И вот тогда-то стрелы полетели в двоих на мосту.
Это было убийство, расчетливое и хладнокровное. Так жестокие мальчишки, только выучившиеся владеть игрушечными луками, бывает, охотятся на кур во дворе. Вот только молодой щитоносец не пожелал умирать, как привязанная курица. Он бывал в переделках и схватках и понял, что обоим не спастись. Стрелы летели сзади и сбоку, и парень прикрыл старую Хайгал и щитом, и собственным телом. И продолжал идти, хотя с такого расстояния даже добротная кольчуга не могла защитить от прямого удара.
Галирадцы не смогли равнодушно следить из безопасных укрытий за тем, как погибал их друг. Яростно ругаясь, они выскакивали на открытое место и били в ответ. И сами попадали под стрелы,
Заплаканная кнесинка вдруг сдернула с лица сетку и рванулась из-за спин телохранителей, крича:
– Я здесь, здесь!.. Меня убивайте!..
Услышали ее или нет, так и осталось никому не известным. Волкодав и братья Лихие перехватили государыню, не дав ей сделать и шага.
Умирающий, утыканный стрелами воин еще шел по мосту, еще прикрывал собою старуху. До того берега оставалось шагов пятнадцать, когда разбойники сообразили целиться по ногам. Несколько стрел с широкими наконечниками буквально подрезали парня. Он шатнулся, падая на колени, и молча канул в просторную щель между верхними канатами и настилом. И полетел вниз, переворачиваясь и раскидывая руки, чтобы почти сразу пропасть в клубящемся тумане. Никто не услышал ни предсмертного крика, ни удара о дно.
Хайгал оглянулась, посмотрела вниз, ахнула, всплеснула руками… подхватила подол – и порскнула вперед с удивительной прытью, которой невозможно было предположить в согбенной старухе. Не ожидали подобного и разбойники. Несколько стрел расщепило доски в том месте, где она только что стояла. Остальные с визгом пронеслись у нее за спиной, лишь одна, самая удачливая, деранула развевающийся край черной рубахи. Хайгал достигла берега и метнулась за камень.
– Дитятко!.. Переходи!.. – подала она голос некоторое время спустя.
– Одна не пойду!.. – отчаянно закричала в ответ кнесинка.
Еще как пойдешь! – чуть не сказал ей Волкодав. Но ни кнесинку переправить, ни затеять с горцами переговоры о свите и раненых сразу не вышло. Потому что конные разбойники, справившись наконец с отрядом Дунгорма, покинули седла, взяли галирадцев в полукольцо и полезли на них из-за камней. Началась рукопашная.
На площадку перед мостом по-прежнему было не высунуться, и галирадцы не смогли урядить плотную оборону. Разбойники нападали со всех сторон, так что бой между скалами вскоре утратил строй и порядок, сменившись ожесточенной резней. Галирадцы погибали и чувствовали, что погибают. Может, здесь они продержатся чуть дольше, чем продержались бы на открытой равнине. Но спастись не удастся. Как не удалось бы и там. Стрелки прыгали с валуна на валун, на выбор и почти безнаказанно убивая всех, на ком не было белых берестяных личин с прорезями для рта и глаз. Волкодав видел, как на одной из скал у самого края Препоны, где с луками и колчанами устроились двое разбойников, появился Мал-Гона. Одного стрелка могучий вельх уложил ударом меча, второй, стоявший чуть дальше, проворно обернулся и спустил тетиву. Стрела, пущенная в упор, легко прошила и кольчугу, и тело под ней, но Мал-Гона не остановился. Длинный меч блеснул еще раз, и голова разбойника вместе с личиной и шлемом завертелась в воздухе, разбрызгивая красные бусины крови, отлетавшие, точно порванное ожерелье. Обезглавленное тело покачнулось и рухнуло с камня. Мал-Гона уронил меч и сгорбился, прижимая руки к груди. Валко шагнул в сторону, не удержался на скользкой от осевших испарений круглой каменной макушке и беззвучно ушел вниз, в туманную небыль Препоны.
Все это Волкодав видел мельком, вполглаза, уже вовсю рубясь с пятью какими-то головорезами, наскочившими на телохранителей из-за скал. Налетчикам не поздоровилось.
Три воина слишком хорошо знали свое дело. Не зря Волкодав до седьмого пота гонял близнецов по двору галирадского крома. Все-то они выспрашивали о настоящей битве, когда много народа. Теперь вот сами изведали, правду ли говорил им наставник. Больше не будут гадать, как сами поведут себя, ЕСЛИ. Настал час – и ребята не думая пустили в ход умение, беспощадно вколоченное суровым венном в гибкие молодые тела. Волкодав подумал о том, что тех пятерых они вполне раскатали бы и вдвоем, без него. И даже без мечей, просто голыми руками. Он оглянулся на кнесинку: девушка что было сил сжимала вельхский кинжал с позолоченной рукоятью в виде человечка. Она не расставалась с ним после боя в святилище. Она больше не плакала. Ей было страшно, еще как страшно! Но случись драться, от нее не дождутся крика и слез. Она кого угодно встретит вот этим кинжалом. Встретит неумело, но с отчаянной яростью…
Навстречу телохранителям пробился Аптахар с полутора десятками воинов, в основном сегванов и сольвеннов. За их щитами и спинами укрывались Иллад, Мангул с мальчишкой и четыре служанки. Мальчишка сжимал в кулаке подобранный нож.
– Надо к мосту, – сказал Волкодав Аптахару. – Кнесинку и этих, кого сумеем.
Сегван согласно кивнул, уже прикидывая, с какой стороны обходить площадку, чтобы заметило поменьше стрельцов. Волкодав быстрыми, привычными движениями расстегнул на себе ремни, сдернул попятнанный кровью кожаный чехол, потом стащил кольчугу и протянул кнесинке:
– Надень, госпожа.
Он сказал это до того буднично и спокойно, что кнесинка поняла: ВСЕ. Настал ПОСЛЕДНИЙ КОНЕЦ.
– Нет!.. – Она попробовала оттолкнуть его руку. Попробовала бы еще сдвинуть валун, за которым они прятались от стрелков. – Нет!.. Ты… ты сам…
– В меня не попадут, – сказал Волкодав, но кнесинка ему не поверила, и тогда он попросту схватил ее в охапку и силой всунул в кольчугу. – Некогда мне тебя уговаривать, госпожа.
Сопротивляться было бесполезно. Полпуда стальных вороненых колец, еще хранивших тепло его тела, укрыли кнесинку, свесившись ниже колен. Они ощутимо пригибали ее к земле, но вместе с ее собственной серебристой кольчужкой броня в самом деле получилась надежная. Может, и сбережет.
– На мосту держись крепче, госпожа, – наказал Волкодав. – Двумя руками. Да вниз не гляди, незачем.
– Двинулись, оглоблю вам в …! – рявкнул Аптахар. Воины молча взгромоздили щиты и побежали к мосту, держа в живом кольце и служанок, и лекаря со спутниками, и государыню кнесинку. Поначалу она все оглядывалась на Волкодава, оставшегося в одной серой безрукавке, насквозь мокрой от пота и разрисованной разводами крови. Кармашек с картой и книжкой болтался у него на груди. Потом оглядываться стало некогда: в щит, который она держала над головой, начали втыкаться стрелы. Кнесинка только поспевала смотреть себе под ноги, – прыгая по осклизлым булыжникам, недолго было споткнуться. Почему-то она больше боялась упасть, чем угодить под стрелу. Бежать, навьючив на себя почти пуд железа, было неудобно и тяжело, но тело, подхлестнутое страхом и возбуждением, несло груз почти без натуги. Неожиданно воины сдвинулись плотнее, кнесинка оказалась между Лихославом и Лихобором и увидела у себя под ногами вместо камней пугающе тонкие и узкие планки моста. Кое-где в них торчали пернатые стрелы…
– Госпожа! Держись за канаты! – сказал над ухом Лихослав, шедший сзади нее.
Кнесинка услышала его, но не поняла: завороженно смотрела вниз, туда, где в кипящем тумане медленно двигались громадные тени. Лихослав отобрал щит, взял ее руки и положил их на толстые лоснящиеся волосяные канаты.
Если бы кнесинке Елень довелось просто путешествовать здешними местами, она бы, пожалуй, помешкала перед подобным мостом, собираясь с духом и пробуя ногой хрупкие с виду дощечки. А то задумалась бы, не привязаться ли как-нибудь веревкой к канатам. Сейчас недосуг было о чем-то раздумывать, справляться с собой и гнать прочь страх. Верхом и низом посвистывали певчие стрелы, и каждая могла унести жизнь. Кнесинка судорожно засеменила вперед, перебирая ватными руками по упруго натянутым канатам, шевелящимся, скользким. Прямо перед ней была спина Лихобора, в затылок дышал Лихо слав. Братья шли в ногу, сомкнув щиты и пряча между собой свою госпожу.
Они были над серединой Препоны, когда кнесинка, по-прежнему упорно смотревшая вниз, увидела на досочках кровь. Кровь храброго парня, дорого заплатившего за спасение старухи Хайгал, а с нею и молодой государыни. По счастью, колчаны у разбойников оказались не бездонные, и они уже не могли мести мост такой железной метлой, как вначале. Зато теперь они целились гораздо тщательней прежнего.
Кнесинка увидела, как что-то неуловимо мелькнуло примерно на уровне ее колен, и на ноге Лихобора, шедшего впереди, отворилась глубокая красная щель, из которой сейчас же ручьем брызнула кровь. Молодой телохранитель охнул и споткнулся, и этого оказалось достаточно. Нога, ставшая вдруг чужой, беспомощно подломилась. Лихобор выпустил канаты моста, потерял равновесие на скользких от крови досках и вывалился наружу.
Они были над серединой Препоны, когда кнесинка, по-прежнему упорно смотревшая вниз, увидела на досочках кровь. Кровь храброго парня, дорого заплатившего за спасение старухи Хайгал, а с нею и молодой государыни. По счастью, колчаны у разбойников оказались не бездонные, и они уже не могли мести мост такой железной метлой, как вначале. Зато теперь они целились гораздо тщательней прежнего.
Кнесинка увидела, как что-то неуловимо мелькнуло примерно на уровне ее колен, и на ноге Лихобора, шедшего впереди, отворилась глубокая красная щель, из которой сейчас же ручьем брызнула кровь. Молодой телохранитель охнул и споткнулся, и этого оказалось достаточно. Нога, ставшая вдруг чужой, беспомощно подломилась. Лихобор выпустил канаты моста, потерял равновесие на скользких от крови досках и вывалился наружу.
…Позже кнесинка так и не смогла вспомнить, каким образом она поспела упасть ничком, хватая его руку, уже исчезавшую за краем узенького настила. Ее пальцы, только что неспособные как следует ухватиться за канат, сомкнулись на запястье Лихобора и окостенели в мертвой хватке. Когда-то, в далекой другой жизни, когда Волкодав учил приемам кан-киро, она досадовала и злилась: пальцев, видите ли, не хватало даже просто обхватить мужскую жилистую руку, куда там удержать. А вот вцепилась – поди отдери. Лихобор пытался взяться свободной рукой за доски, но ладонь соскальзывала. Кнесинка видела его белое, обращенное кверху лицо с закушенной губой. Еще одна стрела воткнулась в его раненую ногу и осталась торчать. Струйки крови слетали по сапогу. А внизу раскачивалась туманная мгла, показывались и пропадали хищные каменные зубы…
Лихобор вдруг извернулся всем телом и укусил ее за руку. Кнесинка закричала от отчаяния и боли, понимая, зачем он это сделал, но пальцев не разомкнула. Все-таки она бы, наверное, продержалась недолго, но подоспела подмога: мимо ее лица, царапнув жесткими рукавами щеку, протянулись другие, гораздо более сильные руки, схватили парня за шиворот и мигом выволокли наверх. Мужчины потащили Лихобора вперед. Его брат поставил кнесинку на ноги и крепко прижал к себе, в одиночку заслоняя от стрел. Она видела, как оперенная смерть втыкалась в настил, свистела между канатами… Потом вместо досок под ногами заскрипел щебень, и Лихослав сразу поволок кнесинку прочь с открытого места, за скалы.
Исстрадавшаяся нянька бросилась на шею воспитаннице:
– Дитятко!.. Дитятко, живая…
За спиной Хайгал стояли два горца-ичендара, смуглые, широкоплечие, с орлиными перьями в волосах. Кнесинка вдруг спохватилась, холодея, принялась озираться, шарить глазами среди спасенных:
– А где Волкодав?.. Его не было.
– Он остался, госпожа, – сказал лежавший на земле Лихобор. Иллад перетягивал ему жгутом бедро, останавливая кровь. – Он сказал, те полезут на мост, так он их не пустит.
У кнесинки как будто снова разверзлась под ногами Препона, и душа с птичьим криком оборвалась вниз, сквозь смрадный туман, в каменную пасть, в клокочущее небытие. Елень Глуздовна беззвучно ахнула и рванулась из-за скалы назад, на тропу, на мост, через мост, туда, где ради нее погибал единственный на этой земле человек. Она вернется к нему, чтобы… Она…
Лихослав, понятно, никакой глупости совершить не дал. Вмиг догнал, сшиб с ног и прижал к валуну, а над головой кнесинки тотчас пропела чуть-чуть запоздавшая стрела. Девушка вырывалась и плакала, но с могучим парнем сладить было непросто. Лихослав хмуро и молча оттащил ее обратно в укрытие. А потом сказал, наверное, единственное, что могло ее отрезвить:
– Волкодав не затем там остался, госпожа. Вот тогда кнесинка вспомнила свой сон. Лучше было бы ей вовсе его не вспоминать.
Волкодав нисколько не сомневался, что толковые близнецы и без него сберегут кнесинку на мосту, – хотя бы, как тот парень, ценой собственной жизни. Но вот сумеют ли ичендары не допустить разбойников за переправу, если те ринутся через Препону? Насколько он понимал, две сотни лет после Гурцата Жестокого горцам приходилось иметь дело все больше с неумеренно любопытными путешественниками да с молодым Винитаром, имевшим, видно, какие-то понятия о чести. Но отбиваться от разбойников, твердо намеренных перейти? От прожженных душегубов Жадобы?.. Много ли воинов в горской заставе на том берегу? И как прикреплен мост, можно ли его в случае опасности легко уронить вниз? По ею сторону, во всяком случае, канаты были увязаны намертво. Здравый рассудок подсказывал, что ичендары просто обязаны были что-то предусмотреть. Жизнь, однако, давно уже убедила битого каторжника, что полагаться на чей-то здравый рассудок – дело весьма ненадежное. Не знаешь наверняка – проследи сам.
Вот он и собирался за всем проследить сам. Он устроился у одного из камней, державших канаты моста. Если придется совсем туго, можно будет дотянуться и перерубить их мечом. Волкодав заслонился щитом, спасаясь от стрел, поредевших, но от этого не менее смертоносных. И окликнул Аптахара, засевшего под соседним валуном:
– А ты что?..
Сегван пожал плечами, ухмыляясь:
– Ну как же…
Он был старшиной, а значит, вроде отца молодым парням, над которыми поставили его галирадские думающие мужи. Последнее дело было бы бросить ребят, легче самому остаться на смерть.
Уцелевшие ратники, большинство в крови, начали сползаться с разных сторон ко входу на мост. Первыми достигли валунов четверо вельхов, и между ними – шатающаяся, но по-прежнему несломленная Эртан. Потом подоспело несколько сольвеннов во главе с Декшей. Декша тяжело опирался на топор, все топорище которого было черно от крови. Волкодав посмотрел на него и поймал себя на том, что, удивительное дело, переживал за бывшего тестомеса больше, чем за других. Будь у него хоть немного времени, он понял бы почему. Поэтов вообще нельзя допускать туда, где наносят раны и отнимают жизнь. Потому что народ рождает поэтов не всякий год. Для того, чтобы сражаться, существуют люди ничем не примечательные. Такие, как он сам.
Волкодав оглянулся на мост, потом на скалу, где засели стрельцы, державшие мост на прицеле. Когда кнесинка уходила на ту сторону, он наполовину опустошил колчан, пугая этих стрельцов, и кое-кого сумел отправить в Препону.
– Уводи людей, – сказал он Декше. – Кнесинка уже там. Давай мы прикроем!
Как знать, может, им и удался бы еще один прорыв через мост. Но в это время разбойники, ненадолго оставившие осажденных в покое, услышали новое распоряжение главаря. Они почти прекратили стрельбу, потом где-то за скалами коротко рявкнул рог, и ревущая толпа воинов в берестяных личинах с разных сторон ринулась добивать последних защитников переправы. В их намерениях сомневаться не приходилось. Они рассчитывали смять галирадцев и единым духом пролететь через мост. Пролететь, чего доброго, еще прежде, чем там сообразят и отвяжут канаты… Быстроты и храбрости им было не занимать.
– Руби!.. – закричал Волкодав. И сам, дотянувшись, полоснул концом меча по упругим гладким волокнам. Черные плетеные пряди распались, заворачиваясь наружу. Мост охнул и заскрипел, тяжело перекашиваясь. Декша, орудовавший с другой стороны, чуть запоздал, но его удар оказался еще удачнее: топор на длинной рукояти громко лязгнул о камень, одним махом разрубив толстый канат. Удар болезненно отдался в раненой голове молодого старшины. Декша потерял сознание, уронил топор и сам свалился бы следом – спасибо, подхватили друзья. Но дело было сделано. Упругая черная струна отлетела, свиваясь, как обезглавленная змея, мост медленно мотнуло, разошедшийся настил повис, как жреческое ожерелье. Волкодав нацелился рубануть еще раз, но тут рассеченный канат не выдержал, волосяные пряди стали расползаться и лопаться, и наконец мост неотвратимо пошел вниз, взмахнув на прощанье, словно развеваемый ветром мокрый рушник. Завихрились клочья тумана, провожая его полет. Длинное полотнище настила хлестнуло скалы, как плеть, обломки досок с треском разлетелись в разные стороны и пропали внизу.
Вот теперь вправду все было сделано.
Галирадцы вовсю уже резались с насевшими врагами, не допуская их ни ко входу на мост, ни к беспомощным раненым. Но вот рухнул мост, и разбойники в некотором замешательстве откачнулись назад. Желанная добыча окончательно ускользнула от них, и лезть на мечи галирадцев, дравшихся с последней яростью смертников, стало вроде бы незачем. То есть они, конечно, не отступятся и сейчас полезут опять, но больше из мести. А то обойдутся без рукопашной – встанут кругом и не спеша расстреляют ради забавы. Или попробуют схватить живьем, чтобы хорошенько потешиться напоследок…
– Ну уж нет! – прижимая ладонью липкое пятно на рубахе, раздельно выговорила Эртан. – Меня они не получат!
Воительница сидела на самом краю пропасти, свесив вниз ноги. Драться она уже не могла, не было сил. Но сделать одно-единственное движение ей не помешает никто. Глядя на вельхинку, другие раненые, кто мог, тоже стали переползать поближе к Препоне. А если повезет и удастся еще разбойничка с собой утянуть…