочет, чтобы мы управились силами двух когорт? Да сюда надобно в два раза больше людей, я уж не говорю про кавалерию. Шесть петрианских турм! Всего-то пара сотен пик… Мы не только понятия не имеем, какой противник нам уготовлен и в каком числе, но и нерешенной остается крохотная проблемка с вениконами. Насколько я понимаю, некая трусливая бестолочь в широкополосчатой тунике слишком долго жевала сопли у становища, и вся вениконская дружина в полном составе быстренько удрала сквозь пролом в северном фасаде тына.
Скавр сердито кивнул, явно не одобряя оскорбительные выражения, которые подбирал его подчиненный в адрес старшего офицера.
– Я знаю, примипил, знаю. Не буду утомлять тебя деталями, а скажу лишь, что эта оплошность уже привлекла к себе внимание властей предержащих. С другой стороны, надо иметь в виду, что «трусливая бестолочь» все-таки командует когортой, приданной нам в помощь из Двадцатого легиона. Судя по всему, Ленат решил загладить допущенный промах, оставшись с нами еще на несколько недель.
– Ну а что с вениконами?
– По последним данным, удирают на север после целого дня мелких стычек с петрианцами. А может, и не очень мелких. Судя по донесениям, наши доблестные конники добили несколько сотен варваров, когда те отставали от изнеможения. В ответ трибун Лициний потерял с полсотни всадников, которым в буквальном смысле отрывали руки и ноги, когда они чрезмерно увлекались и оказывались слишком близко.
Нэуто, доселе разглядывавший карту, решил вмешаться. Его голос был полон насмешки.
– Другими словами, все прочие легионы остаются на месте и лишь подсчитывают захваченных рабов, а нам выпало идти на север, чтобы взять приступом Динпаладир. Силами всего лишь пары сотен кавалеристов да трех когорт, одной из которых командует бесхребетный аристократишко. К тому же не удивлюсь, если попутно нам придется отбиваться от всего вениконского воинства.
Скупо усмехнувшись, Скавр кивнул.
– Почти в точку, примипил. С одной поправкой, что легионам не придется от безделья начищать свои доспехи до парадного блеска. Я вам еще не говорил, но есть одно обстоятельство, которое не даст людям заскучать.
У обоих примипилов сузились глаза. Нэуто негромко выдохнул вопрос, заранее нацепив гримасу человека, ожидающего крайне неприятных известий:
– Бриганты?
Скавр кивнул.
– Да, примипил, бриганты. Кальг наконец добился своего полномасштабного мятежа, пусть и запоздалого. Так что нам остается только расхлебывать чужую кашу.
– Будь они трижды прокляты, эти мятежники. Ведь казалось, еще пара-тройка дней, и мы у Вала, а там, глядишь, наложили бы руки на нашего «орленка»[9]. Так нет же. Сиди теперь, жди, пока здешняя пехота изволит отлипнуть от теплых постелей, чтобы вычистить обнаглевших бриттов огнем и железом. Боюсь, наши армейские уроды до того обленились без дела, что уже боятся выходить на охоту за синерожими. Да моя гвардия прошла бы сквозь смутьянов, как горячий нож сквозь масло!
Хищник с Эксцингом стояли на стенах Берегового форта в пятидесяти милях к северу от легионерской твердыни Тисовая Роща, раздраженно окидывая взглядом темнеющий вечерний пейзаж. Преторианец с чувством жаловался своему напарнику, хлопая ладонью по каменному парапету от переполнявшей его душу гадливости в адрес местного гарнизона.
– Отмахать за месяц такие концы, добраться до края нашей чертовой империи, меняя лошадей по три раза за сутки! У меня теперь не зад, а кожистая нашлепка. Мозоль. И все ради чего? Чтобы сидеть и пялиться вон на те холмы? Мол, как бы нам туда попасть? Потому что горстка местных дикарей что-то такое о себе возомнила? И вот наша отважная пехота побежала к мамочке, а разгребать кто будет?
Эксцинг криво усмехнулся, тряся головой в комическом унынии.
– Да, дорогой коллега, ничуть не сомневаюсь, что твои гвардейцы вмиг прошлись бы кровавой косой по здешним бунтовщикам. Увы, преторианцев я тут не вижу, зато перед глазами маячит все тот же вопрос. Будем ли мы ждать прибытия легионов с севера, когда они закончат свои дела там и повернут на юг, – или же мы сами все-таки рискнем отправиться дальше, раз уж приказа префекта Перенна никто не отменял? Думаю, ясно, чему я отдаю предпочтение, хотя последнее слово в вопросах военного искусства за тобой.