Информация! И тут я вспомнил. Мальчишка говорил, что какой-то Венцеслаус изобрел этот самый спирилликс примерно в наше время. И, мол, у него были трудности с финансированием. Я понятия не имею, что это за штука: может быть, она карточки опускает в ящик для голосования, может, дает возможность чесать левой рукой левое плечо. Но я сразу решил: что бы это ни было, найду изобретателя и вложу в это дело весь свой капитал до последнего цента. Все, что я знаю, – это что спирилликс что-то делает. И делает хорошо.
Я вернулся в контору и нанял частных детективов. Ведь ясно, что только по телефонным справочникам моего Венцеслауса не найти. Вполне возможно, что у него вообще нет телефона. Может быть, он даже не назвал свой прибор спирилликсом, и это название придумали позже. Конечно, я не рассказывал детективам подробностей, просто дал задание разыскать мне по всей стране людей с фамилией Венцеслаус или похожей на нее. И сам со всеми разговариваю. Естественно, каждый раз приходится пересказывать всю эту историю, чтобы прочувствовали. Вдруг тот, кто этот спирилликс изобрел, признает его в моем пересказе. Вот поэтому я к вам и пришел, мистер Венцилотс. Приходится опрашивать всех с похожей фамилией. Может, я не расслышал или потом фамилию изменили…
Теперь вы все знаете. Подумайте, мистер Венцилотс. Вы, кроме цыплят, чем-нибудь еще занимаетесь?.. Может, вы что-нибудь изобрели? Нет, я думаю, самодельная мышеловка – это немного не то. Может, вы книгу написали?.. Нет? А не собираетесь?.. Может, разрабатываете новую социальную или экономическую теорию? Этот спирилликс может оказаться чем угодно. Не разрабатываете?.. Ну ладно, я пойду. У вас случайно нет родственников, которые балуются с инструментами? Нет?.. Мне еще многих надо обойти. Вы себе не представляете, сколько в стране Венцеслаусов и похожих… Хотя постойте… Говорите, изобрели новую мышеловку?.. Держите еще сигару. Давайте присядем. Эта ваша мышеловка, что она делает?.. Мышей ловит… Это понятно. А как именно она работает?
Хозяйка Сэри
Сегодня вечером, уже собираясь войти в дом, я увидел на мостовой двух маленьких девочек, чинно игравших в мяч, напевавших одну старинную девчоночью считалку. Душа у меня ушла в пятки, кровь бешено заколотилась в правом виске, и я знал, что – пропади все пропадом – но я шагу не ступлю с этого места, пока они не закончат.
Раз-два-три-элери, к нам идет Хозяйка Сэри.
Закрывай скорее двери, это злая-злая фея!
Когда они прекратили свое механическое пение, я пришел в себя. Я открыл дверь своего дома и, войдя, быстро повернул ключ. Везде – в прихожей, кухне и библиотеке – я включил свет. И потом, потеряв счет времени, я шагал из угла в угол, пока дыхание не выровнялось, а страшные воспоминания не уползли назад, в трещину прошедших лет…
Сэриетта Хон переехала из Вест-Индии к миссис Клейтон, когда умер ее отец. Ее мать была единственной сестрой миссис Клейтон, а за отцом, служащим колониальной администрации, родственники не числились. Поэтому ничего удивительного не было в том, что девочку переправили через Карибское море, и она поселилась в Нэнвилле, в доме моей квартирной хозяйки. Естественным же образом ее определили в нэнвилльскую начальную школу, где я преподавал арифметику и естествознание в дополнение к английскому, истории и географии мисс Друри.
– Таких невыносимых детей, как эта Хон, я еще не видела! – Мисс Друри ворвалась в мой кабинет во время утреннего перерыва. – Это выродок, бесстыжий, гадкий выродок!
Я подождал, пока в пустой комнате отзвучит эхо, забавляясь разглядыванием подчеркнуто викторианских форм мисс Друри. Ее затянутая корсетом грудь вздымалась, а многочисленные юбки колыхались и шлепали по щиколоткам, пока она в раздражении металась перед моим столом. Я отклонился назад и обхватил голову руками:
– Советую вам не горячиться. Эти две недели с начала четверти я был слишком занят и у меня не было времени присмотреться к Сэриетте. У миссис Клейтон нет собственных детей, и с самого четверга, когда девочку привезли, она носится с ней, как с сокровищем. Если вы накажете Сэриетту, как… ну, как вы наказали Джоя Ричардса на прошлой неделе, – она этого терпеть не будет. И школьное управление – тоже.
Мисс Друри с вызовом вскинула голову: – Если бы вы проработали учителем столько те, сколько я, молодой человек, вы знали бы, что отказ от розги – это не метод для такого упрямого ублюдка, как Джой Ричардс. Он вырастет такой же винной прорвой, как его папаша, если вовремя не узнает у меня, чем пахнет розга.
– Ну, хорошо. Не забывайте только, что кое-кто из школьного управления начинает вами очень интересоваться. И потом, почему, собственно, Сэриетта Хон – выродок? Насколько я помню, она альбинос; недостаток пигментации – это случайный фактор наследственности, а вовсе не уродство, что подтверждают тысячи людей, проживших нормальную счастливую жизнь.
– Наследственность! – Она презрительно фыркнула. – Чушь собачья, эта ваша наследственность. Она выродок, я вам говорю, поганка, гнусное исчадие Сатаны. Когда я попросила ее рассказать классу о своем доме в Вест-Индии, она встала и проквакала: «Это не для дураков и не для средних умов». Вот! Если бы в этот момент не прозвенел звонок на перерыв, я бы с нее шкуру спустила.
Она бросила педантичный взгляд на часы. – Перерыв заканчивается. Вы бы лучше проверили систему, мистер Флинн; мне кажется, утром звонок был на минуту раньше. И не позволяйте этой девчонке садиться вам на голову.
– Со мной такое не случается. – Я усмехнулся, когда она хлопнула дверью.
Через минуту в комнату ворвался смех и галдеж восьмилеток.
Я начал свой урок, посвященный делению столбиком, с того, что тайком взглянул на последний ряд. Там, как гвоздями прибитая, сидела Сэриетта Хон, послушно сложив руки на парте. На фоне красного дерева, под которое была облицована мебель в классе, ее белесые мышиные хвостики и абсолютно белая кожа зрительно приобретали желтоватый оттенок. Ее глаза, тоже слегка желтоватые, с огромными бесцветными радужками под полупрозрачными веками не мигали, когда я смотрел на нее.
Она действительно была уродиной. Рот у нее был невероятного размера, уши торчали под прямым углом к голове, а кончик длинного носа загибался вниз до верхней губы. Она носила белоснежное платье строгого покроя, взрослый вид которого никак не вязался с ее костлявой фигурой.
Закончив урок арифметики, я подошел к ней, сидевшей в гордом одиночестве. – Может быть, ты сядешь поближе к моему столу? – спросил я медовым голосом. – Так тебе лучше будет видно доску.
Она поднялась и сделала маленький книксен: – Благодарю вас, сэр, но там слишком солнечно, а яркий свет вреден для моего зрения. Поэтому я чувствую себя намного лучше в темноте и тени. На ее лице неуклюже изобразилось нечто, похожее на любезную улыбку. Я кивнул. Мне стало как-то неловко от формальной точности ее ответа.
В течение всего урока естествознания я чувствовал, что она буквально прикипела ко мне глазами. Под ее немигающим, неотвязным взглядом я начал путаться в наглядных пособиях, а ученики, догадываясь о причине, стали шептаться и вертеть головами.
Ящик с коллекцией бабочек выскользнул у меня из рук. Я нагнулся, чтобы поднять его. Вдруг какой-то изумленный вздох прошумел по всей комнате, вырвавшись из тридцати маленьких глоток:
– Смотри! Она снова это делает!
Сэриетта Хон сидела все в той же странной, оцепенелой позе. Только волосы у нее были теперь густо-каштанового цвета, глаза – голубыми, а щеки и губы нежно порозовели.
Мои пальцы уперлись в надежную поверхность стола. Не может быть! Неужели это свет и тень проделывают такие фантастические трюки? Не может быть!
Даже когда я, забыв о педагогической дистанции, с открытым ртом смотрел на нее, она продолжала темнеть, а тень вокруг нее рассеивалась. Дрожащим голосом я попытался вернуться к коконам и чешуекрылым.
Через минуту я заметил, что ее лицо и волосы снова чистейшего белого цвета. Я не стал искать этому объяснения, равно как и ученики. Но урок был сорван.
– В точности то же самое она вытворила на моем уроке, – сказала за ленчем мисс Друри. – В точности то же самое! Правда, мне показалось, что она была жгучей брюнеткой, с копной черных волос, а глазищи у нее сверкали. Это было сразу после того, как она назвала меня дурой – наглая стерва! Я потянулась за розгой. Тут-то она и обернулась смуглой брюнеткой. У меня бы она живо покраснела, если бы звонок не прозвенел на минуту раньше.
– Представляю себе, – сказал я. – Но при ее внешности любой световой эффект может сыграть дурную шутку со зрением. Да и вообще не уверен, что видел все это. Не хамелеон же она, в конце концов.
Старая учительница поджала губы, так что они превратились в бледную розовую линию, пересекшую ее дряблое лицо. Она покачала головой и перегнулась через стол, усыпанный крошками. – Не хамелеон. Ведьма! Я знаю! И Библия приказывает нам уничтожать ведьм, сжигать их со всеми потрохами.
Мой смех прокатился по грязному школьному подвалу, который служил нам столовой. – Ну вы и скажете! Восьмилетняя девчонка…
– Вот именно. И ее нужно обезвредить, пока она не выросла и не наделала гадостей. Поверьте мне, мистер Флинн, уж я-то знаю! Один из моих предков сжег тридцать ведьм в Новой Англии во время процессов. У нашего рода особый нюх на этих тварей. Между нами не может быть мира!
Дети в благоговейном страхе разделяли мнение мисс Друри. Они прозвали девочку-альбиноса «Хозяйкой Сэри». Сэриетта, со своей стороны, с удовольствием приняла это прозвище. Когда Джой Ричардс ворвался в компанию детей, которые, скандируя песенку, сопровождали ее по улице, она остановила его.
– Оставь их в покое, Джозеф, – сказала она в своей забавной взрослой манере. – Они совершенно правы. Я в самом деле злая-злая фея.
Джой опустил свое озадаченное конопатое лицо, разжал кулаки и молча пристроился сбоку маленького кортежа. Он боготворил ее. Они всегда были вместе – возможно, потому, что оба были аутсайдерами в этом детском сообществе, а возможно, потому, что были сиротами – его вечно поддатого папашу трудно было назвать отцом. Я часто заставал его сидящим на корточках у ее ног в сырых сумерках, когда выходил на крыльцо пансиона подышать свежим воздухом. Она останавливалась на полуслове, продолжая указывать пальцем куда-то вверх. Они оба сидели в заговорщицком молчании, пока я не уходил с крыльца.
Джою я немного нравился. Именно поэтому мне единственному он приоткрыл завесу над прежней жизнью Хозяйки Сэри. Гуляя как-то вечером, я обернулся и увидел, что Джой догоняет меня. Он только что ушел с крылышка.
– Эх, – вздохнул он. – Хозяйка Сэри столькому всему научилась у Стоголо! Если бы этот парень был здесь, он показал бы старухе, где раки зимуют. Он проучил бы ее, еще как проучил бы!
– Стоголо?
– Ну да. Этот колдун, который проклял мать Сэри до того, как Сэри родилась; за то, что она засадила его в тюрьму. Мать Сэри умерла, когда рожала, а отец ее начал пить, хуже, чем мой папаша. А Сэри потом нашла Стоголо, и они подружились. Они обменялись кровью и заключили мир на могиле ее матери. И он научил ее колдовству, и родовому проклятию, и как делать любовное зелье из кабаньей печенки, и…
– Ты меня удивляешь, Джой, – прервал я его. – Верить в эти глупые предрассудки! Хозяйка Сэри, то есть Сэриетта выросла в обществе примитивных людей, которые не знают ничего лучшего. Но ты-то знаешь!
Он покачал ногой какой-то сорняк на обочине. – Да, – тихо произнес он. – Да. Извините, мистер Флинн, что я про это сказал.
Погода установилась поразительно теплая. – Поверьте моему слову, – однажды утром сказала мисс Друри. – Такой зимы я сроду не видала. Бабье лето и оттепели – это одно дело, но когда такое продолжается изо дня в день, беспрерывно – это Бог знает что!
– Ученые говорят, что на всей земле климат становится теплее. Конечно, сейчас это трудно заметить, но Гольфстрим…
– Гольфстри-и-и-м, – передразнила она. На ней был все тот же тяжелый чопорный наряд, и жара доводила ее взрывной темперамент до точки кипения.
– Гольфстрим! С тех пор, как это хоново отродье приехало в Нэнвилль, все перевернулось вверх дном. Мел у меня все время крошится, ящики в столе застревают, тряпки расползаются на клочки. Эта чертовка пытается наслать на меня порчу!
– Послушайте, – я остановился, повернувшись спиной к школе. – Все это слишком далеко заходит. Если вы не можете отказаться от своей веры в колдовство, держите ее подальше от детей. Они здесь для того, чтобы получать знания, а не слушать истерические выдумки… выдумки…
– Чокнутой старой девы. Ну что же вы, давайте, продолжайте, – огрызнулась она. – Я знаю, что вы так думаете, мистер Флинн. Вы к ней подмазываетесь, и поэтому она вас терпит. Но я знаю то, что я знаю, и исчадие ада, которое вы называете Сэриеттой Хон, тоже это знает. Между нами война, и битва добра и зла никогда не закончится, пока кто-нибудь из нас не погибнет! Она повернулась в завихрении своих юбок и быстро зашагала к школе.
Мне стало страшно за ее рассудок. Я вспомнил, чем она гордилась: «Я не прочла ни одного романа, написанного после 1893 года!»
В этот день ученики заходили на урок арифметики медленно, тихо, будто накрытые колпаком молчания. Но как только дверь закрылась за последним из них, колпак слетел, и шепот пополз по комнате.
– Где Сэриетта Хон? И Джой Ричардс, – добавил я, не находя и его тоже.
Поднялась толстушка Луиза Белл в своем накрахмаленном, мешковатом розовом платье: – Они нарушали порядок. Мисс Друри поймала Джоя, когда он хотел срезать у нее волосы, и начала его пороть. Тогда Хозяйка Сэри встала и сказала, что она не имеет права трогать его, потому что он под ее про-тек-ци-ей. Мисс Друри нас всех прогнала, и теперь она точно обоих выпорет. Она просто бешеная!
Я немедленно подошел к задней двери. Внезапно раздался крик, голос Сэриетты! Я помчался по коридору. Крик дошел до уровня дисканта, завис на секунду и прекратился.
Когда я рванул на себя дверь кабинета мисс Друри, я был готов ко всему, включая убийство. Но к тому, что я увидел, я не был готов. Вцепившись в дверную ручку, я замер, уставившись на таблицу времен.
Джой Ричардс прижимался спиной к доске и в своей потной пятерне сжимал длинную прядь темно-русых волос учительницы. Хозяйка Сэри, наклонив голову, стояла перед мисс Друри; на ее белой, как мел, шее красовался недвусмысленный рубец. А мисс Друри тупо смотрела на кусок березового прута я своей руке; раздробленные остатки розги валялись у ее ног.
Увидев меня, дети очнулись. Хозяйка Сэри выпрямилась и с поджатыми губами направилась к двери. Джой Ричардс подался вперед. Он потер прядь волос о спину учительницы, чего она совершенно не заметила. Когда он догнал девчонку у двери, я увидел, что волосы блестели от пота, стертого с блузы мисс Друри.
Хозяйка Сэри слегка кивнула, и Джой передал ей прядь волос. Она осторожно положила ее в карман платья.
Без единого слова они прошмыгнули мимо меня и побежали в класс.
Мне показалось, что они не слишком пострадали.
Я подошел к мисс Друри. Она дико тряслась, разговаривала сама с собой и не сводила глаз с остатка розги:
– Она разлетелась на кусочки. На кусочки! Я только… А она на кусочки!
Обняв старую деву за талию, я подвел ее к стулу. Она села и продолжала бормотать.
– Один раз… один раз я ее ударила. Только я замахнулась, чтобы снова… розга у меня над головой… и – на кусочки! Она таращила глаза на березовый обломок в своей руке и раскачивалась из стороны в сторону, будто оплакивая большую потерю.
У меня был урок. Я дал ей стакан воды, попросил сторожа присмотреть за ней и поспешил в класс.
Кто-то из учеников, с чисто детской злобой и мстительностью нацарапал во всю ширину доски:
Раз-два-три-элери, к нам идет Хозяйка Сэри.
Закрывай скорее двери, это злая-злая фея!
Раздраженно повернувшись лицом к классу, в привычной обстановке я заметил перемену. Парта Джоя Ричардса пустовала.
Он занял место рядом с Хозяйкой Сэри в длинной, густой тени на последнем ряду.
К моей превеликой радости, Хозяйка Сэри и не думала вспоминать об инциденте. За обеденным столом она, как всегда, молчала, уставившись в тарелку. Не досидев до конца ужина, она незаметно поднялась и улизнула. Миссис Клейтон слишком много болтала и суетилась, чтобы это заметить.
После ужина я направился к старинному дому с острой крышей, в котором кила со своими родственниками мисс Друри. Озера пота разливались у меня под одеждой, и я был не в состоянии сосредоточиться. Ни единый листик не шевелился на деревьях в этот влажный безветренный вечер.
Старая учительница чувствовала себя намного лучше. Но она ни в какую не желала оставить свою тему, что было бы единственным способом – как предложил я – наладить отношения. Она энергично раскачивалась в кресле-качалке времен колонии и протестовала:
– Нет, нет, нет! Я не собираюсь мириться с этим порождением ехидны; я скорее самому Вельзевулу пожму руку. А теперь она ненавидит меня еще больше, потому что – неужели вы не понимаете? – я вывела ее на чистую воду. Ей пришлось показать свое мастерство. Теперь… теперь я должна сразиться с ней и победить ее и Того, кто ей покровительствует. Я все долина обдумать, я должна… но какая же дьявольская жара. Невыносимая жара! Мозги… мозги у меня отключаются… Она вытерла лоб тяжелой кашемировой шалью.
По дороге домой я пытался найти хоть какой-нибудь выход. Где тонко, там и рвется. Нагрянет комиссия, начнут копать, и школа вылетит в трубу. Я пытался спокойно продумать все возможные варианты, но одежда прилипала к телу, и я буквально задыхался.
На крыльце было пусто. Я заметил движение в саду и пошел в ту сторону. Две тени воплотились в Хозяйку Сэри и Джоя Ричардса. Они подняли голодны, будто дожидаясь, когда я обнаружу себя.
Она сидела на корточках и в руках держала куклу. На голове маленькой восковой куклы была прилеплена прядь волос в виде жесткого пучка, излюбленной прически мисс Друри. Грубая маленькая кукла, обернутая в грязный клочок миткаля, напоминавший длинный и строгий покрой всех нарядов мисс Друри. Тщательная карикатура из воска.