– Не видел. Не знаю.
Оставался последний труп – владелец бинокля с прибором ночного видения. Этому пуля, летящая с крыши, перебила позвоночник, оставив лицо невредимым, и рассмотреть лицо можно было без проблем.
– А это знакомая личность. Он из узбеков, которые стройкой командовали. Там, в горах… Правда, он не всегда на базе жил, только приходил. Но раз в неделю бывал обязательно.
– О чем он говорил с бандитами? И со своими узбеками говорил? – строго спросил следователь.
– С нами он не разговаривал, узбеки общались на своем языке… А с местными – по-русски. Но к самим разговорам я не прислушивался. Только отдельные слова иногда доносились.
Следователь стал составлять протокол, а я спросил у Желобкова:
– Вещи убитых осматривал?
– Обязательно, – кивнул майор.
– Какие-нибудь намеки на Китай были?
– Нож.
– Что – нож?
– Помнишь, ты рассказывал… Нож китайского спецназа. Блестящий, с украшениями. Мы еще над тамошними вкусами смеялись.
– Помню.
– Такой нож был вот у этого, – Желобков толкнул ногу третьего бандита, который во время нападения держал на прицеле манекен.
– Не у узбека?
– Нет. Точно у этого. Я сам с пояса снимал. Блестящая игрушка с номером и двумя иероглифами. Сталь дерьмовая, я бы себе такой не взял. Это не нож для боя, хотя и острый.
– Тебе и твоего хватит, – кивнул я на пояс майора.
Желобков положил руку на свой НРС-2[13]. У меня тоже имеется такой нож, но я держу его в рюкзаке, предпочитая вместо него носить на поясе хороший нож дагестанского производства, имеющий булатный клинок. На мой вкус, дагестанские ножи – лучшие в мире и вообще лучшее, что производится в республике. И пусть он не стреляющий, но стрелять я все равно предпочитаю из автомата, в худшем случае из пистолета. А как оружие дагестанский булатный нож ни с каким другим не сравнится.
– Где этот сувенир?
– Генерал на экспертизу забрал, хочет специалистам показать.
– Ладно, иди подписывай протокол опознания, следак зовет. Потом будем дельталет готовить. Нам с Никифоровичем сегодня летать.
– Поспал бы хоть часик…
– В воздухе посплю, когда Никифорович править будет. В полете хорошо спится…
2Когда мы уже выкатили мотодельтаплан за ворота, позвонили с КПП: пришла машина из антитеррористического комитета, и меня требуют к воротам.
Желобков с Казионовым не принимали участия в выкатывании мотодельтаплана – они засели вместе с Николаем за картой. Тот с географическими, а тем более с топографическими картами работал плохо, поскольку, как сам признался, был когда-то преподавателем филологии в педагогическом университете, и карты вообще не входили в вопросы, которыми он интересовался. Тем не менее, наверное, еще со школьного детства он помнил, как обозначаются горы, как – реки, а как – долины и леса. И потому, разобравшись, с какой стороны он вошел в город, стал вместе с двумя майорами постепенно «продвигаться» по долинам все выше и выше. Мне хотелось надеяться, что, пусть и не точное место базы, но хотя бы приблизительный район определить общими усилиями они смогут.
Я не успел дойти до КПП, когда меня остановил телефонный звонок от генерала.
– Тридцать Первый, как настроение?
– Вашими молитвами, товарищ генерал… Готовимся к полету. Только что позвонили с КПП, приехала от вас машина. Я как раз туда и направляюсь.
– Это хорошо. Но я по другому поводу. Добыл для твоей группы две БМП вместе со стрелками и водителями. Отправлю через полчаса. Комендант уже предупрежден, поставит новых людей на довольствие. Продовольственные аттестаты у них с собой. Ставить машины можете под окнами казармы, а можете и в ангаре. Там места, я видел, хватит еще на пять БМП. Заправку обеспечивает комендатура.
– Спасибо, товарищ генерал! Я распоряжусь, чтобы майор Желобков их встретил, пока мы с Волоколамовым летаем. Стрелков можно было бы и не присылать – у нас есть, кого в башню посадить. Но если уж дали профессионалов, пусть так.
– Еще, Тридцать Первый… Наши эксперты хорошо рассмотрели камеру, что прострелил твой снайпер. Сама камера корейского производства, но вот аккумуляторы в ней стоят китайские, «долгоиграющие». Это ни о чем вроде бы и не говорит; мы пока выясняем, не ставятся ли такие аккумуляторы на корейские камеры серийно. Но может что-то и значить…
– Может, – согласился я. – Как и нож, который вы забрали. Если решили взять себе, не рекомендую. Сталь плохая. Держит только заводскую заточку, потом тупится, и наточить будет невозможно. К тому же хрупкая при боковом воздействии.
– Я, Тридцать Первый, вышел из возраста, когда в ножички играют… Нож на экспертизе, но по нему пока данных нет. Нет пока и ответа из Узбекистана по нашему запросу. Если будет, я тебе позвоню. Сможешь в воздухе ответить?
– Постараюсь, только звоните дольше. Пока там достанешь, пока передашь управление…
– Договорились. Не прощаюсь. Жду твоего доклада.
Дойдя до КПП, я проверил в журнале номер телефона Желобкова, предупредил дежурного о скором прибытии в наше распоряжение двух боевых машин пехоты и о том, что комендант в курсе дела и согласен. И вышел к генеральскому «уазику». Водитель, уже привычный к выполнению обязанностей почтового курьера, передал мне под роспись не просто футляр, а целую коробку, еще, кажется, невскрытую. Значит, техника новая, и с ней требуется слегка повозиться. По крайней мере, следует полностью зарядить аккумуляторы, которые наверняка разряжены. До первого полета мы, естественно, сделать это не успеем, но бинокль можно оставить и под присмотром Желобкова…
Я вернулся к дельталету, когда в него уже усадили Волоколамова. Не знаю, насколько канительной была погрузка, но устроился Никифорович вполне сносно, и его нога, просовываясь рядом с моим сиденьем, ничуть мне не мешала.
Майор Желобков наличию второго бинокля обрадовался так, словно это был ему персональный подарок. Я объяснил, что после окончания операции один бинокль придется вернуть генералу, а второй мы постараемся каким-нибудь образом «списать» по акту как утративший свои технические качества в связи, предположим, с попаданием осколка самодельного взрывного устройства.
Перед посадкой я все же посмотрел проложенный на карте маршрут, который два майора сумели вытянуть из воспоминаний отставного бомжа. Он был еще не завершен, но Желобков предполагал, что дальше дело пойдет легче, поскольку не все долины проходимы, и какие-то направления можно будет сразу отметать.
– Работайте, – согласился я.
– Какая-то поддержка со стороны группы нужна? – поинтересовался мой заместитель.
– Если летать умеешь, бога ради, лети за нами при попутном ветре хоть на всех парусах.
– Не умею, – скромно признался Желобков.
– Если сверху будет видно что-то хорошее, я позвоню, – пообещал я, памятуя, что в районах, где мы работаем, вышки сотовой связи стоят везде, и, кажется, только в самом глубоком ущелье, в окружении скал, есть возможность остаться без связи. А наверху, в воздухе, потери связи вообще не может быть.
– Это ты о красивых пейзажах?
– И о них тоже…
* * *Я, конечно, запомнил все, что нанес на карту Желобков после беседы с Николаем. Память у меня профессиональная, и карты я запоминаю с первого взгляда. Обычно во время операции даже планшет не раскрываю, чтобы посмотреть просчитанный маршрут. Тем не менее я не поленился и перенес данные на свою карту и попросил сделать то же самое Волоколамова. Это заняло еще несколько минут, потому что ему работать с картами было неудобно – он уже сидел в «тележке». Но справился и в тесноте. Только после этого я уселся в свое кресло и поднял руки в знак готовности. Это же было сигналом к офицерам группы отойти подальше от винта.
Взлет прошел в нормальном, уже опробованном режиме – все точно так же, как в первый раз. Но теперь я уже знал, куда лететь, и не кружил в воздухе, пробуя разные возможные варианты полета. Ветер был чуть-чуть покрепче, чем хотелось бы, но встречным, и это полету не мешало. Гораздо труднее было бы лететь при попутном ветре. Вот возвращаться, если ветер не изменится или хотя бы не станет слабее, будет сложно. И потому нам требовалось экономить топливо, хотя мы и взяли с собой запасную канистру уже разведенного с маслом в необходимой пропорции бензина, прикрыв ее снизу и с внешней стороны нагрудными керамическими пластинами от бронежилета.
Выстроив курс полета, я выключил двигатель и перешел в планирующий режим. Волоколамов, сидящий изначально выше меня и имеющий больше возможности для обзора, сразу стал присматриваться к местности с помощью бинокля с тепловизором. Мы такими приборами не избалованы, а тепловизор, как и всякая электроника, требует хотя бы первоначальных навыков работы с ней. И Никифорович оттачивал свои навыки в небоевой обстановке. За это его можно было бы только похвалить, но я, признаться, не знал, на какое количество часов хватит заряда аккумулятора, и потому напомнил капитану:
– Ты между делом к индикатору заряда батареи приглядывайся, чтобы не остаться в нужный момент «без глаз». Осваивай, но в пределах разумного.
– Понял, командир, – капитан выключил прибор и убрал бинокль в футляр. – Тогда дайте порулить, что ли…
Капитан помнил маршрут, наверное, не хуже, чем я, да и карту под рукой имел, и потому я без сомнения согласился. Полет проходил на достаточно большой высоте. Чтобы избежать крутых виражей, я предпочитал лететь над ущельем на высоте около километра. Было холодновато, но одеты мы были тепло, и потому такой полет неприятностей не доставлял. В начале пути мы еще видели дорогу. Она вела к горному селу, которое отставной бомж, опасаясь из одного рабства попасть в другое, обошел стороной. Но он запомнил наличие в селе пяти с половиной средневековых башен, характерных для Кавказа «отметин», и потому Желобков с Казионовым, знающие это село, сразу правильно сориентировались в направлении. Башни есть и в других горных селах, но здесь средняя наполовину развалена, а крайняя левая, если идти со стороны гор, наклоном похожа на Пизанскую башню и тоже грозится вскоре рухнуть. В других селах таких примет не было.
Нам не нужно было петлять, как когда-то пришлось Николаю, и потому до села мы добрались быстро. Да и ходить наш бомж при всем желании со скоростью семьдесят пять километров в час не мог. Мы же при включенном двигателе летели именно с такой скоростью и сбросили ее только при выключенном двигателе.
Когда показалось село, облетать которое далеко стороной мы не стали, я взял у капитана бинокль, чтобы опробовать режим тепловизора для скрытых объектов. Подстроил бинокль под свои глаза и очень скоро «выцепил» характерное свечение биологически активных объектов за изгородью из кустов. Там были человек и собака, а чуть дальше шли около десятка овец. Более того, я даже сумел определить, что человек при движении опирается на палку, хотя саму палку тепловизор, естественно, показать не мог. Но положение руки говорило, что это старик, которому без палки передвигаться трудно.
Этот опыт нам был необходим, чтобы точно знать, что мы сможем увидеть бандитов в горах, когда они будут прятаться. А прячущихся за камнями, как я уже раньше убедился, тепловизор беззастенчиво определяет по идущему вверх теплу. Выгнать же человека из-за укрытия и поставить его под прицельный выстрел вооруженному специалисту достаточно легко. Для этого нужно самое большее три предварительных выстрела, которые выгонят любого непрофессионала из места, в котором его достать невозможно. К тому же у нас будет преимущество в высоте; следовательно, для нас укрытия вообще не могут быть преградой. А уж про преимущество в маневре я и не говорю. Хотелось только надеяться, что бронированная система дельталета не подведет. Осколки взрывного устройства система выдержала, должна и пули выдержать. А прочность крепления я сам проверял. На совесть сделано, с пониманием. И снизу достать нас можно только случайно.
Миновав село и оставив на склоне горы, круто поднимавшемся от берега реки, целую группу мужчин, наблюдающих, приложив ко лбу руку козырьком, за странной птицей в небе, которой они никогда в своих краях не видели, мы спокойно полетели дальше. В нас никто не стрелял, и мне тоже почему-то стрелять ни в кого не хотелось, хотя автомат я держал на коленях. К слову, мне никогда не верили всякие правозащитники и журналисты, посещающие Северный Кавказ, – а из журналистов сюда почему-то рвутся в основном те, кто желает писать о российской армии негатив, – так вот, мне никогда не верили, когда я говорил, что вообще не люблю стрелять в людей. У одного швейцарского или французского, не помню точно – может, даже какого-то африканского писаки, разговаривающего по-французски, – чуть глаза не вылезли из орбит, когда он такое услышал…
Но дальше начались сложности с освоением маршрута. Показания отставного бомжа Николая опирались на то, что шел он к селу по скотопрогонной тропе. Но таковых было две, и каждая из них могла быть той самой. По большому счету, эти тропы, по которым веками гоняли на пастбища скот, представляли собой нормальные грунтовые дороги. Может быть, по ним даже иногда ездили машины – по крайней мере, сверху мне показалось, что там существует накатанная колея, которая может образоваться только от колес. Впрочем, это могли быть колеса трактора. Сено в село возили с горных лугов, и трактор был обязан время от времени здесь курсировать. Этот вопрос уже обсуждался у генерала, когда исследовались показания Николая о строительстве базы. Стройматериалы доставляли сначала на тракторе, а потом переносили пешком на плечах рабов. Но сам он ни разу за стройматериалами не ходил и потому пути этого не знал. И вообще не видел, чтобы трактор приезжал на само строительство. Даже котлован в каменистой и скалистой почве выкапывали исключительно силами рабов. Для того их туда и пригнали. Сам Николай работал в небольшом карьере, тоже разрабатываемом рабами. Каждый день их попарно отводили в карьер, расположенный в сорока минутах ходьбы, неподалеку от строительства. Там они собирали в корзины мелкие камни, исполняющие роль щебня, или дробили кувалдой крупные валуны. Вечером, зацепив крюками, тащили корзины к стройке. Теперь путь занимал уже полтора часа. Паре рабов всегда придавался охранник, который чаще всего спал неподалеку. Именно этим и воспользовался Николай, чтобы убежать. Он и напарника уговаривал, но тот категорически отказался, ссылаясь на слабость в ногах и неумение долго ходить. Для него было легче оставаться рабом, чем прилагать усилия для бегства. Вообще на Кавказе, причем не только на Северном, применение рабского труда широко распространено и считается чуть ли не нормальным явлением. Зачем заводить какие-то механизмы, если можно заставить рабов копать котлован или добывать щебень? Тем более что котлованы эти, в соответствии с местными традициями, не копали глубокими.
Майор Желобков, прокладывая маршрут на карте, опирался на дополнительные сведения о местности. Например, сколько ручьев пришлось перейти Николаю на конкретном участке. Но память иногда все же подводила отставного бомжа, и он что-то путал. И потому маршрут раздваивался. Правда, один считался все же более предпочтительным и был проведен сплошной линией, а второй – только пунктиром. Естественно, мы полетели по наиболее вероятному, с точки зрения Желобкова. Но сам майор сказал, что его вероятность опирается на то, что базу строили в горном лесу. А по другому маршруту лес можно встретить только на ближних подступах. Если бы Николай шел оттуда, он добрался бы до города в два раза быстрее. Этот аргумент был, можно сказать, решающим и самым весомым из всех предыдущих логических построений. По крайней мере, на мой взгляд, как и на взгляд моего заместителя.
Ущелье мы преодолевали по верхам. Я убедился, что капитан Волоколамов, несмотря на травмированную ногу, с руками управляется превосходно, а это, в свою очередь, сказывалось на качестве управления мотодельтапланом. По крайней мере, нам дважды встречались так называемые воздушные ямы, образовывающиеся при смещении потоков воздуха. В горах они встречаются чаще, нежели на равнине. Но оба раза Волоколамов удачно выравнивал крыло и корректировал полет. Надо сказать, что такие действия требовали большой силы рук, но Никифорович был человеком тренированным, как и все офицеры моей группы, и травма ноги не мешала ему. Мне же он таким образом позволял отдыхать.
А я пользовался своим отдыхом с пользой для дела и не отрывал от глаз бинокль. Правда, к тепловизору не прибегал. Но пока мне хватало возможностей собственно бинокля. Одно место, когда проложенный в карте маршрут уже давно закончился, меня заинтересовало особенно и заставило всматриваться пристально. Да и любого следопыта должно насторожить явное присутствие тропы там, где места официально не обжитые. А тропа была хорошо протоптанной. Может быть, если ее оставили бандиты, то это не столько продукт их неаккуратности, сколько ошибка погоды. Обычно в это время года горы уже покрываются снегом, и старую тропу было бы уже, наверное, не видно под его слоем. В летний сезон тропа тоже может остаться неприметной среди травы, если не разглядывать ее сверху, причем искать целенаправленно, и не из самолета или вертолета, а с такого летательного аппарата, как мотодельтаплан.
Я обернулся и сделал знак рукой, показывая Волоколамову на тропу. Тот кивнул и положил дельталет в вираж, чтобы облететь место по кругу. Результат сказался почти сразу. Мы увидели под скальным обрывом небольшой карьер – явно дело человеческих рук. И я сразу оценил, сколько труда пришлось затратить рабам, вытаскивая оттуда камни. Много камней. Без всяких механизмов, вручную сделать такой кратер было делом непростым. Бандиты рабов, видимо, не жалели. Значит, было ради чего стараться…