– Велики твои познания в истинной вере, о Сакр-аль-Бар, – произнес он. – Ты не только отец доблести, но и отец мудрости.
Затем он обратился с приветствием к мастеру Ли и объявил о его вступлении в ряды правоверных под именем Джаспер-рейса.
Вскоре Асад отпустил Джаспера и Али и приказал янычарам встать на страже у ворот. Затем он хлопнул в ладоши и, велев явившимся на его зов невольникам принести стол с яствами, предложил Сакр-аль-Бару сесть рядом с ним на диван.
Принесли воду, и они совершили омовение. Невольники расставляли на столе тушеное мясо, яйца с оливками, пряности и фрукты.
Асад преломил хлеб, набожно произнес «Бесмилла»[68] и погрузил пальцы в глиняную миску, подавая пример Марзаку и Сакр-аль-Бару. За столом паша попросил корсара рассказать о своих приключениях.
Когда рассказ был закончен и паша еще раз похвалил Сакр-аль-Бара за доблесть, Марзак задал корсару вопрос:
– Ты предпринял опасное путешествие в ту далекую землю лишь затем, чтобы заполучить двух английских пленников?
– Это было лишь частью моего плана, – последовал спокойный ответ. – Я отправился в море во имя пророка, и привезенная мною добыча подтверждает это.
– Но ты ведь не знал, что голландский купец окажется на твоем пути, – возразил Марзак, в точности повторяя слова, подсказанные матерью.
– Не знал? – Сакр-аль-Бар улыбнулся с такой уверенностью в себе, что Асаду ни к чему было слушать продолжение, ловко отразившее подвох Марзака. – Разве я не верю в Аллаха, всемудрого и всеведущего?
– Прекрасный ответ, клянусь Кораном, – поддержал своего любимца Асад.
Радость паши была вполне искренней, поскольку ответ Сакр-аль-Бара отметал все измышления. Но Марзак не сдавался. Он хорошо помнил наставления коварной сицилийки.
– Тем не менее в этой истории мне не все ясно, – пробормотал Марзак с наигранным простодушием.
– Для Аллаха нет невозможного! – произнес Сакр-аль-Бар.
В его голосе звучала уверенность, словно он полагал, будто в мире нет ничего, что могло бы укрыться от проницательности Марзака.
Юноша признательно поклонился.
– Скажи мне, о могущественный Сакр-аль-Бар, – вкрадчиво проговорил он, – как случилось, что, добравшись до тех далеких берегов, ты удовольствовался всего двумя ничтожными пленниками, если со своими людьми и по милости Всевидящего мог взять в пятьдесят раз больше? – И Марзак наивно посмотрел на смуглое лицо корсара.
Асад задумчиво нахмурился – ему эта мысль уже приходила в голову.
Сакр-аль-Бар понял, что здесь не обойтись высокопарной фразой об истинной вере. Он не мог избежать объяснения, хоть и сознавал, что не сумеет предложить достаточно убедительного оправдания своим поступкам.
– Мы взяли этих пленников в первом же доме, и их захват прошел не совсем тихо. Кроме того, на берег мы высадились ночью, и я не хотел рисковать людьми, уводя их далеко от корабля ради нападения на деревню, жители которой могли подняться и отрезать нам путь к отступлению.
Марзак не без злорадства заметил, что на челе Асада по-прежнему лежит глубокая складка.
– Но ведь Османи, – сказал он, – уговаривал тебя напасть на спящую деревню, не подозревавшую о твоем присутствии, а ты отказался.
При этих словах сын Асада метнул на Сакр-аль-Бара быстрый взгляд, и тот понял, что против него затеяна интрига.
– Это так? – повелительно спросил Асад.
Сакр-аль-Бар не отвел взгляда, и в его светлых глазах зажегся вызов.
– А если и так, господин мой? – высокомерно спросил он.
– Я тебя спрашиваю.
– Я слышал, но, зная твою мудрость, не поверил своим ушам. Мало ли что мог сказать Османи? Разве я подчиняюсь Османи и он волен приказывать мне? Если так, то поставь его на мое место и передай ему ответственность за жизнь правоверных, которые сражаются рядом с ним!
Голос Сакр-аль-Бара дрожал от негодования.
– Ты слишком быстро поддаешься гневу, – упрекнул его Асад, по-прежнему хмурясь.
– А кто, клянусь головой Аллаха, может запретить мне это? Не думаешь ли ты, что я возглавил поход, из которого вернулся с добычей, какую не принесут набеги твоих корсаров и за целый год, только для того, чтобы безбородый юнец спрашивал меня, почему я не послушал Османи?!
В порыве мастерски разыгранного гнева Сакр-аль-Бар выпрямился во весь рост. Он понимал, что должен пустить в ход все свое красноречие и даже бахвальство и отмести подозрение витиеватыми фразами и широкими страстными жестами.
– Чего бы я достиг, выполняя волю Османи? Разве его указания помогли бы мне добыть более того, что я сегодня положил к твоим ногам? Его совет мог привести к беде. Разве вина за нее пала бы на Османи? Клянусь Аллахом, нет! Она пала бы на меня, и только на меня! А раз так, то и заслуга принадлежит мне. Я никому не позволю оспаривать ее, не имея на то более веских оснований, чем те, что я здесь услышал.
Да, то была дерзкая речь, но еще более дерзкими были тон Сакр-аль-Бара, его пылающий взор и презрительные жесты. Однако корсар, без сомнения, одержал верх над пашой, подтверждение чего не заставило себя долго ждать.
Асад опешил. Он перестал хмуриться, и на лице его появилось растерянное выражение.
– Ну-ну, Сакр-аль-Бар, что за тон? – воскликнул он.
Сакр-аль-Бар, как будто захлопнувший дверь для примирения, вновь открыл ее.
– Прости мне мою горячность, – покорно произнес он. – Тому виной преданность твоего раба, который служит тебе и вере, не щадя жизни. В последнем походе я получил тяжкую рану. Шрам от нее – немой свидетель моего рвения. А где твои шрамы, Марзак?
Марзак, не ожидавший такого вопроса, оторопел, и Сакр-аль-Бар презрительно усмехнулся.
– Сядь, – попросил корсара Асад. – Я был несправедлив к тебе.
– Ты – истинный фонтан и источник мудрости, о господин мой, и твои слова – подтверждение тому, – возразил Сакр-аль-Бар. Он снова сел, скрестив ноги. – Признаюсь тебе, что, оказавшись во время этого плавания вблизи берегов Англии, я решил высадиться и схватить одного негодяя, который несколько лет назад жестоко оскорбил меня. Я хотел расквитаться с ним. Но я сделал больше, нежели намеревался, и увел с собой не одного, а двух пленников. Эти пленники… – продолжал он, полагая, что теперешнее настроение паши как нельзя более благоприятствует тому, чтобы высказать свою просьбу. – Эти пленники не были отправлены в баньо с остальными невольниками. Они находятся на борту захваченной мною каракки.
– И почему же? – спросил Асад, на сей раз без всякой подозрительности.
– Потому, господин мой, что в награду за службу я хочу просить у тебя одной милости.
– Проси, сын мой.
– Позволь мне оставить этих пленников себе.
Асад слегка нахмурился. Он любил корсара и хотел ублажить его, но, помимо его воли, жгучий яд, влитый Фензиле в его душу, вновь напомнил о себе.
– Считай, что мое разрешение ты получил. Но не разрешение закона, ибо он гласит, что ни один корсар не возьмет из добычи даже самую малость ценой в аспер до того, как добычу поделят, – прозвучал суровый ответ.
– Закон? – удивился Сакр-аль-Бар. – Но закон – это ты, о благородный господин мой!
– Это не так, сын мой. Закон выше паши, и паша должен повиноваться ему, дабы быть достойным своего высокого положения. И закон распространяется на самого пашу, даже если он лично участвовал в набеге. Твоих пленников следует немедленно отправить в баньо к остальным невольникам и завтра утром продать на базаре. Проследи за этим, Сакр-аль-Бар.
Корсар непременно возобновил бы свои просьбы, не заметь он выжидательного взгляда Марзака, горящего нетерпением увидеть погибель противника. Он сдержался и с притворным равнодушием склонил голову:
– В таком случае назначь за них цену, и я сейчас же заплачу в казну.
Но Асад покачал головой.
– Не мне назначать им цену, а покупателям, – возразил он. – Я мог бы оценить их слишком высоко, что было бы несправедливо по отношению к тебе, или слишком низко, что было бы несправедливо по отношению к тем, кто пожелал бы купить их. Отправь пленников в баньо.
– Будет исполнено, – скрывая досаду, сказал Сакр-аль-Бар; он не осмеливался далее упорствовать в своих притязаниях.
Вскоре корсар отправился выполнять распоряжение паши. Однако он приказал поместить Розамунду и Лайонела отдельно от других пленников до начала утренних торгов, когда им поневоле придется занять место рядом с остальными.
После ухода Оливера Марзак остался с отцом во дворе крепости, и тотчас к ним присоединилась Фензиле – женщина, которая, как говорили многие правоверные, привезла в Алжир франкские повадки шайтана.
Глава 8 Мать и сын
Рано утром, едва смолкло чтение шахады,[69] к паше явился Бискайн аль-Борак. Его галера, только что бросившая якорь в гавани, повстречала в море испанскую рыбачью лодку, в которой оказался молодой мориск,[70] направлявшийся в Алжир. Известие, побудившее юношу пуститься в далекое плавание, было необычайно важным, и целые сутки рабы ни на секунду не отрывались от весел, чтобы судно Бискайна – флагман его флотилии – как можно скорее добралось до дому.
У мориска был двоюродный брат – новообращенный христианин, как и он сам, и, по всей видимости, такой же мусульманин в душе, – служивший в испанском казначействе в Малаге. Он узнал, что в Неаполь снаряжается галера с грузом золота, предназначенного для выплаты содержания войскам испанского гарнизона. Из-за скупости властей галера казначейства отправлялась без конвоя, но со строгим приказом не удаляться от европейского побережья во избежание неожиданного нападения пиратов. Полагали, что через неделю она сможет выйти в море, и мориск, не медля, решил известить об этом своих алжирских братьев, дабы те успели перехватить ее.
Асад поблагодарил молодого человека и, пообещав ему в случае захвата галеры солидную долю добычи, приказал приближенным позаботиться о нем. Затем он послал за Сакр-аль-Баром. Тем временем Марзак, присутствовавший при этом разговоре, отправился пересказать своей матери. Когда в конце рассказа он добавил, что паша послал за Сакр-аль-Баром, собираясь именно ему поручить важную экспедицию, Фензиле охватил приступ безудержного гнева: значит, все ее намеки и предостережения ни к чему не привели.
Как фурия, бросилась Фензиле в полутемную комнату, где отдыхал Асад. Марзак, не отставая ни на шаг, последовал за ней.
– Что я слышу, о господин мой? – воскликнула она, походя скорее на строптивую дочь Европы, нежели на покорную восточную невольницу. – Сакр-аль-Бар отправляется в поход против испанской золотой галеры?
Полулежа на диване, паша смерил ее ленивым взглядом.
– Ты знаешь кого-нибудь, кто более него преуспеет в таком деле? – спросил он.
– Я знаю того, о господин мой, кого долг обязывает предпочесть этому чужеземному проходимцу! Того, кто всецело предан тебе и заслуживает полного доверия. Того, кто не стремится удержать для себя часть добычи, захваченной во имя ислама.
– Ха! – произнес паша. – Неужели ты вечно будешь поминать ему невольников? Ну и кто же он, твой образец добродетели?
– Марзак, – злобно ответила Фензиле и указала на сына. – Или он так и будет попусту растрачивать юность в неге и лености? Еще вчера этот грубиян насмехался над тем, что у твоего сына нет ни одного шрама. Уж не в саду ли Касбы он их приобретет? Что суждено ему: довольствоваться царапинами от колючек ежевики или учиться искусству воина и предводителя сынов веры, чтобы ступить на путь, которым шел его отец?
– Ступит он на него или нет, – возразил Асад, – решит султан Стамбула, Врата Совершенства. Мы здесь не более чем его наместники.
– Но как султан утвердит Марзака твоим наследником, когда ты не преподал своему сыну науки правителя? Позор на твою голову, о отец Марзака, – ты не гордишься сыном, что подобает последнему правоверному!
– Да пошлет мне Аллах терпение! Разве я не сказал тебе, что Марзак еще слишком молод?
– В его возрасте ты уже бороздил моря под началом великого Окьяни!
– В его возрасте я по милости Аллаха был выше и сильнее твоего сына. Я слишком дорожу им, чтобы позволить ему выйти в море, прежде чем он достаточно окрепнет. Я не хочу потерять его.
– Посмотри на него, – настаивала Фензиле. – Он – мужчина, Асад, и сын, каким мог бы гордиться любой правоверный. Не самое ли для него время препоясаться саблей и ступить на корму одной из твоих галер?
– Она права, о отец мой! – взмолился Марзак.
– Что? – рявкнул старый мавр. – Уж не хочешь ли ты участвовать в схватке с «испанцем»? Что знаешь ты о морских сражениях?
– А что он может знать, когда родной отец не удосужился ничему научить его? – парировала Фензиле. – Уж не насмехаешься ли ты, о Асад, над изъянами, которые есть не что иное, как естественный плод твоих собственных упущений?
– Тебе не вывести меня из терпения, – проворчал Асад, явно теряя таковое. – Я задам тебе только один вопрос: как по-твоему, может ли Марзак принести победу исламу? Отвечай!
– И отвечу: нет, не может. А пора бы. Твой долг – отпустить его в это плавание, дабы он мог обучиться ремеслу, которое ждет его в будущем.
Асад на минуту задумался.
– Пусть будет по-твоему, – медленно проговорил он. – Ты отправишься с Сакр-аль-Баром, сын мой.
– С Сакр-аль-Баром? – в ужасе воскликнула Фензиле.
– Лучшего наставника для него я не мог бы найти.
– Твой сын отправится в плавание как чей-то слуга?
– Как ученик, – поправил Асад. – А как же иначе?
– Будь я мужчиной, о фонтан души моей, – проговорила Фензиле, – и имей я сына, никто, кроме меня, не был бы его наставником. Я бы вылепила из него свое второе «я». Таков, о возлюбленный господин мой, твой долг перед Марзаком. Не поручай его обучение постороннему, особенно тому, кому, несмотря на твою любовь к нему, я не могу доверять. Возглавь этот поход, а Марзак пусть будет твоим кайей.
Асад нахмурился.
– Я слишком стар, – возразил он. – Два года я не выходил в море. Как знать, возможно, я уже утратил искусство побеждать. Нет, нет. – Он покачал головой, и облачко грусти тронуло его суровое лицо. – Командир теперь Сакр-аль-Бар, и если Марзак пойдет в плавание, то только с ним.
– Господин мой… – начала было Фензиле, но тут же остановилась.
В комнату вошел невольник-нубиец и доложил паше, что Сакр-аль-Бар прибыл в крепость и ожидает приказаний своего господина во дворе. Асад сразу встал и, как ни пыталась Фензиле удержать его, нетерпеливо отмахнулся от нее и вышел.
Она смотрела ему вслед, и в ее прекрасных глазах закипали слезы гнева. Асад вышел на залитый солнцем двор, и в полутемной комнате воцарилась тишина, нарушаемая только отдаленными переливами серебристого смеха младших жен паши. Эти звуки раздражали и без того натянутые нервы старшей жены. Фензиле с проклятиями поднялась с дивана и хлопнула в ладоши. На ее зов явилась обнаженная по пояс негритянка с массивным золотым кольцом в ухе, гибкая и мускулистая, как борец.
– Вели им прекратить этот визг, – резко приказала Фензиле, – и скажи, что, если они еще раз потревожат меня, я велю их высечь.
Вскоре после ухода негритянки смех смолк: младшие жены с большей покорностью подчинялись распоряжениям Фензиле, нежели распоряжениям самого паши.
Немного успокоившись, она подвела сына к резной решетке, сквозь которую был виден весь двор. Стоя рядом с Сакр-аль-Баром, паша рассказывал ему о вести, привезенной мориском, и давал соответствующие указания.
– Как скоро сможешь ты выйти в море? – закончил он.
– Как только того потребует служба Аллаху и тебе, – не задумываясь, ответил Сакр-аль-Бар.
– Хорошо сказано, сын мой. – Асад, окончательно побежденный готовностью корсара, ласково положил руку на его плечо. – В таком случае отправляйся завтра на восходе солнца. Времени на сборы тебе вполне хватит.
– Тогда, с твоего позволения, я сейчас же пойду распорядиться, – заспешил Сакр-аль-Бар, хотя необходимость выйти в море именно сейчас несколько встревожила его.
– Какие галеры ты возьмешь?
– Против одной испанской? Мой галеас[71] прекрасно справится с ней. С одним судном мне будет легче укрыться в засаде, чем с целой флотилией.
– О, ты столь же мудр, сколь отважен, – одобрил Асад. – Да пошлет тебе Аллах удачу!
– Мне можно удалиться?
– Подожди немного. Дело касается моего сына Марзака. Он уже почти мужчина, и ему пора начать служить Аллаху и государству. Я хочу, чтобы ты взял его в плавание своим лейтенантом и так же наставлял его, как я когда-то наставлял тебя.
Сакр-аль-Бару желание паши доставило так же мало удовольствия, как и Марзаку. Зная, как ненавидит его сын Фензиле, он имел все основания опасаться осложнений, если план Асада осуществится.
– Как ты когда-то наставлял меня? – произнес он с притворной грустью. – Не отправиться ли тебе вместе с нами, о Асад? В исламском мире нет равного тебе. С какой радостью встал бы я вновь рядом с тобой на носу галеры, как в тот день, когда мы брали на абордаж «испанца».
Асад внимательно посмотрел на корсара.
– Ты тоже просишь меня выйти в море? – спросил он.
– А тебя уже просили об этом?
Природная проницательность не подвела Сакр-аль-Бара, и он сразу все понял.
– Кто бы то ни был, он поступил хорошо, но никто не мог бы желать этого более горячо, чем я. Ведь никто лучше меня не познал радость битвы с неверными под твоим предводительством и сладость победы, одержанной у тебя на глазах. Так отправляйся же, о господин мой, в славный поход и сам будь наставником своего сына – ведь это самая высокая честь, какой ты можешь его удостоить.
Прищурив орлиные глаза, Асад задумчиво поглаживал седую бороду.
– Клянусь Аллахом, ты искушаешь меня.
– Дозволь мне сделать большее.
– Нет, не надо! Я стар и слаб, кроме того – я нужен здесь. Не пристало старому льву охотиться за молодой газелью. Не растравляй мне душу. Солнце моих подвигов закатилось. Пускай мои питомцы, воины, которых я воспитал, несут по морям мое имя и славу истинной веры.