— С удовольствием. Но вначале — дело. Итак.
— На чем мы остановились прошлый раз? — деловито спросил Татулин. — Если мне не изменяет память… — Он задумался, приложив указательный палец к небритой щеке, — если мне не изменяет память…
— На Селивановой, — подсказал Кувакин. — Вы сказали, что валюту вам дала для продажи Селиванова. Мы выяснили…
— Я так сказал?! — ужаснулся Татулин. — И вы поверили? Боже, Николай Васильевич, — укоризненно покачал головой Татулин. — Как можно? Такая невинная девушка, студентка, и вдруг — валюта! Я вас не узнаю, ей-богу… Нельзя же так, тем более при вашей должности!
— Простите, Григорий Сергеевич, больше не буду, — сказал Кувакин. Услышав в его голосе что-то новое, Татулин насторожился. Он остро взглянул на Кувакина, на Демина, но, видимо, не заметил ничего подозрительного и успокоился, снова обмяк, согнув спину и выпятив животик.
— Как я мог сказать вам о Селивановой, ума не приложу. — Татулин хлопнул себя маленькой ладошкой по морщинистому лбу и огорченно поцокал языком. — Старею, что ли…
— Итак? — сказал Кувакин.
— Простите, не понял?
— Я опять о валюте, Григорий Сергеевич… Не обессудьте — такая работа. Заставляет быть настырным.
— А вы знаете, — оживился Татулин, — не только ваша, всякая работа заставляет человека быть настырным, если уж вы употребили это слово. — Татулин быстро оглянулся на Демина, как бы извиняясь. — Всякая работа заставляет человека быть, я бы сказал, настойчивее, целеустремленнее…
— Бедный Коля, — подумал Демин. — Он уже неделю бьется с этим прохвостом. Представляю, что он наговорил ему во время допросов. Мы сидим здесь уже минут пятнадцать, а в протокол заносить пока нечего. Откуда такая уверенность? А может, ее и нет, уверенности-то? Может, это все, что ему остается? И он уже смирился с годом-двумя заключения и теперь просто тянет время, понимая, что оно зачтется ему в общий срок…
— Григорий Сергеевич, — снова заговорил Кувакин, — вы уже назвали Ларису Шубейкину, Зинаиду Тищенко, Наталью Селиванову… Что у вас на сегодня приготовлено?
— Пора уже и Иру назвать, мне кажется, — негромко обронил в своем углу Демин.
Улыбка на лице Татулина как бы остановилась, но он тут же сделал вид, что не слышал слов, прозвучавших за его спиной. Однако восстановить игривое настроение не смог. И молчания не выдержал.
— Вы что-то сказали? — повернулся он к Демину.
— Да, — спокойно подтвердил тот. — Я сказал, что вам, очевидно, уже пора назвать Ирину.
— Какую? — любознательно спросил Татулин.
— Вы многих Ирин знаете? Назовите всех.
— Хм… Вы так поставили вопрос, что, право же, я затрудняюсь сказать… Действительно, откуда мне знать, кого именно вы имеете в виду?!
— Григорий Сергеевич, скажите, неужели мы с Кувакиным производим на вас впечатление круглых дураков?
— Что вы! — в ужасе замахал руками Татулин. — Вы оба кажетесь мне очень грамотными, интеллигентными людьми, с вами приятно беседовать… С вами даже здесь приятно беседовать, — он обвел взглядом унылые серые стены. — Скажу больше…
— Григорий Сергеевич! Остановитесь на минутку, позвольте мне сказать несколько слов, прошу вас! — Демин был спокоен, даже благодушен. — Прежде всего меня удивляет ваше легкомыслие, ваше столь пренебрежительное отношение к собственной судьбе. Даже не знаю, чем это объяснить… Эти комедии, которые вы не устаете разыгрывать, странная непонятливость…
Татулин пожал плечами, вопросительно посмотрел на Кувакина, как бы прося его объяснить, чего хочет этот товарищ, расположившийся в углу и вынуждающий его все время вертеть головой.
— Скажите, Григорий Сергеевич, кому принадлежит сумочка, с которой вас задержали? — спросил Демин.
— Она давно валялась у меня дома, и сказать, откуда именно она появилась… я затрудняюсь.
— Вы назвали уже четырех хозяек…
— Если я не помню, откуда она появилась, я могу назвать вам еще десяток, и вполне вероятно, что хозяйки среди них не окажется.
— Может быть, она принадлежит вашей маме?
— Очень даже может быть.
— Кстати, я видел ее сегодня. Велела кланяться.
— Как она себя чувствует? — воскликнул Татулин почти растроганно.
— Она сказала, что у нее все в порядке. Передала, чтобы вы не беспокоились и поступали так, как вам подскажет совесть.
— Бедная мама! Все это для нее такое испытание! — Татулин не смог сдержать вздоха облегчения.
— Приятные новости, не правда ли?
— Разумеется. У меня с мамой отношения очень… дружеские, и я… я благодарен вам.
Поняв, что вопросов ждать надо именно от нового товарища, Татулин повернулся к Демину вместе с табуреткой. Потом обернулся к Кувакину, пожал плечами, мол, извините, но, как я понимаю, допрашивать меня будет ваш друг…
— Григорий Сергеевич, — медленно заговорил Демин. — Хотите, я изложу ваши прикидки, назову факторы, которые вы учли, выбрав вот такую дурашливую манеру поведения?
— Я не знаю, что вы имеете в виду, но было бы любопытно…
— Знаете, — холодно перебил его Демин. — Вы все прекрасно знаете. Так вот, вы считаете, что обвинение вам может быть предъявлено довольно простое — попытка продать валюту. Случай единичный, до сих пор не судились, на работе претензий нет, характеристика будет если не восторженная, то вполне терпимая. И грозит вам год или около того, причем каждый день, проведенный здесь, уже идет в общий счет. Так?
— Ну, примерно… Ситуацию вы объяснили… Но ведь это очевидно.
— Григорий Сергеевич, вы знаете, почему я здесь?
— Интересно, если, конечно, сочтете…
— Я занимаюсь расследованием обстоятельств смерти Селивановой.
— Что?! Вы хотите сказать, что…
— Погодите, Григорий Сергеевич… Не торопитесь. Помолчите. Подумайте. Не надо суетиться, искать слова, придумывать вопросы, говорить, что это для вас неожиданная и неприятная новость… Не надо. Давайте все немного помолчим. Когда все обдумаете — скажите.
Демин встал, прошелся по комнате, подойдя вплотную к стене, что-то внимательно начал рассматривать там. Кувакин, не торопясь, закурил, пустив дым вверх, к темному потолку, сел поудобнее и словно бы задумался о чем-то своем, никак не относящемся ни к Татулину, ни к Селивановой.
— Простите, но я вам не верю, — сказал Татулин. — Я не верю, что Селиванова умерла.
— Она не умерла, — поправил Кувакин. — Она погибла.
— Как?
— Григорий Сергеевич, вы нас одновременно будете допрашивать или по одному? — осведомился Демин.
— Простите, но я хотел бы удостовериться… Вы мне разрешите позвонить к Селивановой домой?
— А когда вам скажут, что она действительно погибла, вы решите, что мы подговорили соседей и все это организовано.
— Вообще-то… В этом что-то есть.
— Продолжим, — сказал Демин. Он вытащил пачку снимков, аккуратно положил их на стол перед Татулиным. — Эти снимки, Григорий Сергеевич, найдены у вас на квартире. Да, да, не торопитесь отрицать. Вообще не торопитесь произносить слова, возмущаться, опровергать… Поговорим спокойно. Снимки найдены в вашей квартире, об этом составлен протокол, его подписали многие люди, теперь он имеет законную юридическую силу доказательства.
Татулин с минуту смотрел на снимки, потом, видимо, решившись на что-то, быстро повернулся к Демину.
— Знаете, вполне возможно, что эти снимки действительно вы нашли в моей квартире. Повторяю — возможно. Может быть, они завалялись среди бумаг, и я перевез их со старой квартиры вместе с хламом…
— Не надо, Григорий Сергеевич. Я ведь предлагал вам подумать. Вы опять торопитесь. Если хотите, подумайте еще. Если готовы отвечать — пожалуйста. На этом снимке Наташа Селиванова. Та самая, которую вы назвали вчера как возможную хозяйку сумочки, как человека, который дал вам валюту для продажи. А сегодня утром Селиванову находят мертвой. В связи с этим должен сказать, что ваши представления о возможном наказании устарели. В записной книжке у Селивановой есть ваш телефон. Доказано, что вы с Селивановой имели деловые отношения…
— Никогда!
— Что к вам приходил от нее посыльный, передавал коробки с дорогими вещами…
— Ложь!
— Посыльный уже дал показания, он живет с Селивановой в одной квартире.
— Но ведь я был здесь! — Татулин вскочил и с горящими глазами подбежал к Кувакину. — Вы подтвердите, что я был здесь, когда погибла Селиванова? Я никак не мог содействовать ее смерти! Я ни при чем! Я невиновен! И ваши намеки, ваши вопросы говорят об одном…
— О чем же? — спросил Демин.
— О том, что вы хотите навесить на меня это дело по формальным признакам, по косвенным, ничего не значащим, случайным совпадениям. Вот!
— Григорий Сергеевич, сядьте на свое место и постарайтесь спокойно меня выслушать. Не спешите отвечать. Я не раскалываю вас, не строю ловушки, просто предлагаю подумать над положением, в котором вы оказались. Смотрите… Вас задерживают с валютой. Спекуляция, нарушение законов нашей страны. Это грозит годом, поскольку раньше за вами такого не наблюдалось. Не попадались, другими словами. Вы утверждаете, что валюту якобы дала Селиванова, что женская косметическая сумочка, в которой находилась вышеупомянутая валюта, принадлежит Селивановой. И в первую же ночь Селиванову находят мертвой. Здоровая, красивая, ни на что не жалующаяся девушка погибает. В ее записной книжке есть ваш телефон. Там вы названы Гришей, уменьшительно-ласкательным именем, что говорит о неких близких отношениях.
— О чем же? — спросил Демин.
— О том, что вы хотите навесить на меня это дело по формальным признакам, по косвенным, ничего не значащим, случайным совпадениям. Вот!
— Григорий Сергеевич, сядьте на свое место и постарайтесь спокойно меня выслушать. Не спешите отвечать. Я не раскалываю вас, не строю ловушки, просто предлагаю подумать над положением, в котором вы оказались. Смотрите… Вас задерживают с валютой. Спекуляция, нарушение законов нашей страны. Это грозит годом, поскольку раньше за вами такого не наблюдалось. Не попадались, другими словами. Вы утверждаете, что валюту якобы дала Селиванова, что женская косметическая сумочка, в которой находилась вышеупомянутая валюта, принадлежит Селивановой. И в первую же ночь Селиванову находят мертвой. Здоровая, красивая, ни на что не жалующаяся девушка погибает. В ее записной книжке есть ваш телефон. Там вы названы Гришей, уменьшительно-ласкательным именем, что говорит о неких близких отношениях.
— Это надо доказать!
— Помолчите, ради бога! — попросил Демин. — Далее. Находится человек, который показывает, что он передавал вам коробки от Селивановой. Коробки с магнитофонами и транзисторами знаменитых фирм «Сони», «Грюндиг»… Идем дальше. Во время обыска в вашей квартире найдены снимки. На одном из них та же Селиванова, и не только она, причем в том виде, который позволяет сделать недвусмысленные выводы.
— Они мне их подарили!
— Вам? Эти женщины подарили вам свои снимки, где они сняты в столь… странном виде? Вы это хотите сказать?
— Да!
— Все они, видимо, были крепко в вас влюблены?
— Не смею отрицать. — Татулин гордо вскинул небритый подбородок.
— В вас?! — Демин смерил глазами его небольшую фигуру, оглянулся на Кувакина и, не сдерживаясь, расхохотался. — Ну, Григорий Сергеевич, с вами не соскучишься! Ладно… Продолжим. Пусть это заявление останется между нами. В протокол его заносить не станем. А то уж больно оно… смешное. Во время суда зал будет рыдать от хохота, когда это услышит.
— Нет, я настаиваю на своих показаниях, — упрямо сказал Татулин.
— Прекрасно. Мы организуем вам очные ставки с этими женщинами. Мы спросим у них, кто делал эти снимки и действительно ли они дарили их вам в знак горячей любви.
— Да ну вас в самом деле! — спохватился Татулин. — Уж и пошутить нельзя!
— Должен сказать, что время для шуток не очень подходящее, — сказал Демин. — Но продолжим. В вашей квартире найдена также пленка, где эти же снимки в негативном, так сказать, исполнении. Не будете же вы утверждать, что и пленку вам подарили? Нет? И правильно. Не надо. Это такая глупость, что ни в какие ворота не пролезет.
— Мне стыдно, поверьте… Но что делать, приходится хвататься и за соломинку, зная заранее, что она не спасет.
— У меня один вопрос. Но должен предупредить, если ответите сегодня, ответ можно будет истолковать как чистосердечное раскаяние. Если вы ответите на этот вопрос завтра, то раскаяния уже не будет, а для суда это важно. Поэтому, оттянув ответ на одну ночь, вы на несколько лет оттянете свое возвращение к людям. К свободным людям. Советую ответить сейчас.
Татулин обхватил лицо руками и сидел несколько минут скорчившись, словно боялся, будто по его лицу можно что-то узнать, о чем-то догадаться. Крупные оттопыренные уши, торчащие между пальцами, время от времени тихонько вздрагивали. Наконец он медленно распрямился, затравленно посмотрел на Демина, на Кувакина…
— Какой вопрос? — спросил чуть слышно.
— Чья сумочка?
И Татулин снова нагнулся, положив лицо в маленькие ладони.
— Я понимаю ваши колебания, — сказал Демин. — И готов помочь. Не говорите, давно ли у вас эта сумочка, просто скажите, чья она. Хозяйка ведь всегда может заявить, что она ее выбросила…
— Хм, — горько усмехнулся Татулин. — Не в лоб, так по лбу… Какая разница… Что помер Данило, что болячка задавила.
— Итак, ее фамилия?
— Знаете, я чувствую себя предателем… Ужасно неприятное ощущение.
— Селиванова уже ничего не чувствует. И очевидно, ее ощущения перед смертью были не лучше ваших. Вы один хотите отвечать за ее смерть?
— Что вы?! Просто мне хотелось…
— Фамилия, имя, отчество, — перебил его Демин.
— Ирина Андреевна Равская.
— Валюта тоже ее?
— Да. Понимаете…
— Это ее телефон в вашей записной книжке?
— Да.
— Адрес?
— Видите ли…
— Адрес мы можем узнать в ближайшем справочном бюро. Итак?
— Улица Парковая, двадцать седьмой дом… квартира шестая.
Татулин вдруг тонко захихикал, принялся пожимать плечами, часто перебирал пальцами, расстегивал пуговицы на рубашке, снова застегивал, потом захныкал…
— Чего это он? — удивился Демин.
— Устал, — усмехнулся Кувакин. — Отдохнуть хочет. Он отдохнет, и снова все будет нормально, верно, Григорий Сергеевич?
— Да… Да… Конечно… Я отдохну… Я очень устал.
Выйдя из здания, Демин и Кувакин невольно замедлили шаг, вдыхая холодный свежий воздух. Машина, занесенная снегом, была почти не видна на фоне серого здания.
— Ну, — проговорил Кувакин. — Что скажешь? Татулин — главарь?
— Непохоже… Суетлив, трусоват… Игрунчик.
— Кто же? Равская?
— Надо посмотреть.
— Значит, к ней?
— Что у нас в активе? — спросил Демин. — Мы готовы разговаривать? Козыри есть?
— Показания Татулина, по-моему, дают основания допросить ее по существу. Спросим, откуда валюта… Да и так ли уж важно, что она скажет? — Кувакин открыл дверцу машины. — Поехали, Валя, не будем терять времени. Вполне обоснованные догадки мы уже можем строить, — сказал он, когда машина выехала из ворот.
— Догадки мы и раньше могли строить сколько угодно. Нам нужны факты, документы, показания, соответствующим образом оформленные и закрепленные юридически, — гнусаво протянул Демин, передразнивая кого-то, кто любил делать такие замечания. Кувакин сразу узнал, кого имел в виду Демин, рассмеялся. — Парковая, Володя, — сказал Демин водителю. — Парковая, двадцать семь.
Они с трудом пробирались в потоке машин, подолгу стояли на перекрестках, ожидая зеленого света. Мокрый снег, покрывающий дорогу, был уже настолько разъезжен, что превратился в жидкую грязно-серую кашицу, и прохожие старались идти подальше от проезжей части.
— Пообедать бы, — обронил шофер, не отрывая взгляда от дороги. — Кушать хочется.
— Да, неплохо бы, — поддакнул Демин, думая о своем. — А знаешь, Коля, не верю я этому Татулину. Уж больно легко он раскололся.
— Легко?! А пять допросов перед этим ты учитываешь? Он измордовал меня до последней степени. Когда тебе удалось так ярко описать его будущее, когда он увидел, что оказался замешанным в преступлении, о котором и думать не мог… По-моему, он дрогнул. Хаханьки кончились. То-то его повело так в конце, совсем поплыл мужик.
— И все же, и все же, — с сомнением пробормотал Демин. — Как ты представляешь себе ход его мыслей?
— Очень четко представляю, поскольку мы с ним об этом не один час беседовали. Он попался с валютой и решил все взять на себя. Не из благородства, конечно, не из желания спасти друзей, об этом не может быть и речи, не тот человек. Ему было выгодно никого не впутывать в дело, потому что тогда уже речь шла бы о сознательном, продуманном групповом промысле. А сегодня он понял, что его система защиты лопнула, что отделаться символическим наказанием ему не удастся. Дохнуло серьезной опасностью, скажем так.
— Я вот думаю, не Равская ли звонила сегодня Селивановой… Та назвалась Ириной, Равская тоже Ирина… Голосок у нее был этакий… хозяйский…
— Хочешь проверить? — Кувакин улыбнулся. — Остановимся у первого же телефона-автомата, и ты позвони ей.
— Предупредить о нашем приезде?
— Спроси, не диспетчерская ли, не гастроном ли, скажи, что ошибся номером, ну?
— А что, можно попробовать. Греха большого в этом нет. Чего не бывает — вдруг повезет.
Через минуту машина вильнула в сторону и остановилась. Демин, подняв воротник, быстро пробежал к телефонной будке и захлопнул за собой дверь. Кувакин остался в машине, с любопытством глядя, как Демин, сверяясь по блокноту Татулина, набирает номер, ждет соединения, что-то говорит, слушает. Наконец Демин повесил трубку и вернулся в машину.
— Она. У нее голос характерный — низкий, сипловатый. И манера разговора… вызывающая. Будто она заранее знает, что говорит с человеком… мало достойным, во всяком случае, ниже ее по развитию и по положению. Уверен, что она сегодня звонила Селивановой. Значит, и ночью она звонила… Такие дела.
— Много, оказывается, можно узнать по двум словам в телефонной трубке, — иронически обронил водитель.
— Могу еще добавить, что ей около сорока лет, у нее высшее образование и неважное воспитание, — вызывающе добавил Демин.