– Успокойся! От слухов толку немного, а что случилось, то случилось. Расследование для того и нужно, чтобы предотвратить подобный ужас в будущем.
– Вот как? – перебил кто-то. – А скольких членов экипажа вызвали на допрос? Я слыхал, всего лишь трех из многих сотен. Думаете, этот парень добьется справедливости? Да ни за что. Вам должно быть стыдно!
– Я не судья и не присяжный. Я просто выполняю свою работу, и нечего сваливать вину на меня. А ты должен жить дальше. Многим пришлось гораздо хуже, чем тебе. – Поддержка, которую неожиданно получил Анджело, разозлила клерка. – Если не уйметесь, я позову управляющего! – пригрозил он.
Все слова были сказаны, однако Анджело вновь вытащил из кармана пинетку и показал толпе.
– Мне придется жить с этим. Я убил свою дочь, – тихо проговорил он. – А ведь я даже ни разу на руках ее не подержал, она родилась после того, как я уехал в Америку. – Он достал истрепанную фотокарточку. – Вот все, что у меня осталось, только фото. Мои Мария и Алессия…
– Какое красивое имя, – сочувственно произнесла женщина из очереди.
– Так звали мою бабушку. – Анджело осенил себя крестом.
– Ну, все, ступай, выпей кофе и соберись с духом, – проворчал клерк. – Нельзя торчать здесь весь день и прогуливать работу.
– Как может человек работать, если он лишился целого мира? Почему это произошло именно с нами? Чем моя жена и ребенок заслужили это наказание?
– Понятия не имею, сынок. Что это за Господь, который одним оставляет жизнь, а у других забирает?.. Прости, тебе пора. Видишь, какая длинная очередь?
Анджело развернулся. Посмотрев ему в спину, клерк негромко произнес:
– Удачи. Может, когда-нибудь ты узнаешь всю правду.
Кто-то похлопал его по спине, дружески пожал локоть, но легче Анджело от этого не стало.
Поглаживая пинетку в кармане, Анджело понурил голову и поглубже натянул козырек кепки, чтобы спрятать лицо. Он никогда не перестанет искать Марию и Алессию. А сейчас он напишет письмо домой, где сообщит страшную новость. Только перед этим ему нужно выпить чего-то покрепче кофе.
Глава 29
По дороге в Акрон Селеста хмуро молчала, уставившись в окно, а Джек Брайден в подробностях рассказывал о семье Уэлс, которая потеряла в морской катастрофе обоих мужчин, отца и сына. Селеста возвращалась домой пятью днями позже запланированного, и отчасти эта задержка была связана с ее оскорбленными чувствами. Гровер не соизволил приехать в Нью-Йорк лично! Если бы она увидела его в порту, поняла бы, что он примчался встречать ее, вне себя от тревоги и беспокойства, это могло бы помочь их примирению.
Нескрываемые эмоции, крики горя и счастья, свидетелем которых Селеста была на пирсе, только сильнее подчеркивали, что по ней в общем-то никто не скучает, что жизнь в Акроне течет и без нее. Родди чаще видит Сьюзан, свою няньку, чем родную мать. Так продолжаться не может. Она заслужила лишь, чтобы ее встретил бедняга Брайден в своем вечном макинтоше, будто Селеста – какой-то там приезжий клиент компании «Даймонд раббер». Ей хотелось наорать на него, но ведь гонца не убивают, даже если он принес дурные вести… Боже, о чем она только думает! Откуда эта бешеная ярость?
Общение с Маргарет Браун и ее сподвижницами наполнило Селесту энтузиазмом. Она решила во что бы то ни стало продолжать их дело. Кроме того, следовало организовать прием в честь экипажа «Карпатии». Два дня назад Селеста позвонила Гроверу по телефону и известила о перемене в своих планах. Явно раздосадованный, он холодно сообщил, что званый ужин в честь ее возвращения теперь придется переносить и что у вокзала их будет ждать автомобиль.
Селеста вспомнила о Мэй, которая сейчас находилась где-то посреди океана, и пожелала той, чтобы обратное путешествие прошло гладко. Насколько храброй нужно быть, чтобы сразу после трагедии вновь довериться морской стихии! Понравится ли ей жизнь в самом сердце Англии? Как-то она обустроится там? Селеста тряхнула головой, прогоняя мысли, неотвязно крутившиеся в мозгу. Ей нужно думать о своем долге, своих обязанностях. Она представила радость, с какой встретит ее Родди. Только это и согревает душу…
Автомобиль свернул на подъездную дорожку к большому дому, расположенному чуть в стороне от Портидж-хилл. Четыре башенки по углам, увитые плющом, делали его похожим на крепость. Глядя на них, Селеста гадала, какой прием ее ожидает. Она подняла глаза: из окна верхнего этажа смотрел Гровер.
– С возвращением, миссис Паркс, – у дверей поприветствовала ее горничная. – Мы так рады, что с вами все в порядке.
– Спасибо, Минни, – улыбнулась Селеста. – А где мастер Родди?
– На прогулке с няней. Мы не знали точно, когда прибывает поезд, и мастер попросил Сьюзан погулять с ним на солнышке. Они скоро придут.
Разочарование больно укололо Селесту.
– Хозяин в кабинете, миссис Паркс. Он встретится с вами там, когда вы будете готовы.
Сердце Селесты неприятно заныло. Значит, она попала в немилость. Все имеет свою цену, и задержку в Нью-Йорке Гровер расценил как неподчинение приказу. На ватных ногах, трепеща, как ученик перед директором школы, она поднялась по широкой дубовой лестнице в кабинет. Новообретенное мужество быстро покидало ее.
– Наконец-то. Закрой дверь. – Гровер отошел от окна. Его глаза метали молнии. – Как у тебя хватило совести явиться так поздно? Я строго-настрого приказал Брайдену сразу же привезти тебя домой, а ты посмела ослушаться! – заревел он. Его красное лицо побагровело еще сильнее.
– Прости, я знаю, но там были люди, которые нуждались в моей помощи, – те, кто выжил в катастрофе. Гровер, это было ужасно, ты просто не поверил бы своим глазам. Я не могла их бросить.
– И слышать не желаю твоих оправданий! – Гровер презрительно отмахнулся. – Ты преспокойно оставила семью на несколько недель, и это тебя ничуть не тревожило.
– У меня умерла мать. Я ездила на похороны.
– И назад не торопилась. Иди переоденься, нам скоро выходить.
– Сначала я бы хотела повидаться с Родди, я очень по нему соскучилась.
– Сьюзан повела малыша на прогулку. Для него нянька ближе родной матери, он едва ли заметит, что ты приехала!
– Как ты можешь такое говорить? Это ты не позволил мне взять его в Англию. Моя мать умерла, так и не увидев внука.
В горле у Селесты встал комок. Она вступила в спор, хотя понимала, что лучше этого не делать, когда Гровер не в духе.
– Делай, что я сказал, и сними с себя эти мрачные тряпки! Выглядишь, как фабричная работница.
– Я ношу траур.
– Здесь ты не будешь носить никакого траура. Черный цвет тебе не идет, – отрезал Гровер.
– Зато он соответствует моему состоянию после всего, что я видела и испытала! – выпалила Селеста.
От удара в плечо она отлетела к письменному столу. Зашатавшись, Селеста еле устояла на ногах.
– Я не потерплю неповиновения в моем собственном доме! – рявкнул Гровер. – Ты плюешь на мои распоряжения, на моего водителя, на мое расписание. Тебе известно, чем это грозит. – Он навис над Селестой, сверля ее безжалостным взглядом серых глаз.
Она попыталась расправить плечи.
– Ты хочешь, чтобы я нарядилась на торжество, после того как едва не утонула? Гровер, прошу тебя…
– И это вместо благодарности! На подготовку званого обеда у моей матери ушло несколько дней. Весь цвет общества соберется, чтобы услышать твою историю.
Селеста дотронулась до плеча, которое сильно саднило. От удара у нее кружилась голова, она плохо соображала, где находится.
– Я устала, мне не до светских раутов.
– Твои чувства и желания никого не интересуют!
– Пожалуйста, давай перенесем обед на другой день, – взмолилась Селеста.
– Ступай в спальню. Я преподам тебе урок, какой ты не скоро позабудешь.
Селеста увидела в глазах Гровера зловещий огонек и поняла, что он имеет в виду.
– О нет, только не сейчас, прошу. Разве ты не видишь, как мне плохо? Во имя всего святого, не сейчас!
– Ты моя жена, я имею на тебя полное право. Отправляйся в спальню, пока я не оттащил тебя туда за волосы. Ты еще не поняла, кто в этом доме хозяин? Я не позволю непокорной жене делать из меня идиота!
Глава 30
На «Келтике» Мэй почти не выходила из каюты, прячась от посторонних глаз. Она знала, что пассажиры сгорают от желания расспросить ее о событиях на «Титанике» и понянчиться с малышкой. Элле передавали игрушки: одна дама из первого класса прислала очаровательного плюшевого мишку и куклу, разодетую в розовый бархат с золотыми кружевными лентами. Люди желали добра, однако Мэй была слишком измучена, чтобы это оценить. На борту находились по меньшей мере еще пять женщин, выживших в катастрофе, причем некоторые – с детьми, и вся остальная публика суетилась вокруг них, точно они были знаменитостями.
Мэй старалась не общаться с товарками по несчастью. Многие пассажиры просили разрешения сфотографироваться, но она с самого начала рейса упорно избегала назойливого внимания, и мало-помалу люди уяснили ее настрой.
Мэй старалась не общаться с товарками по несчастью. Многие пассажиры просили разрешения сфотографироваться, но она с самого начала рейса упорно избегала назойливого внимания, и мало-помалу люди уяснили ее настрой.
На сей раз ей достался билет во второй класс – явно постаралась Селеста. Эта женщина спасла ей жизнь… Она не заслуживает такой подруги! Мэй никогда не забудет дни, проведенные в Нью-Йорке. Вместе с Селестой она каталась в экипаже по Центральному парку, угощалась фруктовой водой с мороженым, делала покупки в универмаге «Мэйси», стараясь не глазеть на прилавки, заваленные роскошными вещами, и на элегантных дам в широкополых шляпах, которые по глоточку пили чай в ресторане и умилялись Элле. С тех пор как почти две недели назад Мэй отправилась в плавание, все происходило будто во сне. Неужели действительно минуло совсем мало времени? Она увидела новый мир, окунулась в суету, гомон и пыль большого города. Нет, это не для нее. Хорошо, что она возвращается домой – пускай не в родной дом, но хотя бы в родную страну, где все знакомо и привычно.
Мэй не впервые испытывала ощущение, что видит странный сон и скоро проснется. Всего за несколько дней она проделала путь из Болтона в Лондон, затем в Саутгемптон, Нью-Йорк, а теперь плывет назад, и опять в неизвестность, в чужом платье, с едва знакомым младенцем на руках. Под утро, однако, реальность придавливала Мэй тяжестью, сердце пронзала такая острая боль, что оно готово было разорваться. Сил хватало только на то, чтобы приготовить смесь для ребенка.
Элла безмятежно сосала молоко из бутылочки. Сухая и сытая, она не доставляла проблем. Я забрала чужого ребенка. Боже, прости меня! Поначалу Мэй цеплялась за это дитя только ради утешения в горе, но теперь возврата нет. Что бы ни было, она в ответе за маленькую Эллу.
– Я тебя не знаю, – шепнула она на ухо девочке.
В ответ та улыбнулась невероятно трогательной улыбкой, и Мэй осталось лишь покачать головой. Невинный ангел…
– Ничего, у нас впереди много времени. Мы познакомимся как следует, детка.
Еще несколько дней можно спокойно сидеть в кресле, качать малышку на руках, петь ей песенки и гулять по палубе, и только потом придется задуматься о будущем.
Элла совсем не похожа на Элен: у нее маленькие, изящные ручки и ножки, тонкие длинные пальчики и смуглая кожа. Иностранка, вне всяких сомнений. В третьем классе собралось столько разных национальностей! Мэй помнит женщин в ярких косынках, стрекотавших по-своему. Понимает ли Элла хоть слово по-английски?
На Мэй все новехонькое: и черное пальто, отделанное бархатом, и модная шляпка, и сумочка, и ботинки из телячьей кожи, и корсет, и даже сорочка. Только лицо, бледное, осунувшееся, осталось прежним; к написанным на нем заботам и тревогам добавилось горе.
В кармане у Мэй лежит рекомендательное письмо Селесты, адресованное ее отцу – священнику Личфилдского собора, канонику Форестеру. Что такое каноник? Мэй знает лишь одно похожее слово: канонада. Это когда гремят пушки. Она даже не представляет, где находится Личфилд – кажется, неподалеку от Бирмингема. И в соборе она тоже ни разу в жизни не была.
Всякий раз, когда судовой двигатель вздрагивал или замирал, в душе Мэй начинала расти паника. Что, если корабль опять напоролся на льдину? Айсберги по-прежнему встречались в этих водах. Мэй не могла заставить себя подняться на палубу и узнать, в чем дело. Каюта, конечно, очень комфортабельна, но спать в наглухо закрытом помещении тяжело.
На рассвете Элла проснулась и захныкала, требуя молока. Мэй закутала ее потеплее и, собравшись с духом, вышла на палубу, чтобы посмотреть на океан. Рядом не было никого, за исключением матроса, который улыбнулся и тактично отошел в сторону. И экипаж, и пассажиры «Келтика» уже поняли, что Мэй неприятны любые напоминания о недавних событиях.
Селеста – та стремится поведать о трагедии целому миру, а Мэй – нет. Она будет хранить страшные воспоминания глубоко в душе до конца своих дней. Когда Селеста писала письмо канонику, Мэй умоляла подругу не описывать ее историю в подробностях и упомянуть лишь, что в результате катастрофы она овдовела.
– Пожалуйста, не надо. Я не хочу, чтобы на меня показывали пальцем на улице и жалели.
Это было единственным условием, которое поставила Мэй, согласившись принять щедрое предложение Селесты. Никакого прошлого, шанс начать все заново. Селесте не оставалось ничего иного, как согласиться.
Серым, пасмурным днем двадцать пятого апреля судно вошло в ту часть Атлантики, которая именовалась Западными подходами. Это означало, что английский берег уже близко и скоро судно придет в Ливерпуль. Мэй предстояло выполнить последнюю задачу.
Если она решила переписать жизнь с чистого листа вместе с малюткой Эллой, нужно уничтожить то, что связывает их с ужасным прошлым: задубевшую от морской соли ночную рубашку, детские одежки – в общем, все, что может выдать в них пассажиров «Титаника». Мэй затолкала ненавистные тряпки в карман пальто и поднялась на палубу. Убедившись, что на нее никто не смотрит, она бросила свои вещи в воду. Подхваченные порывом ветра, сперва они заполоскались на поверхности воды, точно флаги, а затем уплыли прочь по волнам, как раздувшиеся тела утопленников. Мэй быстро отвернулась, испуганная этим жутким сходством.
Чуть погодя она провела рукой по рубашечке Эллы, украшенной прелестным кружевом, погладила чепчик, одну пинетку. Вторая потерялась в тот день, когда они сошли на берег в Нью-Йорке. Мэй только сейчас рассмотрела затейливый узор кружева – искусно выплетенных животных из Ноева ковчега, собак, лошадей, оленей – всех по паре, а за ними голубку с распростертыми крыльями. Какая тонкая работа! Пощупав материю, Мэй поняла, что это кружево изготовили с любовью и гордостью.
Они обе – и Мэй, и Элла – обрели свой ковчег, свое спасение сперва в шлюпке, а затем на борту «Карпатии». Их судьба и теперь в воле океана. Перегнувшись через перила, Мэй всмотрелась в толщу воды и увидела тысячи бурлящих белых пузырьков, похожих на кружево. Нет, она не сможет смотреть, как уходят в темную глубину эти прелестные детские вещички. Наверное, вот так же утонула ее любимая доченька… Мэй сунула одежки обратно в карман: море их не получит. Мэй не вправе выбросить то, что ей не принадлежит, однако и Элла не должна узнать тайну, которую хранят эти вещи. Мэй уверена в одном: нельзя уничтожать любовь, как бы горька ни была память.
Глава 31
Ярко горели свечи в канделябрах, в браслетах и серьгах сверкали бриллианты. Обед прошел вполне сносно, хотя Селеста не могла даже смотреть на еду. Как ей проглотить хоть кусочек, когда ушибленные ребра больно трутся о жесткий корсет? Любой наклон или поворот причиняет адскую боль, а надо улыбаться и быть безупречной гостьей. Строго на своих местах, обозначенных табличками, сидят надутые индюки – самые состоятельные коммерсанты и дельцы в городе, сколотившие огромные состояния за последние несколько лет, в их числе партнеры Гровера из юридической конторы «Рётцель и Эндресс». Напротив Селесты – один из «резиновых магнатов», совладелец фирмы «Б. Ф. Гудрич». Все ждут подробностей ее захватывающей истории.
– Гибель Уолтера Дугласа – ужасная потеря, не правда ли?
Акронские газеты пестрели сообщениями о смерти легендарного основателя компании «Квакер оутс».
– Его бедная жена осталась с одной шубкой на плечах. А другие – Джон Джейкоб Астор, Гуггенхайм, чета Штрауссов, – все они умерли… Селестина, вы, должно быть, встречали кого-то из них в салоне первого класса?
Она немного замялась, поймав пристальный взгляд Гровера, потом улыбнулась и кивнула.
– Все эти джентльмены держались очень храбро, – сказала она. – Их мужество никогда не будет забыто. Жены некоторых вошли в «Комитет спасенных», и мне довелось с ними общаться.
– Говорят, простолюдины из третьего класса вели себя как скоты, – вставила мать Гровера, Хэрриет, отправляя в рот очередной кусок пирога с вишней.
– Я видела совершенно иное, – резко возразила Селеста. – Мужчины из всех классов прощались с женами, целовали детей, зная, что больше их не увидят. Большую часть пассажиров третьего класса – в том числе женщин с детьми – не пускали на палубу почти до самого конца, когда уже не осталось спасательных шлюпок. Несчастных бросили на произвол судьбы, оставили умирать. Пятьдесят три ребенка, ехавших в третьем классе, погибли в ту ночь. Пятьдесят три! И только одна девочка – в первом, и то лишь потому, что она добровольно отказалась расставаться с родителями.
Селеста полностью завладела вниманием собравшихся. Она могла бы рассказать немало подробностей, отбивающих охоту к еде, однако сейчас для этого не место и не время. Гости ждут историй о подвигах и героизме и не хотят слышать ничего такого, что нарушит их сон.
– Зато еще на «Карпатии» нам удалось собрать в помощь спасенным десять тысяч долларов! – с гордостью прибавила Селеста.