— Знаю! — крикнул оперативник уже из дверей.
— Вера Афанасьевна, — негромко сказал Демин, — возьмите трубку и скажите, чтоб подождали.
— Господи, как же это? — Глаза старой женщины наполнились слезами. — А ну как не смогу?
— Сможете! — жестко сказал Демин. — Идите!
Своей резкостью он хотел возмутить женщину и тем придать ей силы. Сутарихина испуганно взглянула на него и вышла в коридор. Видя, что она не решается взять трубку, Демин сам взял ее, прислушался. «Соседка пошла звать…» — услышал он низкий женский голос. «Придет, никуда не денется», — произнес тот же голос через несколько секунд. После этого раздался смех, какой-то угрюмый, торжествующий смех человека, который добился своего, сумел доказать свою силу. «Ничего, побесится, перестанет… Через это надо пройти. Ну что там?!» — Последние слова прозвучали четче, ближе других. Видно, неизвестная собеседница выкрикнула их прямо в трубку.
Демин передал трубку Сутарихиной.
— Алло! Алло! — зачастила женщина. — Вы меня слышите? Алло?!
Участковый восторженно ткнул Демина в бок — во, мол, дает бабка, время тянет, как опытный оперативник.
— Алло! — надрывалась Сутарихина. — Девушка!
— Да слышу, слышу! Чего вы орете, как будто вас…
— Подождите минутку… Алло!
В конце коридора, насупившись, стояли братья Пересоловы, и во всем их облике было неодобрение. Демин навис над Сутарихиной, пытаясь разобрать, что говорит сипловатая собеседница. Понятые робко выглядывали из комнаты Селивановой — они, кажется, так и не поняли, что происходит.
— Хорошо, я позвоню через пять минут, — сказала женщина и, не дослушав Сутарихину, повесила трубку.
— Низкий нагловатый голос? — вдруг спросил молчавший до сих пор младший Пересолов.
— Да, наверно, его можно назвать таким, — озадаченно проговорил Демин. — Ты ее знаешь?
— Она звонит иногда… Не так чтобы часто, но и не первый раз. Кстати, этой ночью она звонила. Ее зовут Ирина.
— А отчество, фамилия? — спросил Демин.
— Не знаю, Наташа не говорила.
— Напрасно, — проворчал Демин.
— Я могу подойти к телефону… Она иногда передает через меня кое-что для Селивановой… То есть передавала.
Демин раздумчиво посмотрел на младшего Пересолова, на Сутарихину, в глазах у которой засветилась надежда на избавление от такой неприятной роли.
— Хорошо. Подойдешь ты.
Несмотря на то, что звонка все ожидали, прозвенел он неожиданно и как-то резко. Анатолий взял трубку, настороженно посмотрел на нее, не поднося к уху, будто опасался этой трубки…
— Да, — наконец проговорил он недовольно. Трубку Анатолий держал чуть поодаль, чтобы и Демин мог слышать слова.
— Кто это? — опять прозвучал хрипловатый женский голос.
— А кто нужен?
— Толя, ты?
— Ну?
— Толик, будь добр, кликни Натали, а?
— А что я буду за это иметь?
Демин молча пожал парню локоть — правильно, мол, так держать. Тяни время, разговаривай, не торопясь.
— Что будешь иметь? — переспросила женщина. — Это ты уже с Натали договаривайся! — Она хрипло засмеялась.
— С ней договоришься, как же! Держи карман шире…
— Можно, Толя, можно. Заверяю тебя, что с ней несложно договориться. Видно, ты не с того конца начал.
— С какого ж конца надо начинать?
— Ха, я бы тебе сказала, но рядом люди… Они могут меня неправильно понять. Но ты меня, надеюсь, понял.
На лбу парня выступили маленькие капельки пота. Демин только сейчас представил себе, каково Анатолию было вести этот вроде бы такой шутливый разговор. Но Анатолий неплохо держался. Ворчливостью и недовольством он скрывал свое состояние.
— Ну, ты что замолчал? Смотался бы за соседкой!
— А кто зовет?
— Ты что, ошалел? Скажи — Ирина к телефону зовет.
— А отчество? — уныло спросил Анатолий.
— Перебьется и без отчества.
— Ладно, подожди… — пробурчал Анатолий и передал трубку Демину. Некоторое время в трубке не раздавалось ни звука. Потом вдруг четко и громко прозвучали слова: «Конечно, придет, никуда не денется». Все тот же низкий женский голос. И Демин даже на расстоянии чувствовал, что принадлежит он человеку хваткому, самоуверенному, привыкшему поступать по-своему.
В дверях появился оперативник.
— Все в порядке, — проговорил он шепотом. — Засекли.
— Спроси, может, чего передать Наташе, — сказал Демин, отдавая трубку Анатолию.
— Алло! Ира! Может, что передать?
— Слушай, ну и копуха она стала! Как у нее настроение?
— По-моему, неважное.
— Я думаю! — удовлетворенно засмеялась женщина. — Толя, скажи ей, чтоб сегодня обязательно была в «Интуристе». Понял? Она знает. И еще скажи, чтоб не валяла дурака. А то я очень обидчивая стала в последнее время. Так и скажи. Добро? Ну будь!
Анатолий положил трубку и некоторое время стоял молча. Потом вопросительно посмотрел на Демина.
— Кто это?
— А черт ее знает! — с неожиданной злостью сказал Анатолий. — Ира, и все. Судя по голосу, эта Ира немало выпила на своем веку. И не только водки.
— Что же еще она, по-твоему, пила?
— Крови она достаточно попила у людей. По голосу чувствую, по тону. Этакой хозяйкой себя воображает. Нравится ей быть хозяйкой, давать распоряжения, проверять исполнение, поощрять и наказывать.
— Ладно, — тихо проговорил Демин, и в его голосе в первый раз за все утро прозвучала угроза. — Ладно. Пусть так. Что у тебя? — повернулся он к оперативнику.
— Из автомата звонила. С улицы Горького.
— Ладно, — повторил Демин. — Пусть так. Хозяйка так хозяйка. Я не против. Будем заканчивать. Подписываем протоколы, собираем манатки, опечатываем жилплощадь и отбываем. А вас я попрошу вот о чем, — Демин повернулся к жильцам, — сегодня на все телефонные звонки, если кто будет Селиванову спрашивать, отвечайте, что ее нету. Нету, и все тут. И весь разговор. Пусть думают, что хотят. Такая к вам просьба. Завтра скрывать будет сложно, да и ни к чему, наверно, да и нехорошо, наверно… А сегодняшний день попытаемся использовать.
Он оглянулся в последний раз, словно проверяя, не забыл ли чего, и вдруг взгляд его упал на новенький с блестящими медными пряжками портфель — явно чужой в этом полутемном коридоре, на пыльном полу, между старой кухонной тумбочкой и продавленным креслом. Демин поднял его, внимательно осмотрел.
— Чей это? — спросил он, уже догадываясь об ответе.
— Наташин, — ответил Анатолий. — Она часто оставляла его в коридоре. А утром брала — и сразу в институт.
Демин, не говоря ни слова, внес портфель в комнату Селивановой и вытряхнул на диван. Из него высыпались тетради, конспекты, зеркальце, косметическая сумочка, несколько шариковых ручек. Раскрыв одну из книг, Демин увидел, что это не учебник.
— Ну да, конечно, — сказал он. — Иначе и быть не могло. Только Булгаков. Что еще может читать девушка, у которой на столе виски, а в шкафу пара шуб.
— Ты чего ворчишь, Валя? — спросил участковый.
— Булгакова читала девушка Наташа. Понял?
— Ну и что?
— Ничего. Просто было бы странно найти в ее портфеле что-нибудь другое.
— Ты против Булгакова?
— Я за Булгакова. Знаешь, сколько просят спекулянты за этот томик? — Демин взял книгу за уголок и потряс ее в воздухе, словно бы для того, чтобы участковый мог определить ее стоимость. — Сто рублей за книгу.
— Но, может быть, это не ее книга, не исключено, что она взяла ее у кого-то почитать?
— Да какое это имеет значение?! Ты видишь, что в этой комнате все вещи, от виски до сапог, поют в один голос? И он напоминает мне голос той дамы, которая звонила недавно.
В этот момент из книги, которую держал Демин, выпал небольшой синий листок бумаги и, раскачиваясь из стороны в сторону, полетел на пол. Демин поднял его, внимательно осмотрел, и его хмурое лицо осветилось чуть ли не счастливой улыбкой.
— Ну вот, — сказал он, — и эта бумажка тянет все тем же сипловатым голосом. — Лира. Самая настоящая итальянская лира, которую гражданка Селиванова использовала в качестве книжной закладки. Правда, стоит она пятак, не больше. Но это ерунда… Меня настораживает странный хор вещей, предметов, ночных телефонных звонков, непонятных поручений… Верно, Толя? — подмигнул Демин младшему Пересолову. — Уж поскольку я освободил тебя сегодня от работы… Ты не против, если мы немного покатаемся?
— Да нет… Можно. — Он оглянулся, посмотрел на Василия, но тот молчал с каменным лицом, как бы сняв с себя всякую ответственность за брата.
— Тогда одевайся. Поехали! А снег, снег-то валит… Эх, Наташа, такого снега лишить себя, такой погоды! Зачем было так торопиться. Не понимаю.
И опять машина мчалась по заснеженным улицам, неутомимо работали «дворники», сгребая с ветрового стекла мокрое месиво, чертыхался водитель, глядя, как скользят на переходах прохожие, как шарахаются они в сторону, увидев возникшую рядом машину, и молчал, вжавшись в сиденье, Демин, из-под полуприкрытых век, сонно поглядывая на дорогу, на размытые контуры домов, на тусклые, словно плавающие в снегу огни светофоров.
— А этот… Григорий Сергеевич, звонил Селивановой? — спросил вдруг Демин.
— При мне нет, — ответил Анатолий. — Вы хотите зайти сейчас к нему?
— Нет. И тебе не стоит. Уточним номер дома, квартиру, фамилию. И отчалим восвояси. Не готов я с твоим приятелем всерьез поговорить.
— А черт! — крикнул водитель, выравнивая машину. — Заносит.
— Не торопись, Володя… Успеем. Уж теперь-то мы должны успеть. Насколько я понимаю, Григорий Сергеевич не из тех людей, которые выбрасываются из окон, а, Толя?
— Нет, он не выбросится.
— А других? Выбросит?
— Мешать, во всяком случае, не станет.
— Представляешь, Толя, живут среди нас некие существа, тоже по две ноги имеют, голову в верхней части туловища, разговаривают по-нашему, нас понимают, может быть, даже лучше, чем мы сами себя понимаем… Со стороны посмотришь — вроде люди как люди… Ан нет. Они совсем не люди. Я говорю не в том смысле, что они плохие люди. Они только притворяются, прикидываются, иногда очень долго и весьма успешно.
— Что-то, Валя, я смотрю, ты в философию ударился, — усмехнулся водитель.
— Что ты, Володя! Никакой философии. Жизнь. Я иногда ловлю себя на мысли, что разыскиваю не человека, совершившего преступление, а просто чуждое, враждебное существо, которое замаскировалось под человека и вредит ему, использует его в своих темных целях и, вообще, смотрит на человека как на некое животное, которое можно использовать на тяжелых работах, в пищу, да, и в пищу! А вечером, сняв маскировку, оно, это существо, будет сидеть на мягком, теплом диване, поглаживать брюшко и смеяться над человеком же… Понимаешь, что происходит, — раздумчиво продолжал Демин, — эти существа не прочь считать себя людьми, более того, они только себя-то и считают людьми. У остальных манеры не столь изысканны, словами могут играть не так ловко, блажью, видите ли, мучаются — то про совесть вспомнят, то про порядочность, то им принципиальность поперек дороги станет… А у этих существ все до ужаса просто, все в конце концов сводится к купле-продаже. И больше всего они опасаются обнаружить этот смысл своей жизни…
— В чем же он у них? — спросил Анатолий.
— Понимаешь, все эти разговоры о сочувствии, великодушии, честности только смешат их и еще больше убеждают в собственном превосходстве. Это, мол, разговоры недоумков, которые пытаются оправдать свою слабость. Прибыль — вот козырь, которым они работают. Человеческая жизнь — не козырь. Закон — не козырь, он попросту не для них… И вот, разговаривая с кем-то, я прежде всего пытаюсь определить — человек сидит передо мной или то самое замаскированное существо.
— Вы думаете… что Наташа из них? — спросил Анатолий.
— Селиванова? Вряд ли… Эти существа не кончают самоубийством, а находят наиболее целесообразный вариант. Они слишком рассудочны, чтобы поддаваться таким порывам. Может быть, в этом их сила. А вообще-то, ребята, сейчас отличная погода, вы только посмотрите!
— Куда лучше, — иронически бросил водитель. — Только жить да радоваться.
— Ну что, далеко еще? — спросил Демин.
— Вот здесь. — Анатолий показал на смутную, расплывчатую громаду дома, неожиданно проступившую в снегопаде.
Машина вильнула к тротуару и остановилась. Демин приблизил лицо к самому стеклу, пытаясь прикинуть высоту дома.
— Ну ладно, — проговорил он без огорчения. — Улицу мы знаем, номер дома тоже знаем, остановка за квартирой и фамилией. Толя, ты свою задачу понял? Заходить и тревожить Гришу не следует. Уточни квартиру, и все.
Анатолий вышел из машины, оглянулся по сторонам, поднял воротник плаща и побежал к подъезду. В мокром, насыщенном снежинками воздухе даже не слышно было, как хлопнула дверь.
— А ничего домик, — протянул водитель. — Я бы не отказался.
— Я тоже, — согласился Демин.
— Как я понимаю, — водитель глянул на Демина в зеркальце, — скоро здесь одна квартирка освободится?
— Не исключено.
Через несколько минут показался Пересолов. Найдя взглядом машину, он побежал к ней напрямик через газон, прижав к ушам уголки воротника. Водитель предусмотрительно открыл дверцу, и Анатолий с разбега упал на сиденье.
— Татулин. Его фамилия Татулин. А квартира шестьдесят седьмая. Я остановился перед квартирой, чтобы уж наверняка убедиться, а в это время распахивается дверь, и на площадку вываливается его мамаша. Она, видно, меня в глазок рассмотрела.
— Так, — протянул Демин. — И что же? Она спустила тебя с лестницы?
— Во всяком случае, ей этого очень хотелось. Дело в том, что сынка ее, Григория Сергеевича Татулина, дома нет и в скором времени не будет. В данный момент он находится под следствием. Так я и узнал, что его фамилия Татулин.
— Даже так! — удивился Демин. — Даже так… И давно?
— Около недели.
— За что?
— Она говорила что-то об обмане, предательстве, неблагодарности и так далее. Никогда не думал, что в такой обходительной женщине столько матерщины может скопиться, — озадаченно сказал Пересолов. — Она приняла меня за дружка Григория Сергеевича, одного из тех, кто предал его.
— Все понял, — сказал Демин и отвернулся к окну.
Пересолов посмотрел на него несколько озадаченно, глянул на водителя, как бы спрашивая — может, чего не так сказал? Тот поднес палец к губам. Помолчи, мол, начальство думает.
— В квартиру не заходил? — спросил Демин.
— Что вы! Я бы оттуда уже не вышел.
— Татулин знал, что коробки от Селивановой? Ты говорил ему об этом?
— Конечно! Он спрашивал о ее настроении, самочувствии…
— Что-то они все настроением Селивановой интересовались… И эта дама, и Татулин… Будто для них не было ничего важнее ее настроения.
Все так же валил снег. Водитель выключил «дворники», и ветровое стекло уже через несколько минут было занесено. В машине установилась тишина, тепло и уют настраивали на благодушное настроение. Рядом с мягким шорохом проносились машины, слышались голоса прохожих.
Демину надо было срочно принять решение — идти к Татулиной или же не следует? Конечно, по всем законам и канонам идти не стоило. Ведь он ничего не знает, к разговору не готов. Он не смог бы даже четко ответить на вопрос, что ему нужно от Татулиной. Кто-то уже ведет следствие, Татулин дает показания, где-то заполнены протоколы допроса свидетелей, справки, характеристики… Познакомившись со всеми этими материалами, поговорить с Татулиной можно гораздо увереннее. Но Демину нестерпимо хотелось повидать Татулину, побывать у нее на квартире, переброситься незначащими словами — иногда они оказываются самыми нужными. Да, он ничего не знает, но позиция полного невежды таит свои преимущества. Судя по рассказу Пересолова, Татулина принадлежит к тому типу людей, которым приятно видеть перед собой невежд, просвещать их с высот своей образованности и, таким образом, утверждаться, утверждаться хотя бы в собственных глазах. Ну что ж, подумал Демин, пусть она меня просветит. А кроме того, уже твердо решил он, мне нужны основания, чтобы вынести постановление о возбуждении уголовного дела, как того и требует столь любимая мною статья номер сто двенадцать.
— А знаешь, Толя, — медленно проговорил он, — я все-таки схожу к твоей подружке… Как ты на это смотришь?
— Оружие с собой?
— Авось! — рассмеялся Демин, чувствуя легкость от принятого решения. — Если через полчаса не вернусь, взламывайте дверь.
К подъезду он шел не торопясь, наслаждаясь падавшим на лицо снегом. После неподвижной духоты машины воздух казался особенно свежим. Так же медленно, со спокойной раздумчивостью Демин поднялся по ступенькам к лифту, вошел в него, прикрыл дверь. А на девятом этаже, ощущая готовность к разговору и легкое нетерпение побыстрее увидеть Татулину, он подошел к шестьдесят седьмой квартире и позвонил. И почти сразу сверкающая точка глазка, врезанного в дверь, померкла — кто-то внимательно, ему даже показалось — затаив дыхание, — рассматривал его. Демин оставался невозмутимым, хотя ему очень хотелось подмигнуть этому стеклянному глазу. Наконец мягко щелкнули тяжелые зажимы замков, дверь приоткрылась, и он увидел крупное, расплывшееся лицо, маленькие настороженные глазки, нечесаные волосы, падающие на уши. Татулина, видно, еще не остыла после разговора с Пересоловым, и лицо ее было в красных пятнах.
— Простите, пожалуйста, — начал Демин. — Здесь живет Григорий Сергеевич Татулин?
— А вы кто такой будете?
— Моя фамилия Демин. Я работаю следователем.
— И что же вам нужно о Татулина?
— Я бы хотел видеть Григория Сергеевича… Мне надо поговорить с ним.
— На Бутырке Григорий Сергеевич! — вдруг тонко выкрикнула женщина. — Надеюсь, следователи знают, что это такое?! Они должны знать, что Бутырка — это не Сочи!
— Он на Бутырке?! — ужаснулся Демин и понял, что это получилось у него неплохо, потому что Татулина, поколебавшись, все же открыла дверь и пропустила его в квартиру.