– Одним словом, Оливер-рейс, – проговорила она, – продашь ты ее за три тысячи филипиков?
– Одним словом – нет, – ответил тот.
– Нет? Даже за три тысячи филипиков?
В голосе Фензиле звучало удивление, и Оливер подумал – искреннее оно или наигранное?
– Даже за тридцать тысяч, – ответил он. – Она моя, и я не уступлю ее. А теперь я прошу тебя уйти. Оставаясь здесь, ты навлекаешь беду на нас обоих.
Наступила короткая пауза. За время разговора никто из них не обратил внимания, с каким интересом смотрит на них Розамунда. Ни Оливер, ни Фензиле не подозревали, что, зная французский, она поняла бо́льшую часть из того, о чем они говорили на лингва франка.
Сицилийка почти вплотную подошла к корсару.
– Так, значит, ты не уступишь ее? – (Оливер мог поклясться, что она усмехнулась под чадрой.) – Не будь таким самонадеянным, друг мой. Тебе придется уступить ее – если не мне, так Асаду. Скоро он придет за ней собственной персоной.
– Асад? – вздрогнув, воскликнул Сакр-аль-Бар.
– Асад ад-Дин, – повторила Фензиле и вновь принялась за уговоры: – Послушай! Не лучше ли заключить выгодную сделку со мной, чем весьма сомнительную с Асадом?
Сакр-аль-Бар покачал головой и приосанился:
– Я не намерен вступать ни в какие сделки ни с ним, ни с тобой. Невольница не продается.
– Ты посмеешь перечить паше? Говорю тебе: он заберет ее.
– Теперь я все понял. – Сакр-аль-Бар прищурился. – Тебе недостает хитрости, о Фензиле. Твой каприз – желание приобрести эту невольницу – рожден страхом, как бы она не попала к Асаду. Ты сознаешь, что прелести твои увядают, и боишься, что такая красавица заставит пашу окончательно лишить тебя своей благосклонности. Ведь так?
По лицу Фензиле Сакр-аль-Бар не мог увидеть, какое впечатление произвел на нее этот выпад, зато заметил, как по ее закутанной в покрывало фигуре пробежала дрожь, и в ее ответе уловил гневные ноты.
– А если и так, какое отношение это имеет к тебе?
– Быть может, никакого, а возможно, и самое прямое, – задумчиво ответил он.
– Отчасти ты прав, – быстро подхватила Фензиле. – Разве не была я всегда твоим другом? Разве не расхваливала твою доблесть моему господину и не радела, как истинный друг, о твоем возвышении, о Сакр-аль-Бар?
Корсар откровенно рассмеялся:
– Неужели?
– Смейся сколько угодно, но это правда, – настаивала Фензиле. – Потеряв меня, ты потеряешь самого ценного союзника, ту, кто пользуется благосклонностью и доверием Асада. Если другая займет мое место, она отравит душу Асада ложью и настроит его против тебя. Едва ли франкская девушка, которую ты увез силой, полюбит тебя.
– Пусть это тебя не тревожит, – беззаботно ответил Сакр-аль-Бар, в мыслях тщетно пытаясь разгадать ее намерения. – Моя невольница не займет твое место подле Асада.
– Глупец! Продается она или нет, Асад все равно отберет ее у тебя.
Сакр-аль-Бар подбоченился и, склонив голову набок, сверху вниз посмотрел на Фензиле.
– Если он может увести ее от меня, то отобрать ее у тебя ему еще проще. Ты, конечно, уже все обдумала и нашла какой-нибудь коварный сицилийский способ избежать этого. Но расплата… Подумала ли ты о ней? Что скажет тебе Асад, когда узнает, что ты обвела его вокруг пальца?
– Какое мне дело до этого? – с неожиданной яростью воскликнула Фензиле, сопровождая свои слова нетерпеливым жестом. – К тому времени она будет с камнем на шее лежать на дне бухты. Возможно, он велит высечь меня. Наверняка велит. Но на том все и кончится. Я понадоблюсь, чтобы утешить его, и снова все будет хорошо.
Итак, Сакр-аль-Бар добился своего. Наконец-то он до последней капли выведал у Фензиле все, что его интересовало. Действительно, ей недоставало хитрости. Намерения Фензиле были столь прозрачны и очевидны, что только глупец не смог бы разгадать их. Корсар брезгливо отвернулся от сицилийки:
– Ступай с миром, о Фензиле. Я не уступлю свою невольницу ни Асаду, ни шайтану – никому.
По его тону было ясно, что разговор окончен, и Фензиле наконец сдалась. Тем не менее по быстроте ее ответа Сакр-аль-Бар вполне мог заподозрить, что он заранее подготовлен.
– Так, значит, ты действительно намерен жениться на ней? – В голосе Фензиле звучали ненависть и простодушие. – Тогда поспеши. Брачный союз – единственная преграда, которую Асад не опрокинет. Он благочестив и, глубоко чтя закон пророка, уважает брачные узы. Но знай: ничто другое его не остановит.
Несмотря на наигранные искренность и простодушие Фензиле – а возможно, именно благодаря им, – корсар, как в открытой книге, читал мысли сицилийки. То, что ее лицо сокрыто чадрой, уже не имело значения. Теперь пришел его черед задать коварный вопрос:
– И таким образом, ты выиграешь не меньше меня. Ведь так?
– Да, не меньше, – призналась Фензиле.
– Тебе следовало бы сказать «больше», – возразил Сакр-аль-Бар. – Я сказал, что тебе недостает хитрости. Клянусь Кораном, я солгал. Ты хитра, как змий-искуситель. Но я прекрасно вижу, чего ты добиваешься. Если я последую твоему совету, то ты одним выстрелом убьешь двух зайцев. Во-первых, я лишу Асада возможности получить франкскую девушку; во-вторых, поссорюсь с ним – и тем самым удовлетворю твои заветные желания.
– Ты несправедлив ко мне. – Фензиле притворилась обиженной. – Я всегда была твоим другом. Я… – Она вдруг замолчала и прислушалась.
Тишину ночи нарушили крики, доносившиеся со стороны Баб-аль-Оуба. Фензиле стремительно подбежала к парапету, откуда были видны ворота, и перегнулась через него.
– Смотри! Смотри! – крикнула она дрожащим от страха голосом. – Это он, Асад ад-Дин.
Сакр-аль-Бар шагнул к парапету и в ярком свете факелов увидел вооруженный отряд, входивший через сводчатые ворота во двор.
– Похоже, на сей раз ты, против своего обыкновения, сказала правду, о Фензиле.
Они стояли совсем рядом, и корсару показалось, что глаза Фензиле злобно сверкнули под чадрой.
– Сейчас у тебя не останется ни малейшего сомнения в этом, – холодно заметила она. И тут же поспешно спросила: – Но что будет со мной? Паша не должен застать меня здесь. Он меня убьет.
– Несомненно, – согласился Сакр-аль-Бар. – Но кто узнает тебя в таком виде? Уходи, пока он не поднялся сюда. Спрячься во дворе и дождись, пока он не пройдет. Ты пришла одна?
– Неужели я стала бы сообщать хоть одной живой душе, что отправляюсь к тебе? – ответила она, приведя корсара в восхищение силой своего сицилийского характера, который не сломили долгие годы, проведенные в гареме паши.
Она стремительно направилась к двери, но задержалась у самого порога:
– Так ты не уступишь ее? Ты не?..
– Будь спокойна, – твердо ответил корсар, и удовлетворенная Фензиле скрылась.
Глава 13 Пред взором Аллаха
Сакр-аль-Бар стоял, погруженный в невеселые мысли. Он вновь взвешивал каждое слово Фензиле и думал, как отказать паше, если цель его прихода действительно состоит в том, о чем предупредила сицилийка.
Сакр-аль-Бар молча ждал, когда Али или кто-нибудь другой принесет ему приказ предстать перед пашой. Однако едва Али успел доложить о приходе Асада, как тот сразу же появился на террасе. Горя нетерпением, он потребовал немедленно проводить себя к Сакр-аль-Бару.
– Мир пророка да пребудет с тобой, о сын мой! – приветствовал паша своего любимца.
– Да пребудет он и с тобой, о господин мой. – Корсар склонился в поклоне. – Какая честь дому моему!
И он жестом приказал Али уйти.
– Я пришел к тебе как проситель, – сказал Асад, подходя ближе.
– Проситель? Ты? Это лишнее, господин мой. Разве мои желания – не эхо твоих желаний?
Паша жадно оглядывался по сторонам, и, когда увидел Розамунду, в его глазах зажегся огонь.
– Словно влюбленный юнец, я поспешил к тебе, сгорая нетерпением увидеть ту, кого ищу, – франкскую жемчужину, пленницу с лицом пери, привезенную тобой из последнего набега. Когда эта свинья Тсамани вернулся с базара, меня не было в Касбе. Узнав, что он не исполнил мой приказ и не купил ее, я едва не зарыдал от горя. Сперва я боялся, что девушку купил и увез какой-нибудь купец из Суса, но, узнав, что – хвала Аллаху! – она у тебя, я успокоился. Ведь ты, сын мой, уступишь ее мне.
В голосе паши звучала уверенность, и Оливер не сразу подыскал слова, чтобы рассеять иллюзии Асада. Несколько мгновений он стоял в нерешительности.
– Я вознагражу тебя за потерю, – поспешно добавил Асад. – Ты получишь свои тысячу шестьсот филипиков и еще пятьсот в придачу. Скажи, что ты согласен. Видишь, я горю от нетерпения.
Сакр-аль-Бар мрачно улыбнулся.
– Когда речь идет об этой женщине, господин мой, подобное нетерпение мне знакомо, – не спеша ответил он. – Пять долгих лет оно сжигало меня. Чтобы унять огонь, я отправился на захваченном мной испанском судне в далекое и опасное путешествие в Англию. Ты не знал об этом, о Асад, иначе бы ты не…
– Ну, – прервал его Асад. – Ты – прирожденный торгаш, Сакр-аль-Бар. В хитроумии тебе нет равных. Хорошо, называй свою цену, наживайся на моем нетерпении, и покончим с этим.
– Ну, – прервал его Асад. – Ты – прирожденный торгаш, Сакр-аль-Бар. В хитроумии тебе нет равных. Хорошо, называй свою цену, наживайся на моем нетерпении, и покончим с этим.
– Господин мой, – спокойно возразил корсар, – здесь дело не в наживе. Моя пленница не продается.
Паша прищурился и молча взглянул на Сакр-аль-Бара. На его лице проступила краска гнева.
– Не… не продается? – слегка запинаясь от изумления, проговорил он.
– Нет. Даже если бы ты предложил за нее все свои владения, – прозвучал торжественный ответ. – Проси все, чего пожелаешь, только не ее. – Голос корсара стал мягче, и в нем зазвучала мольба. – Я все с радостью положу к твоим ногам в доказательство моей преданности и любви к тебе.
– Но мне ничего другого не надо, – раздраженно ответил Асад. – Мне нужна только она.
– В таком случае, – сказал Оливер, – я взываю к твоему милосердию и умоляю тебя обратить взор в другую сторону.
Асад нахмурился.
– Ты мне отказываешь? – гневно спросил он.
– Увы, – ответил Сакр-аль-Бар.
Наступило молчание. Лицо Асада становилось все более грозным, в глазах, обращенных на корсара, вспыхивали свирепые огоньки.
– Понятно, – наконец произнес он.
Резкий контраст между спокойным тоном и разъяренным видом паши не предвещал ничего хорошего.
– Понятно. Кажется, Фензиле была права более, чем я думал. Ну что ж! – Он помолчал, исподлобья глядя на Оливера. – Вспомни, Сакр-аль-Бар, – голос паши дрожал от сдерживаемого гнева, – вспомни, кто ты, кем я тебя сделал. Вспомни о благодеяниях, которыми осыпала тебя эта рука. Ты – самый близкий мне человек, мой кайя, а со временем можешь достичь еще большего. Кроме меня, в Алжире нет никого выше тебя. Так неужели ты настолько неблагодарен, что откажешь мне в первой и единственной моей просьбе? Воистину, справедливо начертано: «Неблагодарен человек!»
– Если бы ты знал, – начал Сакр-аль-Бар, – что значит для меня эта женщина…
– Не знаю и не желаю знать, – прервал его Асад. – Чем бы она ни была для тебя, все это ничто в сравнении с моей волей.
Вдруг он смирил свой гнев и положил руку на могучее плечо Сакр-аль-Бара:
– Послушай, сын мой, из любви к тебе я буду великодушен и забуду о твоем отказе.
– Будь великодушен, о господин мой, и забудь о своей просьбе.
– Ты по-прежнему отказываешь мне? – Смягчившийся было голос паши вновь звучал резко и грозно. – Как я извлек тебя из грязи, так одним словом могу вновь ввергнуть в нее. Как разбил цепи, которыми ты был прикован к веслу, так снова могу заковать тебя в них.
– Я знаю, что все в твоей власти, – согласился Сакр-аль-Бар. – Но если я не уступаю ту, что вдвойне принадлежит мне – по праву пленения и по праву покупки, – ты можешь судить, как вески на то причины. Будь же милостив, Асад…
– Неужели я должен забрать ее силой? – проревел паша.
Сакр-аль-Бар высоко поднял голову, его могучие мускулы напряглись.
– Пока я жив, тебе это не удастся, – ответил он.
– Неверный, мятежный пес! Ты смеешь противостоять мне… мне?!
– Молю тебя, будь милосерд и не вынуждай твоего слугу поступать недостойно.
Асад усмехнулся.
– Это твое последнее слово? – грозно спросил он.
– Во всем остальном я – твой верный раб, о Асад.
Какое-то время паша злобно глядел на корсара, затем не спеша направился к двери, как человек, принявший решение. На пороге он остановился.
– Жди! – грозно приказал он и вышел.
Сакр-аль-Бар долго смотрел ему вслед, потом пожал плечами и повернулся к Розамунде. В ее глазах было какое-то непонятное выражение, которое заставило его отвернуться. Если раньше раскаяние лишь мимолетно посещало его, то теперь оно захлестнуло все его существо. Ужас и отчаяние охватили Оливера от сознания непоправимости содеянного. Он обманулся в своих чувствах к Розамунде: он не только не ненавидел ее, но любил со всем пылом прежней страсти. Если бы он ненавидел ее, то от мысли, что она будет принадлежать Асаду, испытал бы злобную радость, а не эти адские муки.
Спокойный голос Розамунды прервал размышления Оливера:
– Почему вы отказали ему?
Оливер быстро обернулся.
– Вы все поняли? – спросил он.
– Я поняла достаточно. Лингва франка не очень отличается от французского, – ответила Розамунда и повторила свой вопрос: – Почему вы отказали ему?
– И вы еще спрашиваете?
– Вы правы, – с горечью проговорила она, – вряд ли это необходимо. И все же – неужели жажда мщения так велика, что вы готовы скорее пожертвовать собственной головой, чем уступить хоть на йоту?
Лицо корсара помрачнело.
– Конечно, – усмехнулся он, – как еще вы могли истолковать мой отказ!
– Вы ошибаетесь. Я спрашиваю именно потому, что сомневаюсь.
– Понимаете ли вы, что значит стать добычей Асада ад-Дина?
Розамунда пожала плечами и, не глядя на него, спокойно ответила:
– Неужели это страшнее, чем стать добычей Оливера-рейса, Сакр-аль-Бара, или как вас там еще называют!
– Если вы скажете, что вам все равно, то я больше не стану противиться паше, – холодно проговорил Оливер. – Можете отправляться к нему. Я отказал ему – что, возможно, и глупо – отнюдь не из желания отомстить вам. Просто сама эта мысль привела меня в ужас.
– В таком случае, подумав о себе, вы тоже должны прийти в ужас, – заметила Розамунда.
– Возможно, – едва слышно проговорил Оливер.
Розамунда вздрогнула и хотела что-то сказать, но он взволнованно продолжал:
– О боже! Чтобы я понял всю низость своего поступка, понадобилось вмешательство Асада! Мы преследуем разные цели. Я хотел наказать вас, а он… Боже мой…
Оливер застонал.
Розамунда медленно поднялась с дивана, но корсар был слишком взволнован и не заметил этого. Вдруг поглотивший его мрак осветил луч надежды: он вспомнил слова Фензиле о той преграде, которую Асад не осмелится преступить из благочестия.
– Есть один выход! – воскликнул Оливер. – Только изобретательность коварной сицилийки могла подсказать его! – Оливер было заколебался, но собрался с духом и коротко закончил: – Вы должны выйти за меня замуж.
Розамунда отшатнулась, как от удара. У нее возникло мгновенное подозрение, которое тут же превратилось в уверенность, что внезапное раскаяние Оливера – просто уловка.
– Замуж… за вас! – повторила она.
– Да, – подтвердил Оливер и принялся объяснять ей, что, только став его женой, она будет неприкосновенна для правоверных мусульман: из опасения нарушить закон пророка никто и пальцем не посмеет коснуться ее, и прежде всего – благочестивый паша. – Только так, – закончил он, – я смогу избавить вас от его преследований.
– Даже в моем ужасном положении этот выход слишком ужасен, – презрительно заявила она.
– А я говорю: вы должны, – настаивал он. – Иначе вас сегодня же доставят в гарем Асада, и не как жену, а как рабыню. Ради собственного блага вы должны верить мне, должны!
– Верить вам! – Розамунда язвительно рассмеялась. – Вам! Вероотступнику, нет, хуже, чем вероотступнику!
Оливер сдержался. Только соблюдая полное спокойствие, он мог надеяться убедить ее с помощью логических доводов.
– Вы слишком безжалостны, – с упреком сказал он. – Вы судите меня, забывая, что в моих страданиях есть и ваша вина. Ведь меня предали именно тот мужчина и та женщина, которых я любил больше всех на свете. Я утратил веру в людей и в Бога. Я стал мусульманином, отступником и корсаром лишь потому, что это был единственный способ избавиться от невыносимых мучений. – Он грустно посмотрел на Розамунду. – Неужели все это нисколько не извиняет меня в ваших глазах?
Слова Оливера не оставили Розамунду равнодушной. В ее ответе сквозила враждебность, но уже не было презрения. Его сменила печаль.
– Никакие лишения не могут оправдать вас в том, что вы опозорили честь дворянина и запятнали мужское достоинство, преследуя беззащитную женщину. Как бы то ни было, вы слишком низко пали, сэр, чтобы я сочла возможным доверять вам.
Оливер опустил голову. Он более чем заслужил это обвинение и чувствовал, что ему нечего возразить.
– Вы правы, – вздохнул он. – Но не ради меня я умоляю вас довериться мне, а ради вас самой.
Под влиянием внезапного порыва Оливер вытащил из ножен тяжелый кинжал и подал его Розамунде:
– Если вам необходимо доказательство моей искренности, возьмите мой кинжал, которым вы пытались лишить себя жизни. Как только вам покажется, что я изменил данному слову, воспользуйтесь им против меня или против себя.
Удивленно посмотрев на Оливера, Розамунда приняла от него кинжал.
– А вы не боитесь, – спросила она, – что я сейчас же воспользуюсь им и разом все покончу?
– О нет, я верю вам, – ответил он. – И вы можете отплатить мне тем же. Более того, я дал вам оружие на самый крайний случай. Если придется выбирать между смертью и Асадом, будет лучше, если вы предпочтете смерть. Но позвольте заметить, что, пока есть возможность жить, выбирать смерть было бы глупо.