— Не любишь его? — спросила Лариса, будто не зная, что Наташа куда ревнивее самого Воронцова относится к их подспудному с Новиковым соперничеству.
— Почему я должна его не любить? Я скорее должна его боготворить за исполнение желаний, самых заветных. Его и Олега… — Лариса поняла по некоторым ноткам в голосе подруги, что продолжать эту тему не стоит.
— Как раз по поводу твоей в их адрес догадки могу поспорить, — Лариса подмигнула. — С моего места видно, что никуда они не ушли, просто чуть сместились и, делая вид, что наблюдают горизонт, все время на нас в бинокли пялятся. Словно никогда раньше голых сисек не видели, — и она демонстративно изогнулась, закинула руки за голову, нацелив означенную часть тела прямо на мостик.
— Шульгин, кстати, по губам читать умеет… — заметила Наташа.
— Да? Рада за него! — с вызовом ответила Лариса, но все же отвернулась как бы невзначай.
— Алексея жалко, — вновь сменила тему Наташа. — Теперь у него вообще никаких шансов…
— А их у него никогда и не было. Ирина с первого момента определилась.
— Я не про то. Пока Альба не ушла, были варианты… Идеально — Новиков с ней, а Ирина к Берестину возвращается.
— Ну ты, мать, фантазерка! — насмешливо протянула Лариса.
— Все равно это был бы лучший для всех выход. При нем обиженных бы не осталось. А так Альба где-то там страдает, Алексей здесь…
— Но по разным поводам…
— Само собой. А если по-моему, то не страдал бы никто. Ирине, мне кажется, с Лешкой не хуже было бы, да и Новиков на Альбу посматривал.
Теперь Лариса испытывала явное превосходство. Казалось бы, Наталья старше ее и опытнее, а рассуждает, как семиклассница.
— Ты-то за пятнадцать лет без Дмитрия так уж и утешилась? Думаешь, с Сергеем своим разошлась, потому что мужик был плохой?
— Да не говорила я, что плохой. Получше многих, но моим так и не стал…
— Вот-вот! Всю жизнь небось то сознательно, то подсознательно сравнивала и всегда убеждалась, что Воронцов в этих обстоятельствах был бы на три головы выше…
Понимая, что Лариса права, Наташа все равно зачем-то стремилась доказать, что ее вариант имеет под собой основания. К Ирине она относилась сложно. Ощущала, что по каким-то показателям ей проигрывает. Пусть принадлежат они к разным типам женщин, и нельзя было так прямо сказать, что одна из них красивее или привлекательнее другой. На чей, как говорится, вкус. Наверное, Наташа, сама не догадываясь об этом, исходила из степени приближения каждой к какому-то неведомому идеалу. И хоть не без протеста, но признавала, что на этой шкале Ирина ее превосходит.
— Ты вон вообще замуж сходила, а Ирина всего-то вполне невинно с Алексеем пофлиртовала пару месяцев. А Андрей, как и твой Дим, вообще не женился… Так что ничего другого, кроме уже случившегося, произойти не могло.
— Ну и ладно, наша ли это забота? — Наташе захотелось свернуть действительно никчемный разговор. Но Лариса не позволила.
— А ведь знаешь — наша. Если среди нас все время будет жить одинокий мужик… все что угодно может случиться.
— С кем? С тобой или со мной?
— В конечном итоге и с нами тоже. Свой примелькается, на другого потянет. А если даже и нет, все равно конфликтность будет нарастать. Глядишь, и до дуэлей дойдет…
— Ну, ты скажешь…
— А что удивляться? Я историк, сколько таких примеров знаю. Стоит только начаться. Обстановка у нас совершенно нездоровая, помесь монастыря с борделем. И в итоге всем будет плохо, нам с тобой — в частности. Мы же не знаем, на чью сторону мой станет, на чью — твой, тоже перессориться могут. И конец твоей сказочной жизни. Скандал в коммуналке, и только…
— Предложения какие-нибудь есть?
— Обязательно. Надо как можно скорее найти ему подругу. А поскольку в нашей компании расклад сил два-один-один (она имела в виду себя с Наташей, Ирину и Сильвию), а очень просто может стать два-два, инопланетянки наши запросто сговорятся, то нужно, чтобы Лешкина подруга была на нашей стороне. Нам ее и искать. Мы же с тобой умные бабы и хитрые…
— Где ж такую найдешь?
— А вот там, куда плывем. В настоящей России. Представляешь, сколько сейчас там одиноких красавиц, аристократок, княжон и графинь, смолянок и камерфрейлин… Найдем, и как надо все сделаем.
— Ай, Лариска, вот это ты здорово придумала. Одно дело, что Алексею проблему решим, так и нам самим сколько удовольствия. Вот это уже действительно начинается авантюра в стиле Дюма!
Теперь уже Лариса улыбалась довольно и снисходительно. Она ведь тоже вела свою партию, ей казалось, что Наташа слишком от нее отдалилась, увлеченная своей личной жизнью, а теперь ее интерес повернулся в ту плоскость, где Лариса сможет играть первую роль. Что ей и требовалось.
— Только учти, Натали, готовиться придется серьезно. Генеалогию изучить, все тонкости светской жизни, ускоренный, так сказать, курс Смольного института.
— Ну, это уж твоя забота. Я всегда, как пионерка…
И дамы начали оживленно обсуждать детали предстоящей кампании.
Глава 4
…В одном из пунктов своих предположений — касательно сиюминутного времяпрепровождения Берестина — Наташа с Ларисой ошиблись. Потому что он отнюдь не играл в войну, а занимался делом сугубо мирным. Известно, что нет лучшего способа завоевать симпатии творческого человека, чем поговорить с ним о нем же. Особенно, если он давно уже лишен полноценного общения в кругах коллег, знатоков и ценителей. Потому когда Сильвия, будто случайно встретив Берестина на верхней прогулочной площадке и чисто по-английски начав разговор о погоде, перевела тему на него лично, суровый десантник поплыл… Сделано все было весьма изящно и почти незаметно — обратив внимание собеседника на своеобразный цвет плывущих от африканского берега облаков, аггрианка сказала, что столь тонкий колорист, как Алексей, безусловно, смог бы передать эту неизъяснимую словами, прозрачную акварельную гамму. Засмущавшись под взглядом наивно-восхищенных, широко открытых глаз, Берестин промямлил нечто в том духе, что не считает себя именно колористом, и с чего Сильвия взяла, что он вообще художник, а не балующийся на досуге дилетант, и что вообще он уже давно ничего не писал. Очарованный близостью женщины, так на него глядящей и таким тоном разговаривающей, он не заметил даже, что Сильвия практически повторяет однажды уже разыгранную Ириной мизансцену.
Через десять потешивших его самолюбие минут он сам пригласил милую даму в свою мастерскую.
Положенное время она любовалась картинами — и валгалльского цикла, и еще московскими, которые Алексей предусмотрительно забрал с собой, — высказывала весьма квалифицированные суждения, что и неудивительно для известной в Лондоне коллекционерки. Она даже сказала, что кое-что с успехом можно было бы выставить в таких-то и таких-то галереях… А Берестин, с удовольствием ей внимая, вдруг заметил, как непривычно элегантно она одета. Прекрасно сшитое зеленовато-золотистое платье, облегающее, как мокрый шелк, но с широкой складчатой юбкой, изящные туфли на очень высоких каблуках — такие он видел только в заграничных журналах для миллионеров, неброские, но явно старинные и очень дорогие украшения. Будто на прием в Бакингемский дворец собралась. Он уловил и запах ее духов — нежный, чуть терпковатый, с тонким цветочным мотивом.
Оставалось только воскликнуть: «Где были мои глаза?!» — потому что, ей-богу, на палубе она выглядела вроде бы куда проще.
— Знаете, Алексей, — сказала она с легким акцентом, который тоже усиливал шарм, остановившись перед ним и глядя ему прямо в глаза, — я бы хотела попросить вас об одолжении. Не могли бы вы написать мой парадный портрет?
— Да я… Я как-то не портретист. Я скорее насчет пейзажей… — А сам не отрываясь смотрел с высоты своего роста в глубокий вырез платья, потому что выносить ее взгляд и капризно-вопросительную гримаску на лице было еще труднее.
— Ну, не скромничайте. У вас обязательно получится…
И тут же стала предлагать варианты композиции. Легко присела в кресло, склонила голову, намотала на палец локон длинных медно-золотистых волос, придав лицу мечтательное выражение девушки викторианской эпохи. Тут же повернулась, вздернула подбородок, стала надменной светской львицей, королевой салонов… И еще один вариант, и еще… А ноги ее при этом вели самостоятельную жизнь. Они то сплетались сбоку кресла, то скромно прятались под него, сжав колени, то, наоборот, вытягивались вперед, демонстрируя свою длину и стройность, или, наконец, правая ложилась голенью на колено левой, и мгновенный взмах легкой юбки приоткрывал все до самого верха.
Берестин словно потерял на время способность критического восприятия, не замечая предельной нарочитости происходящего, лишь чувствовал, как его охватывает влечение к этой раскованной, не по-русски очаровательной женщине. Да, впрочем, чему удивляться, любой почти мужчина, даже не столь долго лишенный женского внимания, с готовностью поддался бы мощной, но как бы и ненавязчивой сексуальной агрессии.
— Вы знаете, я бы могла позировать даже и обнаженной, — продолжала гнуть свое Сильвия, — в истории есть примеры, и даже очень известные… — Она сделала жест, выражающий готовность начать раздеваться немедленно. И в этот момент Алексею вдруг показалось, что перед ним не Сильвия, а Ирина, в тот именно критический вечер, когда она появилась из небытия параллельной реальности, казалось — уже безнадежно затерявшаяся во времени. Когда он уже устал ждать и надеяться, она вдруг позвонила в дверь его мастерской, в своем черном кожаном пальто и с трехцветным шарфом на шее, с нетающими снежинками на волосах, и он, задохнувшись от неожиданности и счастья, перенес ее через порог, обнял, стал целовать замерзшее лицо, и казалось в тот миг, что все теперь будет только прекрасно в их будущей жизни.
И она, ошеломленная вневременным переходом, не избавившаяся от страха, пережитого в момент, когда Левашов нажал кнопку, чуть было не уступила его страстным объятиям и поцелуям. Позволила уже почти все и неожиданно вырвалась, отодвинулась к стене, в самый угол тахты, нервными движениями одергивая платье и застегивая тугие кнопки…
— Нет, прости, но нет, я не могу… Понимаешь, все изменилось… — сбивчиво шептала она, будто только сейчас осознав, на каких разных линиях они прожили эти дни. И ей пришлось рассказать про Новикова, про то, что было давно и что произошло только что… По ее времени только что…
Не стоит вспоминать, что он тогда перечувствовал, пока они жили в другой Москве и сходились разведенные стрелки времени, но в общем он справился с собой, и к дню, когда Ирина позвонила ожидавшим ее Новикову и Левашову, все как-то наладилось…
А сейчас вот снова! «Интересно, — подумал Алексей отстраненно, — не сдержись я тогда, не стань слушать ее лепета о долге перед первой любовью, куда бы сейчас закатилась наша история?»
— Да-да, именно так. Не надо ни о чем думать, не надо сдерживать желаний. Я — это она. Я — Ирина! Иди ко мне, я люблю тебя… — прозвучало у него в мозгу, стирая все прочие мысли.
Он не заметил, когда Сильвия успела перебраться с кресла на большой диван у противоположной стены, полускрытый стеллажом с альбомами репродукций. Теперь Берестин не испытывал ни малейшего сомнения — то была действительно Ирина из зимнего московского вечера, но совсем другая, не напуганная и взвинченная, а томно-грациозная, ждущая его объятий и поцелуев, именно ради него кинувшаяся в смертельно опасный поток раздвоившегося времени.
Она полулежала, облокотившись о круто выгнутую спинку, чуть прикрыв лицо ладонью и поглядывая на него сквозь разведенные веером пальцы, одна нога вытянута и чуть свешивается с дивана, а вторая согнута в колене, и юбка соскользнула настолько, что открывает место, где темный край чулка оттеняет нежную белизну незагоревшей кожи. Губы чуть подрагивают в странной, волнующей улыбке.
По потолку скользили, набегая друг на друга, солнечные зайчики, отраженные от крупной зыби за бортом и причудливо преломленные сквозь толстые линзы иллюминаторов. Их игра и полуденный яркий свет южного солнца, окрашенный золотистыми муаровыми шторами, создавали в каюте необычную, театрально-сказочную атмосферу, в которой все предметы приобретали зыбкие, размытые очертания, и женщина в затененном углу тоже казалась фигурой из аллегорической картины.
С замирающим сердцем и с перехваченной внезапным спазмом гортанью, так, что ни вдохнуть, ни выдохнуть, Берестин подошел к ней. Наконец-то, наконец она пришла…
Опускаясь у ее ног на колени, он увидел протянутые навстречу руки, услышал задыхающийся шепот:
— Да, да, все так… Я с тобой теперь, я твоя, не думай ни о чем и не бойся… — И голос был ее, только никогда раньше не слышал он такого нетерпения и едва сдерживаемой страсти.
Он сжал руками ее плечи, прижался щекой к гладкой, пахнущей духами и еще какой-то косметикой щеке, закрыл глаза, чувствуя, как нежность и непреодолимое желание стирают в сознании всю накопившуюся за такие долгие месяцы боль.
Целуя ее раскрывшиеся губы, шепча выстраданные ласковые слова, Алексей почувствовал, как женщина в его объятиях изогнулась, завела руку за спину, потянула вниз застежку «молнии», движением плеч освободилась от платья, подставляя поцелуям задрапированные розоватыми прозрачными кружевами груди.
Вздыхая и что-то шепча, она еще успела, чуть приподнявшись, сдвинуть вверх, до узкого, тоже кружевного пояса свою пышную юбку, предоставляя Берестину возможность — когда пройдет первый приступ страсти — заняться всем остальным.
…В себя Алексей пришел от протяжного вскрика, перешедшего в низкий, медленно затихающий стон. Ирина вздрогнула в последний раз и замерла, сразу обмякнув и вытянувшись. Ничего подобного он не испытывал в своей не такой уж короткой жизни. Нет, пожалуй, испытывал, но только в мечтах, представляя, как оно могло бы у них быть, и в снах, где Ирина тоже к нему приходила.
Он долго лежал, глядя в потолок полуприкрытыми глазами и тихо поглаживая свободной рукой ее шею, плечи, грудь, потом повернулся… Смотрел, не понимая, на раскрасневшееся женское лицо, на разметавшиеся по покрывалу волосы, на вновь скользящую по распухшим от поцелуев губам смутную улыбку. Дернулся, рывком встал. Господи, что же с ним случилось? Не Ирина, а Сильвия… На него разом навалились и разочарование, и стыд, и злость, и словно бы даже непонятный страх. Сразу забылось только что пережитое счастье.
Сильвия тоже встала, ничуть не стесняясь и не таясь, привела в порядок свой туалет, пристегнула чулки и оправила юбку, провела ладонями по бокам и бедрам, убрала двумя руками за спину распущенные волосы.
Вновь села на диван и притянула к себе Алексея. Не обращая внимания на его окаменевшее лицо, обняла за плечи, прошептала на ухо:
— Знаешь, милый, что это было? Сеанс психотерапии, всего лишь. Теперь твое подсознание в порядке. Больше всего на свете ты хотел именно этого. И ты действительно был с ней, не со мной, клянусь тебе. И все, и достаточно. Болевой точки больше нет. Ты, возможно, еще не чувствуешь, но это так. Все же остальное — при вас по-прежнему. Общайся с ней как ни в чем не бывало, разговаривай, вспоминай… А если вновь станет появляться прежнее — я почувствую и снова помогу… Если хочешь — это мой долг. Хоть немного облегчить тебе жизнь. Ты ведь страдал по нашей вине — и ее, и моей. Не понял? Ничего, немножко придешь в себя и поймешь…
Слова, произносимые ею, звучали гипнотически, обволакивали сознание Берестина, но он изо всех сил сопротивлялся.
Первым его побуждением было вскочить, выругаться по-черному, может быть, даже ударить эту… мерзавку, шлюху, провокаторшу!
Или швырнуть ее на ковер, снова содрать платье и сделать то же самое теперь уже именно с ней, не с фантомом, грубо и зло…
Такая вспышка ярости совершенно не соответствовала характеру Алексея, и в следующую секунду он, испугавшись, что действительно может совершить нечто подобное, стиснул кулаки так, что ногти вонзились в ладони чуть ли не до крови. И одновременно он почувствовал, как в душе разливается непривычное, давно не посещавшее его спокойствие. А ведь все правильно, так и есть… Он хотел Ирину, хотел именно физического обладания ею все прошедшее время, после того, как она неожиданно и обидно ему отказала. Не духовного общения, только обладания прекрасным и не принявшим его ласк телом. Сознание Берестина не могло принять такого знания и загнало правду в самые глубины.
Каким образом Сильвия сумела туда проникнуть, как она сотворила подмену — не важно, однако ошибиться он не мог. Фигура, лицо, голос, темперамент были не ее, а только Ирины. Да достаточно выйти на палубу, к бассейну, и сравнить. Кроме роста, во всем остальном тела аггрианок отличаются довольно сильно.
То, чего он хотел мучительно и безнадежно, — случилось, и теперь он свободен от чар Ирины и от собственных инстинктов. Застарелой боли больше нет. Он попытался усилием воли вернуть прежнее чувство к ней — и не смог. Благодарность за счастливые моменты, которые у них все-таки были, уважение, преклонение перед ее красотой, спокойная, скорее братская нежность — ничего больше.
Сильвия встала, отошла к иллюминатору, закурила длинную сигарету, делая вид, что ее тут нет вообще, давая возможность Алексею спокойно разбираться со своими чувствами. Он смотрел на ее тонкую, окруженную золотистым ореолом фигуру с новым интересом и даже восхищением. Не только пакости, оказывается, способны творить аггры в нашем мире. И с чего он, все они взяли, что аггры на самом деле носители абсолютного зла? Ведь Ирина с первых дней, еще будучи аггрианкой по должности, ничем не напоминала нарисованных Антоном монстров…
А как же теперь быть с Шульгиным? — продолжал рассуждать Берестин. Он ведь, вольно или невольно, но совершил не совсем этичный поступок. Но опять же, если принять, что в тот момент Сильвия была не Сильвией, то и эта проблема снимается.