Он пояснил причины, способствовавшие «возрождению германского милитаризма», сделал обобщающую оценку факторов, обусловливающих стремление правящих кругов Германии вести «агрессивную войну за мировое господство, за порабощение других народов».
Сталин подробно остановился на причинах поражения Франции и дал характеристику германской армии. «Надо признать, – говорил он, – что пока у Германии лучшая армия в мире. Но немцы ошибаются, что их армия непобедима и ее вооружение самое лучшее в мире. В истории не было непобедимых армий».
Это были пророческие слова. «Ленин говорил, – подчеркнул Сталин, – что разбитые нации хорошо учатся. Это относится и к армии. Немецкая армия, будучи разбитой в 1918 году, хорошо училась. Германцы критически пересмотрели причины своего разгрома и нашли пути, чтобы лучше организовать свою армию, подготовить ее и вооружить. Военная мысль германской армии двигалась вперед; армия вооружалась новой техникой, обучалась новым приемам ведения войны…»Его слушали не только молодые командиры. В зале собралась элита армии. Сталин остановился на особенностях советского вооружения: «Мы вооружили Красную Армию артиллерией и минометами, которые не уступают, а превосходят немецкую артиллерию и минометы <…> наши талантливые конструкторы создали средний танк Т-34 и тяжелый танк КВ, которые превосходят по своим боевым качествам аналогичные немецкие танки.
Наша промышленность уже освоила серийное производство этих танков. К сожалению, их еще мало». Признавая, что авиация «пока у немцев лучшая в мире», он отметил, что советские авиаконструкторы «в кратчайшие сроки создали образцы самолетов различного назначения, которые превосходят немецкие. Теперь стоит задача всемерно ускорить массовое производство этих самолетов…».
Сталин был абсолютно прав, когда говорил: «Вы покинули войска и корабли три-четыре года тому назад. Теперь вы вернетесь в ее ряды и не узнаете армии… Мы перестроили нашу армию, вооружили ее современной военной техникой.
Следует сказать, что многие товарищи незаслуженно преувеличивают значение событий у озера Хасан и Халхин-Гол; с точки зрения военного опыта здесь мы имели дело не с современной армией, а с армией устаревшей. Не сказать вам этого – значит обмануть вас. Конечно, Хасан и Халхин-Гол сыграли свою положительную роль, и прежде всего в том, что и в первом, и во втором случае мы японцев побили. Но настоящий опыт войны мы извлекли из советско-финской войны и современной войны на Западе.
…Что представляет наша армия теперь? Раньше в Красной Армии существовало 120 дивизий, теперь у нас в ее составе 300 дивизий. Сами дивизии стали несколько меньше, но более подвижными; раньше насчитывалось 18—20 тыс. человек – теперь стало 15 тысяч. Из общего числа третья часть – это механизированные дивизии, из 100 дивизий – две трети танковые, а одна треть механизированные. Об этом не говорят, но вы должны знать…
…Наши танки изменили свой облик. Раньше танки были «тонкостенные», теперь этого недостаточно, сегодня требуется броня в 3—4 раза толще. Есть у нас танки первой линии, которые будут рвать фронт, есть танки второй линии – это танки сопровождения пехоты. Увеличилась огневая мощь танков…»
Нельзя не обратить внимания на то, что, отмечая достоинства нового вооружения, Сталин критикует существующую подготовку военных специалистов: «Я бы не говорил об этом, но наши военные академии отстают от современной армии… Здесь выступал докладчик товарищ Смирнов и говорил о выпускниках, об обучении их на военном опыте. Я с ним не согласен. Наши военные школы еще отстают от армии, обучаются они на старой технике – мне говорили, что в артиллерийской академии обучают на трехдюймовой пушке. Так, товарищи артиллеристы?..»
Его речь не была пропагандистским, популистским выступлением, рассчитанным на то, чтобы сорвать аплодисменты. Остановившись на опыте финской войны, Сталин подчеркнул: «Уроки войны очень суровые. Надо признать, что они показали – Красная Армия не подготовлена к ведению современной войны. Эти уроки внимательно изучаются, и принимаются экстренные меры в целях устранения серьезных недостатков военной техники и боевой подготовки войск».
Следует напомнить о том, что уровень боевой подготовки и недостатки, которые высветились в результате советско-финской войны, стали прямым следствием той практической деятельности, которую проводила в армии расстрелянная в 1937 году военно-троцкистская оппозиция. Те «полководцы», о которых было пролито много «слез» в период «реабилитационной» вакханалии.
Речь Сталина длилась 40 минут. В этой речи перед профессиональными военными он впервые произнес вслух то, о чем по дипломатическим соображениям избегал говорить открыто. Он оглашал сокровенное.
Генерал Лященко, участвовавший во встрече, записал эти слова Сталина: «У нас с Германией не сложились дружеские отношения. Война с Германией неизбежна…»
Правда, чтобы смягчить свое заявление, повернувшись к Молотову, он добавил: «Если товарищ Молотов и аппарат Наркоминдела сумеют оттянуть начало войны, – это наше счастье. А вы поезжайте и принимайте меры на местах по поднятию боеготовности войск».
Казалось бы, он сказал все. И то, что в выступлении перед огромной аудиторией Сталин не мог афишировать своего мнения о неизбежности войны, не требует пояснения. Банкет, даже для военных, не то место, где можно допускать утечку информации. Он мог быть уверенным, что его слова будут истолкованы правильно. Он был откровенным, но, как часто бывает, его предупреждение дошло не до всех.
И ему пришлось сказать больше, чем он хотел сказать. К этому его вынудил завершавший встречу тост начальника Артиллерийской академии генерала Сивкова. Генерал, учивший артиллеристов стрельбе на «трехдюймовой пушке», искал возвращения благосклонности Вождя и перестарался. В порыве лести он предложил выпить «за мир, за сталинскую политику мира, за творца этой политики… Иосифа Виссарионовича Сталина!». И Вождь «взорвался». Он не мог допустить недосказанности.
«Сталин, – вспоминал Энвер Муратов, – протестующе замахал рукой. Гости растерялись. Сталин что-то сказал Тимошенко, и тот объявил: «Слово просит товарищ Сталин». Раздались аплодисменты, но Сталин жестом приказал всем сесть.
Когда стало тихо, он начал свою речь. Он был очень разгневан, немножко заикался, и в его речи появился грузинский акцент.
«Этот генерал ничего не понял, – негромко сказал Сталин и повторил: – Он ничего не понял. Мы, коммунисты, – не пацифисты, мы всегда были против несправедливых войн, империалистических войн за передел мира, за порабощение и эксплуатацию трудящихся. Мы всегда были за справедливые войны за свободу и независимость народов, за революционные войны, за освобождение народов от капиталистической эксплуатации, за самую справедливую войну в защиту социалистического Отечества.
Германия хочет уничтожить наше социалистическое государство , завоеванное трудящимися под руководством Коммунистической партии Ленина.
Германия хочет уничтожить нашу великую Родину , Родину Ленина, завоевания Октября, истребить миллионы советских людей, а оставшихся в живых превратить в рабов. Спасти нашу Родину может только война с фашистской Германией и победа в этой войне. Я предлагаю выпить за войну, за наступление на войне, за нашу победу в этой войне».
Сталин осушил свой фужер, все в зале сделали то же самое. Воцарилась напряженная тишина…»
Присутствовавший на этой встрече Чадаев записал: «…С торжественного заседания все расходились с озабоченными лицами и тревожным чувством на душе. Слова Сталина «дело идет к войне» глубоко запали в сердце каждого».
После этого взволнованного выступления ни у кого из окружения Сталина уже не могло быть ни малейших сомнений в неизбежности войны. Этот эмоциональный всплеск, прорвавший оболочку, скрывающую клубок волнений и забот, тревог и проблем, окружавших Вождя, прозвучал остро и предупреждающе. 7 мая сообщение о назначении Сталина главой правительства – Председателем Совета Народных Комиссаров – появилось в печати.
Сталин знал, о чем говорит. Еще в середине апреля британский посол в Москве вручил Советскому правительству меморандум, в котором указывалось, что в случае затягивания войны определенные круги в Англии могут положительно воспринять идею прекращения противостояния с Рейхом на условиях Германии. И в этом случае откроется возможность для немецкой экспансии на Восток.
Более того, в этом документе без обиняков отмечалось: «…Правительство Великобритании не заинтересовано столь непосредственно в сохранении неприкосновенности Советского Союза , как, например, в сохранении Франции и некоторых других западных стран» [24] .
Это было откровенное указание на возможность сделки с Гитлером. И за ним стояли не только слова. Через разведку Сталину было известно, что еще в августе 1940 года в Женеве прошли секретные переговоры между Гессом и представителями британской элиты. Со стороны англичан в них участвовали герцоги: Гамильтон, Бедфордский, Виндзорский – он же бывший король Эдуард VIII, а также газетный король лорд Ротермир, флигель-адъютант английского короля капитан Рой Фейс и другие.
Условием начала мирных переговоров с немцами англичане выставили расторжение советско-германского договора 1939 года о ненападении. Сталин знал и о том, что и Гитлер, и Гесс принципиально были согласны на это условие, но дальнейшее решение этого вопроса они отложили до захвата Балкан.
И именно во время решения балканской проблемы стала приоткрываться подоплека тайных замыслов. В начале вечера 10 мая1941 года с испытательного аэродрома в Аугсбурге под Мюнхеном поднялся в воздух двухместный «Мессершмитт-110». Совершив полет через Ла-Манш, к 22 часам он достиг берегов Шотландии. Там самолет был обнаружен радиолокационной станцией. На перехват вылетели английские истребители. Но, уйдя от преследования, через час, не найдя подходящего места для посадки, летчик благополучно приземлился на парашюте; неизвестная машина врезалась в землю. Это событие стало сенсацией, когда 13 мая все влиятельные газеты мира опубликовали сообщение, что заместитель Гитлера по партии Рудольф Гесс перелетел в Англию.
История до сих пор так еще и не ответила вразумительно на вопрос: почему Черчилль столь упорно откладывал открытие второго фронта до лета 1944 года?
И ответ на него, несомненно, связан с миссией Гесса. Миссия Гесса, объясняли после войны Льву Безыменскому бывший сотрудник германского МИДа Фриц Хассе и обергруппенфюрер Карл Вольф, состояла в том, чтобы «склонить Англию к заключению мира с Германией и к совместным действиям против Советского Союза».
И, хотя английские архивы военного периода до сих пор закрыты, можно с полной уверенностью сделать вывод: сокамерник по тюрьме и соавтор «Mein Kampf» Рудольф Гесс, третий человек в государственно-партийной иерархии Рейха, сделал все для того, чтобы Гитлер не оглядывался на Великобританию при экспансии на Восток.
Впрочем, Гитлер вполне определенно сам высказал свои планы: «Пока будет идти серьезная война против России, идея компромисса с Англией, разумеется, должна быть законсервирована. Но как только военная операция будет закончена – чего военные деятели ожидают в течение 4—8, максимум 10 недель, – тогда в Англии возрастут надежды на сговор … Если Германия сохранит свободу рук на востоке и сбросит балласт на западе, почему бы с ней (Англией. – К. Р. ) не помириться?»
Секрет англичан еще ждет своего Шлимана, но уже в донесениях советской разведки из Англии в октябре 1942 года говорилось, что еще до перелета в Великобританию в письмах друзьям из высших кругов Британии «Гесс достаточно подробно изложил планы германского правительства относительно нападения на Советский Союз. В этих письмах также содержались предложения о необходимости прекращения войны между Британией и Германией».
Сделка между Берлином и Лондоном состоялась. И, выполняя обязательства, Гитлер не совершил ни десанта на Британские острова, ни рывка к Суэцкому каналу и нефтяным промыслам Ирака, где господствовали англичане. В ответ на это он смог воевать с СССР в течение трех лет, не опасаясь открытия второго фронта.
Американский журналист Луи Киллер в своей книге «Обман Черчилля» убедительно доказывает, что Черчилль сделал все, чтобы помешать открытию второго фронта в 1941, 1942, 1943 годах, и пытался не допустить его создания в 1944 году. Одновременно Киллер указал на «те усилия, которые приложил английский премьер, чтобы ограничить военные поставки в СССР». Поэтому, вступая в войну с Советским Союзом, Гитлер даже не стал искать повода для начала агрессии – в объяснении «цивилизованному» миру своих намерений для него не было необходимости.
Появившаяся с легкой руки В. Суворова и получившая широкое распространение в 90-х годах версия о намерениях Сталина нанести Гитлеру в 1941 году первый удар, пожалуй, даже красива. Поскольку она основана на оптимистической вере в непобедимость и мощь Красной Армии того периода.
Ее легковесность в том, что она исходит из ошибочной предпосылки, будто бы в течение всей Второй мировой войны Англия и Америка были союзниками СССР. Сторонники этой версии «забывают», что действительно военное проявление этого союза получило свое выражение только после того, как советские войска вошли на территорию Европы.
Но тогда, в 1941 году, Сталин не мог нанести удар первым. И даже не по военным соображениям. Это стало бы громадной ошибкой, политической неосмотрительностью. Нанесение первого удара по войскам Германии превратилось бы в откровенное провоцирование войны. Оно в корне изменило бы мировое общественное отношение к Советскому Союзу.
Напомним тот страстный ажиотаж, который вспыхнул на Западе из-за советско-финской кампании, основанной на стремлении СССР всего лишь передвинуть на несколько десятков километров границу для повышения обороноспособности Ленинграда.
Необходимо особо подчеркнуть и то, что в этот период Англия и Франция тоже уже находились в состоянии объявленной войны с Германией . Говоря иначе, это было время, когда уже шла Вторая мировая война; однако ради борьбы со Сталиным и Англия, и Франция были готовы пойти на союз с Гитлером. И помочь ему в борьбе с «агрессией» ненавистных большевиков.
В мае 1941 года Великобритания не имела никаких союзнических обязательств перед СССР, но даже с их появлением она реально вступила в войну только в 1944 году, когда советские армии уже были на пути к Берлину. Америка объявила о состоянии войны лишь после разгрома в Перл-Харборе.
Советский вождь это прекрасно понимал: упреждающий удар по Германии в 1941 году не мог бы расцениваться в мире иначе, чем стремление Сталина «советизировать» Европу. Опытный политик, он не мог дать противникам, которые готовы были торговать всем, в том числе и честью, такой убийственный для страны аргумент.
Молотов, уже в конце жизни, так прокомментировал события 1941 года: «Если бы мы в это время развязали войну против Германии, двинув свои войска в Европу, тогда бы Англия без промедления вступила бы в союз с Германией… И не только Англия. Мы могли оказаться один на один перед лицом всего капиталистического мира…» [25]
Впрочем, иначе даже не могло быть! Насколько бы не был эффективен «первый» удар по германской армии со стороны СССР в 1941 году, – весь мир обрушился бы на Сталина как на агрессора. Европа забыла бы свои мелкие дрязги и «обиды» и воссоединилась бы с «борцом против большевизма» Гитлером.
На весы «войны против большевизма» Англия и Германия, Америка и Япония, Турция и все европейские сателлиты немцев бросили бы всю мощь своих ресурсов и вооружений. Сценарий дальнейшего развития событий не нужно изобретать. Для утверждения торжества демократии Англия мгновенно впивается в нефтяное вымя Каспия, Япония рвется в таежное Забайкалье, США высаживаются на Дальнем Востоке и в Мурманске. И все это уже было. Было после Октября 1917 года…
Сталин извлек из финской кампании не только военные, но и политические уроки. Ему не нужно было их повторять дважды. Впрочем, в роковую неосмотрительность Сталина не верили даже немцы. 25 марта 1941 года Гальдер пишет в дневнике: «Выдвигается вопрос о прикрытии с востока на случай превентивных мер, но мы не должны поддаваться на поспешные меры. Я не верю в русскую инициативу».
И Гальдер был прав. Сталин никогда бы не пошел на самоубийственные действия. Не для того он предпринял широкие дипломатические шаги, заключая договоры о ненападении с Германией и Японией, чтобы вдруг, неожиданно все разрушить. И не просто сломать результаты своей многотрудной политики, а предстать в глазах всего мира агрессором!
Тем более что в это время весь «цивилизованный» мир с упоением наслаждался разыгрывавшимся на его глазах фарсом. Уже на следующий день после приземления Гесса в Великобритании, с 11 мая, авиация Геринга прекратила массированные налеты на английские города. То же самое сделало в отношении Германии английское командование.
Но Сталин знал больше, чем читавшие бульварную прессу обыватели. Одновременно с информацией о полете Гесса и целях немцев он получил сообщение разведки о том, что уже «с 12 мая англичане возобновили рассмотрение составленных еще во время советско-финской войны планов по нанесению бомбовых ударов по Закавказью, в первую очередь по Баку» [26] .
Сегодня широко известно высказывание У. Черчилля, прозвучавшее в выступлении в Палате лордов уже после смерти Сталина: «Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставляя даже нас, которых открыто называл империалистами, воевать против империалистов».
Никто не задумывается над тем, что же имел в виду расчетливый Черчилль под словом « заставляя ». Повторим, что Англия еще с 1939 года была в состоянии войны с Германией. Но в том-то и дело, что Британская империя лишь формально считалась в состоянии войны. Сталин именно заставил англичан вести с немцами настоящую войну.
Мудрость Сталина как великого государственного политика состоит и в том, что он не стал инициатором развязывания войны. Почти с христианским терпением он дождался ситуации, которая даже самым последним идиотом на Западе была воспринята как свидетельство того, что очевидная агрессия против Советского Союза угрожает и всему остальному миру.