Романтический эгоист (журнальный вариант) - Фредерик Бегбедер 8 стр.

Солнце на тосканском побережье влетает в копеечку, но тут все честно, без подставы, ведь район называется Арджентарио.[99] Это полуострый полуостров.

Неподалеку отсюда, в Тарквинии, Маргерит Дюрас играла в лошадки в 1953 году. Мне хочется запомнить все места, где мы были влюблены: запечатленные в этой книге, они войдут в историю. Наша любовь умрет, а книга будет жива.

Странная история. Расставшись с женой, Людо открыл для себя свою дочь. Что, ему жалко было любить одновременно мать и ребенка?

– Сейчас, – говорит он, – мы ходим в Ботанический сад, я ее защищаю, когда всякая мелкота отбирает у нее ведерко, и я ловлю ее, когда она съезжает с горки. Покупаю ей ванильное мороженое, которое она размазывает по щекам. Вернувшись домой, мы танцуем под «All for You» Джанет Джексон. Она обожает танцевать. Она сама ставит диск, и мы начинаем кружиться, нацепив на нос солнечные очки. Поиграв в гостиной минут пятнадцать в вертящихся дервишей, она пьянеет, спотыкается, смеется, тянет кота за хвост, и это так освежает, словно чистый прозрачный источник после долгой летней прогулки.

– Смотри, она пробуждает в тебе талант.

– Подожди, это еще не все. Она требует, чтоб я ее чмокнул, а поскольку я целую ее в губки, она мне говорит спасибо, потом показывает у себя между ног и говорит: «Пипка, пипка!».

– Можно подумать, твоя дочь не такая, как все бабы! Насколько я понимаю, ты пытаешься мне доказать, что ты стал хорошим отцом для своей дочери с тех пор, как расстался с ее матерью?

– Именно так. Почувствуйте разницу. Я стал отцом в тот день, когда ушел от матери!

Я мог раз десять заснуть, выслушивая эту нудную похвальбу новоиспеченного отца семейства, но, поди знай почему, Людо меня восхитил. Не каждый день видишь, как твой приятель влюбляется в собственную двухлетнюю дочку. И потом, в кои-то веки мы не касаемся запретной темы – Франсуазы… Я не в претензии, что он клеил ее за моей спиной, я бы поступил точно так же на его месте. Но как же он упустил ее после того, как она ему отдалась? Наш роман снова делает ее привлекательной в его глазах: классический эффект любовного треугольника. Я не собираюсь накладывать на нее лапу, даже если ревную как бешеный. Каждый за себя, Франсуаза для всех! Ей решать.

Этим летом мы с Людо поменялись жизнями. Теперь он холостяк, а я при бабе. Может быть, я реинкарнация Бурбона Бюссе? Я пытаюсь всех обдурить, делаю вид, что свободен, но вы-то понимаете, что я больше не верю в припарки донжуана из Шестого округа. Сердце мое занято. Надо будет связаться с издательством «Арлекин»[100] и предложить им напечатать «Романтического эгоиста».

Сидел всю ночку в одиночку. Where did you sleep last night?[101] (Ни в коем случае не задавайте этот вопрос, поставленный «Нирваной» вслед за Лидбелли: осторожно, занудство!) Я предпочитаю «Never explain never complain»,[102] даже если потребуется недюжинная выдержка, чтобы не заорать от боли, когда не знаешь, где твоя любимая женщина провела последние 24 часа.

Фраза недели принадлежит Манюэлю Каркассону – издателю, но другу (по прочтении легких заскоков Уэльбека в журнале «Лир»):

– Уэльбек – это мыс Агд в Бертесгадене.[103]

На что Марк Ламброн возразил:

– Вовсе нет: Уэльбек – кельтский друид. Панорамикс у «Криса и Маню»![104]

Если хотите, пусть будет ничья.

Рассказы пишут, когда нет времени на романы. Статьи пишут, когда нет времени на рассказы. А когда нет времени даже на статьи, ведут дневник.

Париж стоит обедни Бьорк в Сент-Шапель. Я явился на бульвар дю Пале без билета. Благодаря какому-то читателю, а по совместительству директору фирмы грамзаписи, мне удалось войти. Последний раз я приходил сюда разводиться.[105] Вот Лионель Жоспен: из Троцкого в тролли. Вот Ив Симон и Стефани Шеврие, Элизабет Кин и Зази, Бертран Канта из «Нуар дезир» и Ален Башунг из «Алена Башунга». Сейчас наисландимся. Я как заведенный прикалываюсь по поводу пантеизма Бьорк и этой идиотской ситуации: весь Париж пришел в церковь, хотя исландка верит только в снег. Но как только она входит в крипту, ее детский голос пробуждает странные чувства в этом святом месте. «Музыка, – сказал Мальро, – это мыслящий шум». Хрен знает что: это не шум, и ни о чем он не мыслит. Музыка – это плачущее волшебство. Думаю, Господь был не против этого языческого концерта. Но когда эскимосочка прошла мимо меня, распевая «All is Full of Love» а капелла между рядами, мне расхотелось шутить. Редко приходилось мне испытывать чувство такой причастности чуду. В конце долго не смолкали аплодисменты. Бьорк не певица, а врата восприятия.[106]

В Париже вновь открылся «Вип». Этим летом женская часть их клиентуры значительно помолодела. Раньше тут снимали младших сестричек наших подружек, теперь их дочек.

– Ты случайно не мамин бывший любовник?

Этот вопрос охлаждает пыл.

– Послушай, твоя мама была очень хороша собой двадцать лет назад, но у нее был тот же недостаток, что и у тебя: язык без костей.

И вообще, не больно-то и хотелось: изменять Франсуазе у меня пока особого желания нет, хотя я и не удосужился отказаться от своей «разгульной жизни» (как она выражается).

Ужинаем в «Нобу» на улице Марбёф. Проблема номер один: мой заказ потеряли. Номер два: никто меня не узнает. Номер три: все узнают Фабьена Бартеза и Линду Евангелисту за соседним столиком. Номер четыре: официанты приносят блюда одно за другим, ровно через три часа ожидания. Номер пять: окружающие галдят больше, чем мы. Явный перебор с МПБ (мегапроблемами богачей). Что свидетельствует о том, что ты разбогател? Постоянные жалобы на жизнь.

Любовь делает тебя непобедимым. Невозможно сдержать влюбленного человека: не вздумайте встать у него на пути. Наконец я достиг своей цели: просыпаюсь по утрам нефтяным королем.

Начиная этот дневник, я хотел стать Оскаром Уайльдом, но, закончив его, стану, возможно, не более чем гетеросексуальным Армистидом Мопином.[107]

Рухнули башни-близнецы. После обеда бассейн.

Марк-Эдуар Наб читает в Интернете отрывки из Апокалипсиса. Конец света в прямом эфире. Надо бежать от начинающейся войны, но куда? Рембо выбрал Абиссинию, но сегодня в Эфиопии неспокойно; Сэлинджер затаился в Корнише, но Вермонт по-прежнему в Америке; Сид Барретт залег в Кембридже, но это союзная территория; Бобби Фишер прячется в Японии, которая кишит опасными сектами; Гоген в свое время обосновался на Таити, но с тех пор это место стало радиоактивным; Уэльбек переехал в Ирландию, но там идет местная религиозная война. Так куда? Остается только Швейцария, по стопам Бальтуса и Годара. Швейцария – единственное антиапокалипсическое убежище. Пора бы уже открыть там счет.

Мы загипнотизированы катастрофами. Некоторых журналистов заносит, они сыплют эпитетами «потрясающая», «невиданная», «поразительная», «сногсшибательная». Что и выдает их жажду ужасов. Они любят смерть в картинках. Таково их ремесло. И они правы: это прекрасно, как «Ад» Данте, «Сад пыток» Октава Мирбо и полотна Фрэнсиса Бэкона. Не надо стыдиться того, что этот кошмар завораживает. Дж. Г. Баллард: «Насилие – это поэзия XXI века».

На Западе скоро исчезнет определенный образ жизни. Мы станем менее свободны в наших передвижениях, за нами будут пристальнее следить. Нам придется выбирать между свободой и безопасностью. От чего мы готовы отказаться, чтобы все время не помирать со страху? Вот конкретный пример: почему последние сорок лет так легко было пробраться в кабину пилота? Поскольку любой «боинг» или аэробус – это оружие массового поражения, уже давно пора нанять охранников для защиты бортпроводников и прекратить всякий доступ к пилотам. Каждой стюардессе – по телохранителю! Надо поставить бронированные двери между салоном и кабиной пилота, которые, как правило, разделены простой шторкой! Как можно было не подумать об этом раньше? Это нелепо и преступно. В компетенцию летчиков не входит борьба с пиратами. Вопрос уже не в том, «есть ли пилот в самолете», а «есть ли кто-нибудь, кто защитит пилота»?

Вечером после падения башен в ночных клубах было пусто. Но на следующий день разразилась тотальная тусовка. Рассуждали просто: раз мы все равно скоро склеим ласты, погребенные под горящими корпусами самолетов и расплавленными фюзеляжами, так оттянемся же напоследок. Третья мировая война – мощный афродизиак. Чтобы закадрить кого-нибудь в наше время, советую начинать так:

– Нам осталось жить всего пару часов. Как насчет куннилингуса? One last scream before the end?[108]

У Шан Са только что вышел новый роман. Узнав о трагедии 11 сентября, она воскликнула:

– Нет, они не могли так со мной поступить!

Это было «ну ни хрена себе!» этой недели.

Апокалипсис сегодня. Мне повезло, что я встретил тебя накануне конца света. Мы сможем полюбоваться им из окна. Атомные грибы отразятся в твоих изумрудных глазах. Скоро не будет воздуха, потом воды, потом мы останемся с тобой вдвоем.

Часто говорят, что красота для женщины то же, что власть для мужчины: их главный козырь в искусстве обольщения. Почему-то при этом забывают, что красивое лицо может быть и препятствием. Красота привлекает вульгарных и уродских кретинов и пугает робких и нежных умников. Красота – никудышный сортировщик, поэтому красотки всегда окружены мудаками. Физическую красоту правильнее будет сравнить со знаменитостью, а не с властью: она столь же эфемерна, фальшива и разрушительна, так что это худший критерий для знакомства.

Рыдаю от смеха, читая «Счастливую глобализацию» Алена Минка в «Монд». Этому экстремальному экономисту пора переквалифицироваться в записные комики. Он напоминает мне одноглазого Панглосса из «Кандида», неустанно повторяющего, что все к лучшему в этом лучшем из миров. Я лично за глобализацию. Повсюду на этой планете я чувствую себя как дома, верю в гегелевского «всеобщего человека», мне глубоко начхать на национальный суверенитет, я худший патриот на этой земле.

Это не мешает мне констатировать, что на данный момент глобализация никого еще не сделала счастливым, даже богачей.

Ужинаю с моей подружкой Неизвестной Блядью.

– Я неслабо вчера поимела.

Она любит так выражаться. «Неслабо вчера поимела» – это не значит, что она потребовала заплатить ей за перепих. Неизвестная Блядь всегда дает бесплатно. Нет, «неслабо вчера поимела» – это значит, что накануне ее крендель отодрал ее с особой свирепостью. Говорите ли вы по-блядски (новый модный язык)? Существует несколько возможностей выразить по-блядски особо удавшуюся ночь любви:

– Трахнули в зад, но это еще цветочки.

– Оттянулась вчера по полной.

– Моя писька в открытом доступе.

– Мне вчера засигарили, мало не покажется.

– Он мне врезал шершавого.

И еще лучше, потому что непонятнее:

– Оттопырили по самое не хочу.

Что значит любить?

Я по тебе скучаю, даже когда ты со мной.

Не забудь от моего имени поблагодарить маму за то, что она тебя родила.

Осень Любовь всей жизни

Способность краснеть сродни импотенции: достаточно заговорить об этом, и вот оно, тут как тут.

Чем мы циничнее, тем больше нас привлекает невинность. Нам нравятся женщины, которые верят в то, во что мы уже не верим. Отсюда и притягательность Лолит: мы не только, по примеру Дракулы, жаждем засосать юную жизнь, нам еще не терпится выцедить их простодушие, откачать иллюзии, напиться оптимизма. Наивность – это опиум для скептиков.

В последнюю минуту перед взрывом кто-нибудь влюбится, и мир будет спасен.

На этой неделе мне исполнилось 36 лет. То есть мне 18 лет уже 18 лет. Этот дневник – своего рода прощание с беззаботностью, история человека, который продолжает делать глупости, хотя юный возраст не может послужить ему извинением. Вот, например, я влюбился в Франсуазу: теперь я уверен, что она спит с Людо и со мной одновременно (каждый раз, когда я заговариваю о нем, она меняет тему – по-моему, она колеблется между нами). Любить эту крезанутую – большая глупость, не любить ее невозможно. Мне полезно немножко пострадать; это меня молодит. Влюбленный, которому уже стукнуло 30, выглядит довольно стрёмно, но любить все-таки менее утомительно, чем ежевечерне выполнять гимнастические упражнения в хелс-клубе «Ритца». И потом, из любви к симметрии, я всегда могу перепихнуться потихоньку с какой-нибудь девицей, чтобы отплатить Франсуазе той же монетой…

Рене Жирар[110] считает, что ложь романтична, а правда романична. По-моему, наоборот: ложь романична (роман – это искусство не говорить правды, отвергать тиранию откровенности, шантаж искренности, диктатуру достоверности), а правда романтична (что может быть поэтичнее и лиричнее откровенности, какое неистовое требуется мужество для того, чтобы просто сказать, что вы думаете на самом деле).

Людо переживает, что видит детей только два уик-энда в месяц. Я пытаюсь его успокоить:

– Отцы созданы для того, чтобы отсутствовать. Так уж повелось: роль отца состоит в том, чтобы исчезнуть до того, как ему найдут замену.

Не думаю, что мне удалось его утешить…

Что касается Франсуазы, то мы по-прежнему избегаем этой темы. Я слишком боюсь потерять разом их обоих.

Линяю с Франсуазой в Амстердам, поесть спейс-кейки. В Музее Ван Гога выставка «Ван Гог и Гоген» повествует об их бурной дружбе. История нам известна: поработав вместе в желтом доме в Арле, они жутко разругались, и во время ссоры Ван Гог отхватил себе пол-уха, пригрозив предварительно Гогену бритвой. Один английский критик высказал недавно новую теорию: это Гоген отрезал ухо Ван Гогу во время ссоры! Просто Майк Тайсон и Эвандер Холифилд![111] Таким образом, от нашего видения проклятого художника не остается камня на камне. Надо пересмотреть догматы долоризма, согласно которым стать гениальным можно только самоуничтожаясь. А на самом деле происходит обратное: если вы гениальны, окружающие вас уничтожают (Антонен Арто догадался об этом уже в 1947-м: «Ван Гог – самоубийца руками общества»).

Амстердам – настоящая столица мира лили (либерально-либертарного), потому что проститутки тут выставлены в витрине, а наркотики – в свободной продаже. Раньше Нью-Йорк назывался Нью-Амстердамом. Над городом на низкой высоте проносятся самолеты, и я ловлю себя на том, что с опаской слежу за траекторией их полета. Секс под воздействием сканка утраивает спазмы: мы не спим всю ночь в номере отеля «Амбассад», потеем и накручиваем лучшие оргазмы в жизни. Любовь, влажные волосы, хочу, еще хочу, еще-еще, запотевают окна. Нам даже соседи в стенку постучали: вот такая обстановочка! Они с радостью выплеснули бы на нас ушат воды, чтобы кровать не скрипела. Я знаю, что никогда с такой частотой кончать не буду; надеюсь, что Франсуаза придерживается того же мнения.

Вчера – вторая бессонная ночь в «Яб юм» (Синджел, 295), самом роскошном борделе Европы. Мне нравится смотреть, как моя любимая изменяет мне с другими женщинами. Я смотрю, как они жадно целуются, мылят друг друга в ванной, мажут кремом груди, засовывают друг другу палец в щелку, и кончаю им на спины. Они испускают хриплые крики, и мы начинаем все сначала, снова и снова. Как все-таки утомителен гедонизм! Не забыть бы предупредить Уэльбека, что ему больше не имеет смысла ездить в Паттайю; амстердамочки весьма умелы. Их девиз – плагиат найковского: «Just do me».

Поправка: месяц тому назад я утверждал, что последняя тихая гавань на планете называется Швейцария, а недавно в Цуге произошла настоящая мясорубка: 15 убитых (из них 3 министра) за несколько минут.[112]

Если уж даже в Швейцарии теперь стрёмно, то ситуация упрощается: никто нигде не может себя чувствовать в безопасности. Теперь любой самолет, микроавтобус, мотороллер, мусорный контейнер и человек в куртке становятся потенциальными бомбами. Невозможно пройтись по улицам города, не пребывая в состоянии непрерывной паранойи. Что угодно может бабахнуть в любой момент. Как ни странно, в этом постоянном напряге нет ничего гнетущего, напротив, это физическое оправдание моего нравственного нигилизма. Апокалипсический гедонизм – вот правильное состояние духа на сегодняшний день. Раз уж мы уверены, что небо непременно рухнет нам на голову, надо немедленно начать жить на всю катушку, это самая здоровая реакция. Салман Рушди прав: жить в роскоши – лучший способ противостояния фашистам-фундаменталистам. После 11 сентября мы ничего не должны откладывать на завтра, потому что неизвестно, состоится ли оно.

Почему мне так хочется, чтобы меня любили? Потому что Бога нет. Если бы я в Него верил, его любви мне, может быть, хватило бы. Некоторые атеисты компенсируют отсутствие Бога, становясь донжуанами. Но можно ли божественную любовь заменить женской?