Самое обидное, нож был заметно лучше двух оставшихся: длинный, с крепким, хорошей работы клинком и гладкой костяной рукоятью. Рукоять эта, правду молвить, ввела Волкодава в некоторое сомнение. Выглядела она не отцовым наследием, а скорее так, будто ее купили на торгу седмицу назад. Скажем, поставили вместо старой, надтреснутой. Волкодав пригляделся к лезвию. Умелый кузнец расположил между железными полосами тонкую стальную пластину: снашиваясь при работе, такие клинки сами себя точат. Вот только лезвие вовсе не было стерто или выедено возле основания, как случается у старых ножей.
Волкодав пожал плечами. Вряд ли парень соврал ему. Если он врал, значит, либо сам был глупцом, либо его держал за беспросветного дурака. И на то и на другое было мало похоже. Скорее, старый батюшка действительно подарил наследнику нож. Только не прадедовский, а еще тепленький, с наковальни. Мало ли что в жизни бывает. Волкодав взял пояс и спустился по лестнице вниз.
Он шел по ступенькам и думал о том, что, наверное, должен был что-то сказать. Что-нибудь насчет того, чтобы больше не срамился. Он знал, что промолчит. Такое говорить без толку. Рожоного ума нет, не дашь и ученого. А есть, сам все поймет.
Он отдал парню нож, и тот только что не бухнулся перед ним на колени:
– Спасибо, венн…
Волкодав повернулся к нему спиной и вытащил из ведра тряпку.
В крохотной комнатушке, предназначенной для одного-единственного человека, оказалось уже четверо постояльцев. Погода держалась теплая, и Волкодав решил, что кому-то придется уйти ночевать во двор. А лучше, если двоим. Волкодав рассудил, что одним из двоих будет он сам. Вторым же… Он снял с деревянного гвоздя свой старый шерстяной плащ и позвал Эвриха:
– Пошли.
Молодой аррант двинулся следом за ним послушно, хотя и без большого желания. Но едва он успел сделать шаг, как мимо него проскользнула Ниилит.
– Лучше я… – сказала она и, смутившись почти до слез, низко опустила пушистую голову. Эврих уставился на нее в немом изумлении. Волкодав посмотрел на девушку, потом на весело щурившегося Тилорна. Коротко кивнул и повесил на руку плащ.
Эврих проводил их глазами…
– Какое сокровище! – сказал он, полагая, что Волкодав уже не мог его слышать. – Какое сокровище! И какому зверю досталось!..
Тилорн сел на кровать и широко улыбнулся. В отличие от Эвриха, они с Волкодавом хорошо знали саккаремский закон: молодой девушке ни в коем случае не следует ночевать наедине с человеком, которого она считает своим женихом.
– Ниилит действительно сокровище, – сказал он Эвриху. – А в остальном, друг мой, ты заблуждаешься. Весьма даже заблуждаешься!
Волкодав принес несколько охапок соломы, которую предполагалось назавтра разбросать по полу корчмы. Ниилит постелила теплый старый плащ, сняла башмачки и скоро уснула, по обыкновению свернувшись калачиком. Волкодав лежал рядом с ней и смотрел в бледное небо, слушая невнятный шум затихающего города. Бок и бедро ощущали нежное, доверчивое тепло ее тела, и Волкодав вспоминал виденное когда-то в детстве; громадный грозный пес, растянувшийся на солнышке у крыльца… и маленький трехцветный котенок с коротким хвостиком-морковочкой, устроившийся возле самой его морды, в каком-то вершке от страшных клыков…
Потом он в который уже раз подумал о девочке, чья хрустальная бусина по-прежнему висела у него на ремешке. Волкодав улыбнулся. Он обязательно разыщет ее. Через несколько лет, когда она войдет в возраст невесты. И если его самого до тех пор не убьют. Может, она к тому времени начисто позабудет хмурого парня, сидевшего под розовой яблоней. А может, и не позабудет. Пускай все совершится так, как отмерила Хозяйка Судеб. Пускай себе идет замуж за кого пожелает, за него ли, не за него. Волкодав знал, что все равно будет благодарен этой девочке до конца своих дней. Потому что именно она объяснила ему, что он все-таки жив. Одиннадцать лет перед этим он был мертв. Даже хуже мертвого. Как еще назвать человека, тысячу раз уходившего от смерти единственно ради того, чтобы убить другого человека и умереть самому?.. И лишь в тот вечер впервые дрогнул в нем промороженный кусок льда, который другие люди называли душой, впервые шевельнулась в груди частица тепла…
Двадцатитрехлетний мужчина, из-за седины и шрамов выглядевший на все сорок, вспоминал маленькую девочку, которой только еще предстояло стать девушкой, смотрел в небо и улыбался неизвестно чему.
6. СТАРИК И СТАРУХА
Волкодаву везло.
Во-первых, крыло у Мыша заживало надежно и быстро и обещало стать крепче нового. Тилорн сулился вскоре снять швы и утверждал, что зверек снова сможет летать.
Во-вторых, Волкодав выбрал время и наведался в мастерскую Вароха. Он ведь пообещал старому сегвану, что непременно заглянет ею навестить: данное слово требовалось сдержать. Был и достойный предлог – он собирался попросить мастера приделать к ножнам особый насест для Мыша. Кончился его поход в мастерскую тем, что Варох не только притачал треугольную петельку из жесткого негнущегося ремня, но и пригласил Волкодава переехать к нему жить:
– Дом большой, а семья – сам видишь… С внучком вдвоем, точно в могиле…
Волкодав поразмыслил и принял приглашение, понимая, что старику это было едва ли не нужнее, чем им четверым. В тот же день он распрощался с госпожой Любочадой – добрую хозяйку искренне огорчил уход постояльцев, – и, захватив скарб, по-прежнему легко умещавшийся в заплечном мешке, отвел свое, так сказать, семейство в дом к старику.
Тилорн, для которого это была первая за долгое, долгое время прогулка, радовался, как мальчишка. Любопытство ученого не знало предела. Дай ему волю, он, пожалуй, добрался бы до мастерской через месяц. Волкодав прекрасно понимал это и неумолимо влек друга вперед, не давая разговориться ни с уличным продавцом каленых орешков, ни с меднолицым всадником из страны Шо-Ситайн. При этом от венна не укрылось, с каким раздражением поглядывал на него Эврих. Ну еще бы. Невежда, неграмотный варвар, взявшийся указывать мудрецу. Интересно, думал Волкодав, что ты запоешь, если снова появится тот убийца с ножом. Хотя нет, ничего ты, скорее всего, не запоешь. Ты его и увидеть-то не успеешь. А я успею. Может быть. Потому что я, в отличие от тебя, настороже…
К его немалому облегчению, до мастерской они добрались без каких-либо приключений. Варох принял их со всем радушием, и Волкодав, которому случалось время от времени жить у добрых людей, в очередной раз сравнил про себя жизнь в доме с жизнью на постоялом дворе. Двор, он и есть двор, сказал себе венн. Кто-то уехал, кто-то приехал, никому до остальных нету ни малейшего дела. А дом, на то он и дом, чтобы каждый стоял за всех. И все вместе – за каждого… Ниилит мигом вымела с кухни расплодившихся пауков. Волкодав, помогавший ей убирать, лишний раз подивился тому, как быстро дичают мужчины, оставшиеся без мудрой женской руки. Вскоре в доме, кажется, впервые за полтора года, запахло пирогами. А Тилорн с Эврихом, посовещавшись, уговорили хозяина привесить рядом с прежней вывеской новую, поменьше и поскромнее: чернильницу да перо. И на другой день уже принимали первого посетителя – купца, надумавшего составить письмо. После его ухода они чуть только не плясали, потрясая двумя большими серебряными монетами.
На радостях ученые принялись вразумлять грамоте дедова малолетнего внучка. Смышленый мальчишка, всего на четверть сегван, носил сольвеннское имя: Зуйко.
– Ты не выгонишь нас, если другие дети станут ходить?.. – спросил Вароха Тилорн. Варох, насидевшийся в одиночестве, не возражал. Волкодав же смотрел на шустрого внучка, постигавшего хитроумное искусство читать, и молча завидовал. Он и сам сел бы с ним рядом. Если бы там был один только Тилорн. Без Эвриха. Который немедленно отмочит что-нибудь такое, после чего останется только голову ему оторвать. Или не скажет, но велика радость все время сидеть на иголках и ждать…
Впрочем, везение продолжалось, и вскоре Волкодаву попался кольчужник, согласившийся обменять две разбойничьи брони на одну веннскую, по его мерке.
Надо было бы радоваться, но Волкодав все больше мрачнел. Он по опыту знал, что подобное везение ничем хорошим у него не кончалось.
Впрочем, везение продолжалось, и вскоре Волкодаву попался кольчужник, согласившийся обменять две разбойничьи брони на одну веннскую, по его мерке.
Надо было бы радоваться, но Волкодав все больше мрачнел. Он по опыту знал, что подобное везение ничем хорошим у него не кончалось.
С самого дня стычки на лесной дороге он не вытаскивал взятых кольчуг. Теперь он осмотрел их и обнаружил следы ржавчины и спекшейся крови. Прежде чем нести к броннику, кольчуги надлежало хорошенько почистить. Волкодав запасся мелом и древесным углем и отправился на морской берег, думая устроить костер. Город изрядно-таки ему надоел.
– Можно мне с тобой?.. – запросилась Ниилит.
Волкодав не стал возражать. Отчего бы и не побаловать девчонку, так любившую море?
Они шли по городской улице среди кишащего, суетящегося, снующего люда. Волкодав поглядывал на вывески, пестревшие справа и слева и обозначавшие то корчму, то скобяную лавку, то пекарню, где можно разжиться свежими калачами. Волкодав только повел носом, втягивая сдобный аромат, и вздохнул. Одно из веннских проклятий гласило: «Чтоб тебе всю жизнь есть хлеб, не матерью испеченный»…
Он давно уже обратил внимание, что на иных вывесках, кроме ярко раскрашенных, всякому внятных знаков из дерева или кованой меди, красовались еще и буквы. И неожиданная мысль осенила его. Ниилит ведь тоже умела читать. И не только по-саккаремски. Айр-Доннов «Белый Конь» стоял уже в сольвеннской земле, а значит, и надпись на вывеске была сделана по-сольвеннски…
– Ниилит, – попросил он. – Читай мне вывески. Все, где буквы есть…
Ниилит удивилась его просьбе, но послушно стала читать. Волкодав хмурился, напряженно запоминая. Запоминать оказалось неожиданно тяжело, хотя на память он не жаловался никогда. Буквы – это не следы в лесу и не силуэты птиц, летящих над головой. Наука грамоты напоминала ему скорее ухватки рукопашной или приемы с оружием, которые тело усваивает само и само же пускает в ход, когда приходит нужный момент. Волкодав видел, как читали ученые люди. Они не задумывались над каждой закорючкой в отдельности, а сразу схватывали полстраницы. Точно так же он сам отражал вражеский наскок, с мечом или без меча, не задумываясь над каждым движением руки или ноги…
Но самое скверное, – очертания сольвеннских букв были начисто лишены какого-либо понятного смысла. Волкодаву доводилось видеть всевозможные письмена, в том числе и такие, что обозначали сразу целое слово. Наверное, рассудил он, их было не в пример легче запоминать. Эти же…
– Сколько всего букв? – спросил он Ниилит.
– Сольвеннских? Тридцать шесть.
Волкодав подумал и переменил свое мнение. Во всех известных ему языках было не тридцать шесть слов, а гораздо, гораздо больше. Он стал было прикидывать, сколько разных слов можно составить из тридцати с лишним букв… но сразу понял, что этого ему не сосчитать до гробовой доски.
Ниилит искоса поглядывала на своего спутника и медленно, внятно читала ему все новые вывески, особенно стараясь в тех случаях, когда произносилось не так, как было написано. Она сразу поняла, зачем ему все это понадобилось. Поначалу она едва не ляпнула глупость и не присоветовала ему обратиться к Эвриху или Тилорну, но, благодарение милостивой Богине, вовремя прикусила язык. Волкодав был горд и очень упрям, это она уже поняла. Если он решил поучиться именно у нее, значит, была какая-то причина. Ниилит хотела расспросить его, но не решалась. С Волкодавом надо бояться только небесного грома, но и запросто обо всем с ним не поговоришь, это все-таки не Тилорн. Волкодав больше напоминал ей растение сарсан, водившееся в ее родных местах. Тронь его, и плавучий лист сейчас же свернется в зеленый, утыканный колючками шар…
Волкодав вдруг остановил ее, поймав за плечо:
– Погоди… попробую сам.
Он не дал себе поблажки. Вывеска над дверью корчмы состояла аж из двух слов, а рядом был изображен здоровяк с огромным ножом, схвативший за крутые рога упирающегося барана.
– «Бараний Бок», – осторожно, точно идя по болоту, прочитал Волкодав. – Правильно?
– Правильно! – радостно подтвердила Ниилит, заглядывая ему в глаза. И добавила искренне: – У тебя очень хорошо получается – Ты такой умный!
Только Эвриху этого не говори, подумал венн. Упадет ведь. Воодушевленный успехом, он с ходу прочитал еще две вывески и ни разу не ошибся, хотя в одной из надписей встретилась незнакомая буква. Вот только чувствовал он себя так, будто полдня греб, и все против течения. Он вспомнил, как Эврих колол дрова и с непривычки сразу нажил мозоли. Ум тоже можно намозолить, оказывается.
– Ты мне как-нибудь потом нарисуй все буквы, – попросил он Ниилит. – Хорошо?
– Сама-то ты как грамоте обучилась? – спросил он немного погодя, когда оба сочли, что для первого раза более чем достаточно.
Ниилит почему-то опустила голову.
– Меня научил наш почтенный сосед… да прольется дождь ему под ноги, если только Лан Лама еще не унес его душу на праведные небеса…
Волкодав вспомнил:
– Тот самый, что еще хотел купить тебя в жены?
Ниилит только кивнула.
Ну ничего себе сосед, подумалось венну. Ниилит как-то рассказывала о нищем городишке между плавнями и океаном, где ей довелось вырасти. В подобной дыре сойдет за великого грамотея любой, кто способен кое-как нацарапать свое имя. А уж учить… Да кого – соседскую дочку! Волкодав знал Саккарем, страну робких женщин и спесивых мужчин, мнивших о себе гораздо больше, чем следовало бы. Нет, тут определенно крылась какая-то тайна. Волкодаву и прежде случалось об этом задумываться, другое дело, сперва ему было все равно, а потом стало не до того.
– Нечасто, наверное, встречаются такие соседи, – заметил он осторожно. Сам он до смерти не любил, когда его заставляли рассказывать о себе. Значит, и другому вполне могло не понравиться его любопытство.
– Он был похож на Тилорна, – печально ответила Ниилит. – Если бы они встретились, они бы обязательно подружились. Они даже похожи немного… бороды, волосы… Только Тилорн на самом деле молодой, а Учитель был старым…
– И хотел купить тебя в жены? – подозрительно спросил Волкодав.
Ниилит порозовела под его взглядом.
– Все… совсем не так, как ты думаешь, – сказала она венну. – Он жил у нас в ссылке, не имея ничего, кроме своих знаний. Он сам так говорил. Он хотел многому меня научить. Он просто не мог иначе забрать меня у родни…
– Уж не он ли и книги тебе давал? – спросил Волкодав. – Того великого лекаря. Белката… как там его?
– Зелхата, – сказала Ниилит. – Благородный Зелхат отбывал у нас ссылку после того, как молодой шад изгнал его из Мельсины…
– Вот как, – проворчал Волкодав. И надолго замолчал.
Галирадцы, избалованные щедротами Морского Хозяина, с давних пор привыкли пополнять запасы дров на морском берегу. После каждого шторма волны исправно выбрасывали то ободранные коряги, то обломки разбитых корабельных досок, а то и целые бревна. Все это до последней щепки сгорало в прожорливых очагах и печах Галирада и служило горожанам немалым подспорьем. Дрова в Галирад привозили издалека, потому что рубить лес вблизи города давным-давно воспретили волхвы.
А еще город помнил, как пять лет назад в прибрежных валунах застрял громаднейший ствол в ошметках черной коры, до того неподъемный, что вытащить его не смогла даже упряжка могучих тяжеловозов. Тогда ствол начали пилить, но пилы и топоры с трудом его брали. Древесина же оказалась цвета кленового листа осенью. Породу дерева опознал чернокожий мономатанский торговец:
– Это благословенный маронг, драгоценный, как слоновая кость. Он не гниет, почти не горит и отгоняет болезни. Он черен снаружи и красен внутри, как истинный человек. Срубить его – все равно что убить человека. Тот, кто срубит маронг, целый год живет в отдельной хижине, не ест за общим столом и не смеет прикоснуться к жене…
Все лето до осени плотники разделывали чудовищный ствол, точно китобои тушу пойманного кита, а волхвы с молитвами обходили каждую доску посолонь, отгоняя возможное зло. Ибо никто не может быть полностью уверен в неведомом.
В тот год купеческий Галирад натерпелся немалого страха. Что сталось бы с городом, кончись по-иному великая битва у Трех Холмов, так и осталось никому не известным. Уж верно, сидел бы теперь в городе какой-нибудь сегванский кунс, приехавший с далекого острова, и всем заправлял по-своему, по-сегвански. Иные теперь ворчали, что, может, было бы не так уж и плохо. Но это теперь, когда пережитый страх отодвинулся и стал забываться. Известно, после драки всякий умен, особенно если самому не досталось. А тогда, пять лет назад, те же самые люди последнего ратника готовы были носить на руках, не говоря уже о дружинных витязях и о самом кнесе. Посовещавшись, галирадские старцы решили свезти драгоценный маронг в крепость и подарить государю Глузду – хоромам на обновление…