Вспоминали, как после школы покупали в кулинарии какие-то безумные ромштексы в сухарях и жарили их на обед. А мамины голубцы, которые она крутила полночи, выносили во двор собакам. Хорошие девочки, что говорить!
Про нашу нынешнюю жизнь мы старались не говорить. Все разговоры сводились к тому, что мне, по Галкиному мнению, надо вернуться к мужу. А ей, по моему мнению, от мужа уходить.
Мама уехала в санаторий по путевке, купленной любимым зятем. Я считала, что она должна была отказаться! Она ответила, что здоровье ее ей дороже, чем мои пустые и раздутые амбиции. Галина осталась толерантна, сказала уклончиво: «Здоровый человек понять больного не может. И потом, мы же не купили маме путевку! Как мы можем ее осуждать!» Она права. Все, получается, правы. Значит, и мама права – у всех своя правда.
Мама звонит нечасто. Говорит, что всем очень довольна. Образовалась чудесная компания – по возрасту и интересам. Просит не приезжать – чего мотаться? Ей ничего не нужно, всего хватает.
– Смотри, замуж не выйди! – шучу я.
– А почему бы и нет? – смеется мама.
Интересное кино. Может, и вправду у нее нарисовался кавалер? Не знаю, как на это реагировать, но точно – не радуюсь. Глупость какая-то! Никому этого не надо. Наверное, я действительно жуткая эгоистка!
И все же мне стало легче, хотя боль не отступила, обида не сделалась меньше. Необъяснимо – просто чуть притупилась острота, что ли? Я пыталась анализировать свое состояние – и ничего не понимала. Часто ловила себя на том, что смотрю на свой мобильный и хочу набрать Ленин номер. Но что-то не пускало. Не получится сказать легкое «привет!».
Не получится спросить безмятежно: «Ну, как дела? Что новенького?»
Да и надо ли?
Звонила Веруня и опять уговаривала прокатиться. Куда? Да какая разница? Куда угодно! Хоть в Турцию, хоть в Рим!
Я сказала Веруне, что нет денег, брать с карточки его деньги я не хочу.
– Видала я дур, – вздохнула Веруня. – Но таких!.. Думаешь, ты гордая? Нет! Ты не гордая! Ты глупая! И даже очень!
И Веруня, похоже, обиделась.
Я развеселилась, даже посмеялась от души! Веруня, сама вершина глупости, так меня припечатала! И поделом, наверное! Глас народа, вот что это!
Я стала мечтать о том, как вернется мама и мы все вместе: мама, Галка и Анюта, всем нашим бабьим царством, поедем к маме в Дорохово. И ничего, что домик крошечный – всего две комнатки и кухонька-терраса. Мы разместимся! Конечно, разместимся! И нам будет так хорошо всем вместе! Мы станем ходить в лес и на озеро. Мама напечет пирогов с малиной. Мы с сестрой будем крутить банки с огурцами и мариновать чеснок. А еще – ходить в соседнюю деревню к бабе Нюре за молоком. Если эта Нюра еще жива.
И все у нас будет хорошо! И даже – очень хорошо! И никто не нарушит наш покой и границы нашего женского государства!
Если, конечно, мама не выйдет замуж…
* * *Позвонила Рита Марголина! Вот это радость так радость!
Сашка Марголин был нашим однокурсником – учился в параллельной группе. Конечно, была общая компания, где тусовались все вместе у кого-то на даче или на свободном «флэту». Ездили вместе в Рыбачье. Сашка был лучшим другом Леонида. Они вместе считались лучшими мальчиками курса. Завидные женихи, из хороших семей, хорошо воспитанные, да и внешне загляденье – оба спортсмены, один блондин, другой брюнет. Сашка еще и играл на гитаре. Девок менял, как царственная особа перчатки. А на четвертом курсе появился с Ритой, и все поняли, что это серьезно, более чем. Сашка больше не острил и никого не подкалывал. И стал петь не хулиганские частушки, а задушевные песни, все больше про любовь и верность. И смотрел на Риту печальными глазами. А смотреть было на что! Рита была сказочно красива какой-то нежной, акварельной боттичеллиевской красотой. К тому же она оказалась и умницей, и абсолютно «своим» человеком, без выпендрежа и кокетства. Вместе со всеми убирала со стола и мыла на кухне посуду.
Ее приняли все и сразу – даже самые отпетые циники и остряки. Конечно, Сашке должна была достаться именно такая девушка! Через пару месяцев он сделал Рите предложение. Свадьбу играли у Риты дома, на Кутузовском, в огромной квартире ее деда – академика-физиолога, известного на весь научный мир. Ритины родители прилетели из командировки из Африки – там они работали врачами. Рита жила с дедом и старенькой няней Дарьей Павловной, которую Рита звала – нянюшей. Эта нянюша вырастила не только Риту, но и ее отца. Теперь она стала слаба и слепа, и все хозяйство вела Рита. О том, чтобы отправить нянюшу в деревню к родне и нанять новую прислугу, речи не было. Рита говорила, что нянюша – член семьи. Дед-академик тоже был плох – мучился давлением и ретиво надвигающимся склерозом.
Стол готовили Ритины подружки и родители Сашки. Свадьба была шумной и веселой – как положено студенческой свадьбе. Сашка светился от счастья.
После свадьбы жить, разумеется, остались у Риты. Ритины родители опять упорхнули к носорогам и жирафам.
К пятому курсу почти все переженились, но жили скученно, в основном с родителями. Собирались у Марголиных – там был простор и кубатура. И еще – всегда полно продуктов. Деду-академику еженедельно полагался правительственный продуктовый заказ.
Рита готовила кучу еды – запекала гуся или поросенка, пекла торты немыслимой вкусноты и сказочной красоты. На Новый год огромную, под потолок, елку украшали старинными, чудом сохранившимися игрушками.
Сашка по-прежнему смотрел на жену влюбленным и затуманенным взором. Рита смущалась и краснела, как подросток.
Дед и нянюша всегда на наших посиделках сидели за столом на почетных местах.
Все было замечательно, все были счастливы. Только у всех уже появились дети. У кого-то даже по двое.
А у Марголиных деток не было. Рита боролась изо всех сил, месяцами лежала по больницам, лечили ее лучшие врачи, ездила на курорты. Ничего, увы, не получалось. Ритуля не беременела.
Медицина еще не набрала должных оборотов. Не было ни ЭКО, ни суррогатного материнства. Были только детские дома. Но Сашка не соглашался категорически. Говорил, что ему нужен или свой ребенок, или не нужен и вовсе.
Рита не успокаивалась. Продолжались ее муки долгих пятнадцать лет. Сашка уговаривал ее смириться. Она плакала и продолжала бороться. Умерли и дед, и нянюша. Вернулись из саванны Ритины родители.
Рита стала раздражительна, она вконец измучилась. И тогда Марголины решили уехать. В Канаде у Сашки жила старшая сестра. Рита сказала, что уж там она точно родит. Сашка грустил. Они бросили успешный Сашкин бизнес, Ритину работу в должности заведующей отделения и умотали в полную неизвестность.
Рита, гениальная Рита, сдала экзамен и стала работать врачом – дело почти невозможное и бесконечно сложное. Сашка тоже встал на ноги и получил должность в хорошей корпорации. Они купили дом под Монреалем, на берегу озера с белыми лебедями. Объездили весь мир, катались на горных лыжах, занимались дайвингом и альпинизмом.
Ребенка Рита так и не родила. Не получилось.
Она остановилась в «Метрополе». Объяснила, что жить в родительской квартире не хочет – много суеты, лишних и ненужных разговоров. Квартира давно без ремонта, грязная и запущенная. Родители отказываются что-либо менять и делать ремонт. Просят, чтобы она оставила их в покое и дала дожить так, как им хочется. Договорились о встрече. Рита долго изучала свой ежедневник и назначила свидание назавтра, в восемь утра. Предложила позавтракать. Меня это удивило – какие такие у Риты важные дела? Ведь не бизнесом же она занимается в Москве? Ну да, наверное, встречи с друзьями, родней, родителями. Понять можно, но как-то неприятно зацепило.
Встала я в шесть – привести себя в божеский вид. Надо постараться! С Ритой мы не виделись лет десять, не меньше.
Ровно в восемь я стояла в холле гостиницы. Рита вышла из лифта. Увидев меня, улыбнулась и прибавила шагу. Конечно, обнялись и расцеловались. Никакой неловкости.
В ресторане заказали завтрак и кофе. Есть совсем не хотелось. Хотелось говорить, говорить и смотреть друг на друга. Я отметила про себя, что Рита выглядит прекрасно. Очень ухоженная, морщин практически нет. Ровный, гладкий открытый лоб, свежие губы. Едва уловимая, умная утренняя косметика, легкий такой освежающий макияж. Только глаза… Глаза выдают возраст. Впрочем, глаза печальные были у Ритуши всегда.
Сначала общие вопросы: как ты, что ты, как здоровье? Как дочка, сестра, мама?
Дальше – вопрос о Леониде. Как он, как бизнес, как себя чувствует?
Я долго молчала и не поднимала на Риту глаза. А потом сказала:
– Здоров. Не беден. Вполне успешен. По-прежнему строен и подтянут. Наверное.
Рита тихо уточнила:
– В каком смысле – наверное? Давно не виделись? – попробовала пошутить она.
Я кивнула и, не сдержавшись, все рассказала. Рита слушала молча, ничего не комментировала. Когда я замолчала, она спросила:
В ресторане заказали завтрак и кофе. Есть совсем не хотелось. Хотелось говорить, говорить и смотреть друг на друга. Я отметила про себя, что Рита выглядит прекрасно. Очень ухоженная, морщин практически нет. Ровный, гладкий открытый лоб, свежие губы. Едва уловимая, умная утренняя косметика, легкий такой освежающий макияж. Только глаза… Глаза выдают возраст. Впрочем, глаза печальные были у Ритуши всегда.
Сначала общие вопросы: как ты, что ты, как здоровье? Как дочка, сестра, мама?
Дальше – вопрос о Леониде. Как он, как бизнес, как себя чувствует?
Я долго молчала и не поднимала на Риту глаза. А потом сказала:
– Здоров. Не беден. Вполне успешен. По-прежнему строен и подтянут. Наверное.
Рита тихо уточнила:
– В каком смысле – наверное? Давно не виделись? – попробовала пошутить она.
Я кивнула и, не сдержавшись, все рассказала. Рита слушала молча, ничего не комментировала. Когда я замолчала, она спросила:
– Что будешь делать дальше? Решила?
Я попробовала пошутить:
– Начну новую жизнь! Может, еще замуж выйду! Чем черт не шутит? Проживу не только новую жизнь, но и вторую!
– Вряд ли, – серьезно отозвалась Рита. – Ты его любишь – это очевидно. Хотя и ненавидишь тоже, разумеется. Простить уже хочешь, но еще не можешь. Не можешь понять, за что он с тобой так обошелся. И презираешь, и скучаешь, и жалеешь – и его и себя. Не знаешь, как быть и что делать. Самое сложное – что ты не можешь это решить для себя. Вот в этом вся проблема.
– Ну, ты даешь! – Я просто восхитилась Ритиной точности и проницательности. – Так грамотно сформулировать для себя даже я сама не смогла! Господи, откуда это у тебя? Ты ведь не психолог и не психиатр вроде?
Рита откинулась на стуле и улыбнулась:
– Откуда это у меня, говоришь? Пойдем в номер. Мне надо немного полежать – очень болит спина. Была травма позвоночника, довольно серьезная. Долго сидеть не выдерживаю – извини.
Мы поднялись на третий этаж. Номер оказался огромным и роскошным. Я с интересом разглядывала шелковые штофные обои, комоды на гнутых, позолоченных лапах и зеркала в витых и тяжелых рамах.
– Впечатляет? – усмехнулась Рита.
Я кивнула:
– По-моему, слишком пафосно. Слишком роскошно.
– Да это Марголин, не я, как ты понимаешь. Мне бы хватило койки в студенческом общежитии. А интеллигентному Марголину на старости лет полюбились пафос и выпендреж. Будто в детстве недоедал, – вздохнула Рита. – Впрочем, все это московские штучки. Здесь определенно все еще встречают по одежке. Ну а он же здесь замутил серьезный бизнес. Надо попылить в глаза партнерам! Ты бы еще видела, на каком лимузине он здесь разъезжает! Чокнуться можно!
Мы рассмеялись.
– Ну дети мужики, дети. Что поделаешь! Все им в игрушки поиграть! – заметила я.
– Да уж, в игрушки! – повторила Рита и нахмурилась. – Ты залезай на кушетку, удобно! А я на диванчик прилягу, спину полечу!
Устроились. Рита в полный рост вытянулась на диване, положила под шею подушку и чуть откинула голову. На лице появилась гримаса боли.
– Мучаюсь уже пятый год. А операцию делать боюсь даже в Канаде. Позвоночник может повести себя непредсказуемо! Так что мои знания мне и мешают! – Она попыталась улыбнуться. – Может, хочешь чего-нибудь? Кофе или чай? Давай закажем!
– Нет. Ничего, спасибо!
Повисло неловкое молчание.
Рита заговорила первой.
– Посмотри на комод, – кивнула она. – На фотографию, в смысле!
Я обернулась, встала и подошла поближе. На зеленой мраморной столешнице комода стояла фотография мальчика лет пяти, кудрявого и щекастого, одетого в ковбойские сапоги и шляпу.
Я с недоумением посмотрела на Риту:
– Не поняла, извини.
Рита приподнялась на локтях.
– Вот так, с налету, разве можно это понять? Перед тобой Марголин-младший. Наследник, так сказать.
Я молчала, не решаясь задать следующий вопрос.
– Не робей! – усмехнулась Рита. – Родительница не я, как ты понимаешь. Родила этого ребенка его любовница. Временная, как он утверждает. Наверное, это так. Почти уверена. Да ты садись! – Она устроилась поудобнее, видимо, больная спина давала о себе знать. – Разговор нелегкий и долгий. Садись! А то не ровен час… От наших-то новостей! Короче говоря. Лет семь назад Марголин начал ездить в Москву. Все тогда подались, а чем он хуже? Знаешь, у него появилась какая-то нездоровая страсть к наживе. Это было так на него непохоже! Я не узнавала своего милого и интеллигентного Сашку. Дом – больше прежнего. Богаче. В более дорогом районе. А зачем нам на двоих такой огромный дом? Непонятно. Но он страшно им гордился. «Ладно, – думаю. – Прощу ему эту слабость и эти игры». Дальше – машины. «Бентли». Зачем, господи? Ну кто мы такие? Такие машины для звезд и миллионеров. Да, я – успешный врач. У него успешный бизнес. Все, что могли, мы себе и всем доказали. Времена доказательств прошли. Но ему были нужны атрибуты роскошной жизни. Я сначала боролась, возражала, а потом смирилась. Думала, да бог с тобой! Наиграешься и успокоишься. Не тут-то было. Видимо, так Москва на него подействовала. Все эти нувориши, хозяева новой жизни. А потом… Впрочем, только такая дура, как я, не задумывалась о следующем этапе большого пути своего мужа. Потом в Москве у него появилась баба. Сначала я не догадывалась – ведь привыкли друг другу верить! Безоговорочно верить, слепо. Столько вместе прошли, столько дерьма съели. Я, наивная, думала – ничего плохого случиться не может! Все плохое и трудное мы уже пережили! Потом начала что-то чувствовать. Вроде – и фактов никаких, а на душе неспокойно. Погано как-то на душе. Спать – извини – он со мной перестал. Ну, думаю, устает: перелеты, волнения, бизнес. Да и возраст – не мальчик ведь! Ладно. Что долго рассказывать. – Рита резко села на диване. – Про ребенка я узнала случайно. Как обычно это бывает. Раздался звонок из России, и мне все обстоятельно доложили. Этой его девице двадцать восемь лет, секретарша его партнера. Красотка, образованная – институт и два языка. Даром что секретарша. Платили ей так, что и кофе будешь подавать, и реверансы делать.
Он потом объяснял, что любви никакой не было. Так, легкое влечение. Хотя я бы его быстрее поняла, если бы он влюбился. Нет, он твердо стоял на своем: никакой любви. Абсолютно чужие люди. Он думал, что так мне утешительней. А вот о ребенке мечтал все эти годы, о парне, конечно. Наследнике, как он выражался. А ей родить – раз плюнуть. Молодая и здоровая женщина. Он обещал полное содержание ей и ребенку. Оплатил роды в Лондоне. Купил ей квартиру на Патриарших. Нанял домработницу и няню. Короче говоря, все свои обещания сдержал. Приличный ведь человек! Кто ж сомневается! Ребенок и его мать ни в чем не знают нужды. Когда все это открылось, он даже не отпирался. Сказал: «Да, хотел ребенка. С матерью мальчика отношения чисто деловые». Сына он обожает и этого не скрывает. Меня по-прежнему любит и расставаться со мной не хочет. Объяснял мне, бестолковой, что в нашей жизни ничего не поменялось! Понимаешь? Он искренне так считает и в этом уверен. – Она замолчала, а потом добавила: – Вот в этом-то и весь ужас! Я все думаю – неужели не было более щадящего способа для решения этой проблемы? Ну, чтобы не так меня уничтожить? Чтобы не катком по грудной клетке? Суррогатное материнство, например? Или что-нибудь еще. Или просто поставить меня в известность. Все объяснить. По-человечески со мной обойтись. Или я этого не заслужила? – Рита замолчала.
У меня тоже не было сил говорить. Потом я тихо спросила:
– А ты не хотела от него уйти?
Она рассмеялась:
– Не хотела? Да о чем ты говоришь – не хотела! Я от него и ушла – на долгих полгода. Уехала в горы, сняла домик в две комнатки. Гуляла, топила камин. Природа там абсолютно девственная – она меня успокаивала, в чувство приводила. Там я начала спать по ночам. Сашу попросила не искать меня. Не писала, не звонила никому – не только ему. Потом уехала на месяц в Париж. Ходила по музеям, гуляла на набережной, сидела часами в кафе. Вот там я поняла одну вещь. Самую важную, надо сказать: он не имеет права лишать меня моей жизни! Просто не имеет права! Это – моя жизнь. И прожить я ее просто обязана. Столько, сколько мне отпущено. И никому не дозволено приближать мою смерть, лишать меня воли и вкуса к жизни. Понимаешь? Почему ради его удовольствий, его желаний, его капризов я должна отменить свои удовольствия, желания и капризы? Впрочем, какие там у меня капризы… И я решила жить. Думаешь, это просто? Ведь ни из головы, ни из сердца свою боль и обиды не выкинешь. И то, что случилось и будет продолжаться дальше, не отменишь, как ты этого ни хочешь!
Я накупила в Париже кучу тряпья и обуви. Тряпки даже не мерила – неохота было. Вернулась домой. Да, домой! Потому что я успела полюбить этот дом, украсить его, сделать его удобным и комфортным для себя. Я полюбила цветы, которые росли в саду. Почему я должна оттуда уехать?
Сашка не понимал, что происходит. Смотрел на меня, а спросить боялся. Мы почти не разговаривали – привет, пока. Каждый жил своей жизнью. Он не выдержал первым. У него началась истерика, он кричал, что так больше продолжаться не может. Что я измучила его, бедного. Что я садистка и мазохистка в одном лице. А я спокойно на него смотрела, без эмоций. Это распаляло его еще больше. Я поинтересовалась, какие у него ко мне претензии и как он хочет изменить нашу жизнь. Он ответил, что такой режим отношений его категорически не устраивает. Напомнил мне, что я его жена. Молил о прощении и – смешно – обещал исправиться. Умолял к нему вернуться. Говорил, что не может без меня жить. Не чувствует вкуса еды, не видит солнца и вообще – не хочет жить.