— Действуем, как договорились? — спросила Натка.
Мальчишки переглянулись.
— А слабо напрямик?
— Не слабо, — отозвался Петька, — место тихое, а если мы станем перетаскивать динамит на себе маленькими партиями, то много времени потеряем. А у нас еще дел невпроворот. Предлагаю решительным марш-броском преодолеть пустырь, тем более, что уже темнеет.
— Согласен!
— Давайте хоть сумерек подождем, — сказала осторожная Натка.
— Да чего ждать? — Юрка хлестнул лошадь, и она послушно побрела через пустырь.
* * *Славкина перевели в городской гарнизон, и теперь его служба состояла из дежурства на постах и патрулирования в пешем порядке. Георгий Александрович считал, что в таком большом городе для этого можно было бы и конюшню завести. Хуже всего было, как сейчас, обходить го родские окраины, где сплошные лужи, присыпанные талым снегом. Вместе с ним тащился на пар ник-немец, толстый булочник Герман. Его жалобы на трудную солдатскую долю и рассказы о жене Эльзе иногда будили в хорунжем смутное сожаление, что он не партизан. Будь им, Славкин с удовольствием пристрелил бы Германа и ушел подальше в лес.
Перед ними лежал пустырь, и булочник предложил перекурить, прежде чем брести дальше. Единственной положительной чертой немца было то, что он неизменно предлагал сигарету и Георгию Александровичу. Укрывшись от ветра за широкой спиной булочника, Славкин прикурил и глянул на пустырь. Вот те раз! Как из-под земли выросла вдруг груженая телега с тремя фигурами. Никогда бы он не подумал, что здесь можно пройти, не то, что на чем-нибудь проехать. Наверняка спекулянты или еще похлеще…
— Герман, вперед! — скомандовал ефрейтор, бросая сигарету. Булочник свою аккуратно затушил и пошел за спешащим начальником патруля.
— А ну, стой! — крикнул Славкин, на ходу срывая с плеча карабин.
Заметив патруль, Юра вскочил и взмахнул вожжами.
— Погоди, — схватил его Петька.
Мещеряков стряхнул руку.
— Ты чего, обалдел?
— Мы не успеем, — Петр заставил Юру сесть.
Георгий Александрович приблизился к телеге и вскинул винтовку. За ним маячила фигура булочника, спешащего на помощь.
— Руки вверх! Отвечай — что везете?
— А то сам не видишь, дядя? Шкаф.
— Ой, дяденька, мы с дороги сбились, а нам еще в станицу ехать, — затараторила Натка, — а шкаф мы на рынке на сало поменяли, правда, правда, отпустите нас, будьте добреньки.
— Не заговаривайте мне зубы, щенки. Что везете? Оружие есть?
— Есть, — сказал вдруг Петька. — Вот, — протянул он ладонь.
— Что там? — недоверчиво спросил Славкин и шагнул вперед.
— Это ж кусачки! Бисов сын! — хорунжий замахнулся на Петьку прикладом.
— То не простые кусачки, — сказал паренек, доставая из одного ящика бикфордов шнур и откусывая кусок.
— Ты что там робишь? — удивился Славкин. — А ну, подыми руки!
— Сейчас поймешь, дядя, — сказал Петька. Затем он снова сунул руку в ящик, сопровождая действие рассказом. — Если эту веревочку вставить в эту металлическую трубочку и сжав один ее край, зафиксировать, то получится готовый капсюль-детонатор, а если воткнуть его в эту динамитную шашку, то получится бомба.
— Э-э-э, вы что, пацаны, шутки шуткуете? — неуверенно спросил Славкин. — Вы это бросьте! Я вам сейчас все уши поотрываю!
Юра достал спички и зажег.
— Можем и бросить, не успеешь убежать, дядя.
— Погаси, паршивец, пристрелю! — хорунжий передернул затвор и прицелился.
Юра поджег бикфордов шнур, огонек побежал по нему, весело шипя.
Сантиметр в секунду, вспомнил Славкин, и в животе похолодело. Рядом что-то упало. Хорунжий повернулся и увидел булочника ничком, с руками над головой.
— А теперь посмотри сюда, дядя! — Петька распахнул ящик, где ровными рядами лежал динамит.
— Да вы что, пацаны? Бросьте дурить, погасите! Я вас отпущу!
— Кидай сюда винтовку, — скомандовал Петька.
Славкин затравленно посмотрел на оставшийся клочок шнура и бросил карабин на телегу. Юра взял оружие и навел на врага. Петька перекусил шнур у самого капсюля. Георгий Александрович почувствовал облегчение, хоть теперь его и держали на мушке.
Натка слезла с телеги и забрала винтовку булочника Германа.
— Сомлел, что ли, не шевелится.
— Скажи ему, чтоб встал, дядя.
Славкин отдал команду по-немецки и от себя прибавил пинок. Солдат зашевелился и привстал на дрожащих ногах.
— А ты, дядя, русский?
— Украинский, — сказал хорунжий, поднимая руки.
— Тогда снимай ремень.
Пленных поставили спина к спине и связали им попарно руки.
— Прощай, дядя и не попадайся нам больше.
Подростки, прихватив трофейное оружие, уселись на телегу и двинулись дальше. Им сегодня ночью предстояло сделать еще так много…
— Неужели ты бы нас взорвал? — спросила Натка брата.
— Конечно, если бывает взрывающееся мыло, — серьезно ответил Петька и показал свет ло-корич невый брусок. — Хорошо, что у Жоры в шкафу валяется что попало.
Девчонка дала Петьке подзатыльник и обняла за плечи…
Едва телега отъехала, Славкину, приколотому к спине булочника, словно муха, пришла на ум отличная мысль. Идти одновременно было бы чрезвычайно сложно, но один… Хорунжий объяснил Герману свой план, и тот, кряхтя, взвалил начальника на спину. Так они быстро доберутся до жилых домов и вызовут подмогу. Эти малолетки далеко не уйдут! Булочник медленно переставлял ноги, а хорунжий старался удержать равновесие на его спине, что было не просто, ведь спина Германа оказалась круглой, как его живот. Славкин чуть-чуть переменил положение ног, толстяк под ним качнулся, и они рухнули в снег.
11
— Проходите, фрау, — пригласил Ксанку худой человек с желтым постным лицом. Он был одновременно и секретарем, и переводчиком лейтенанта Корфа.
Оксана вошла в маленький кабинетик и села на предложенный стул.
— Guten Tag, — сказал офицер. Переводчик перевел.
— Здравствуйте, меня зовут Надежда Петрова, я близкий друг одного из шахтеров, работавших в ремонтной бригаде.
Корф кивнул.
— Это большая неприятность и для вас, и для меня тоже. Я был заинтересован в том, чтобы они хорошо делали свою работу, но их арестовало гестапо… Фрау Петрова, вы сказали? Но среди моих рабочих не было Петровых.
— Я просто друг, понимаете? И хотела узнать о судьбе…
— Конечно, — лейтенант не позволил себе ни тени улыбки. — Как зовут вашего друга?
Ксанка покосилась на переводчика.
— Говорите смело все, это мой человек, — мгновенно уловил заминку Корф.
— Меня беспокоит судьба Валерия Мещерякова.
— Вот как? — удивился офицер. — На этого человека я возлагал большие надежды, но он их не оправдал.
— Я уверена, что произошла какая-то ошибка. Валерий не мог сделать ничего плохого.
— Это риторика, фрау Петрова, у нас говорят: гестапо не ошибается.
— Я понимаю, что вы сами находитесь в трудном положении, но все-таки прошу вас узнать…
— Нет, нет, и не думайте! — воскликнул Корф. — Если инженер Мещеряков не виноват, его отпустят, если виновен — накажут. Так что лучше молитесь Богу, только он может выступать посредником в подобных делах.
— Например, он не стал бы одалживать у коменданта его автомобиль, — сказала с нажимом Ксанка. — Вы меня понимаете?
— Вы действительно близкий друг господина Мещерякова, — задумчиво сказал офицер, — он многое вам рассказал… Поймите, фрау Петрова, я не имею влияния на гестапо, это другое ведомство. Скорее оно может повлиять на меня. Зачем же мне попадать в его поле зрения?
— Это случится, если гестапо узнает о вашем предложении моему другу заняться дополнительной работой за отдельную плату. Если не ошибаюсь, разговор состоялся в вашу первую с ним встречу вон в том кафе, — Ксанка показала в окно за спину лейтенанта.
Теперь пришла очередь Корфа покоситься на переводчика.
— Хорошо, я постараюсь узнать о судьбе вашего друга и в конце недели сообщу вам.
— Пожалуйста, сегодня, — твердо сказала Оксана. — Заодно узнайте, как дела товарищей Мещерякова. Может быть, все не так плохо, и они сумеют закончить необходимую вам работу.
— Ладно, — легко согласился офицер, поняв, что иначе от собеседницы он не отделается. — Едем.
Он коротко переговорил с желтолицым переводчиком и, подхватив фрау за локоть, вывел ее из кабинета.
Осторожный немец, подумала Ксанка, решил этого переводчика с собой не брать. Значит, вторую часть разговора переведет другой и ни один не будет знать, в какой истории замешан Корф.
Лейтенант вывел даму на крыльцо и поманил пальцем машину. «Опель» немедленно подкатил, Ганс выскочил и распахнул дверцу перед начальником и дамой. В дороге они были вынуждены молчать, но когда автомобиль остановился у знакомого здания ЧК, лейтенант вышел первым и подал фрау Петровой руку.
Лейтенант вывел даму на крыльцо и поманил пальцем машину. «Опель» немедленно подкатил, Ганс выскочил и распахнул дверцу перед начальником и дамой. В дороге они были вынуждены молчать, но когда автомобиль остановился у знакомого здания ЧК, лейтенант вышел первым и подал фрау Петровой руку.
— Прошу фас.
Ксанкина рука замерла на полдороге.
— Фы боитесь?
Она пересилила внезапный испуг и вышла из машины. У дверей здания все так же стояли караульные, только теперь в черной форме. Они отдали лейтенанту честь. Он бросил короткую фразу, и они вдруг сделали шаг вперед.
— Я фелел им фас арестовать, — пояснил Корф и внезапно добавил: — Фрау Ларионофа?
Ксанка инстинктивно дернулась, а немец только сильнее сжал ее руку.
— Дома и родные стены помогают, да? Посмот рим, может быть, здесь фам сидеть будет приятней, чем ф другом месте?
Солдаты подхватили словно онемевшую Ксанку и втащили внутрь.
* * *Вопросы были все те же: «Кто организатор? Сколько диверсантов с ним работало? Кто дал задание? Является ли он офицером Красной армии? Кто обучал его минному делу? Какие явки в городе он знает?».
Валеру пока не били, но спать не давали третьи сутки, и он не решился бы сказать, что хуже. Дважды его допрашивал сам герр начальник гестапо, значит, Мещерякова считают важной птицей. Их можно понять: ликвидировать группу подпольщиков в тот момент, когда они собирались взорвать одну из самых крупных местных шахт!
— Я не диверсант, — твердил, как заклинание, Валера, — у меня даже зажигалки не было, как бы я зажег фитиль?
— Не считай нас идиотами! — орал начальник гестапо. — Кто руководил вашей группой? Как вы поддерживаете связь?
— Никто.
— Значит, ты — руководитель?
— Я бывший главный инженер, теперь — начальник ремонтной бригады.
— Твои рабочие нам все рассказали, брось притворяться, и мы сохраним тебе жизнь!
Валера придерживался одной линии поведения, выработанной еще когда его везли в гестапо. Хотя, когда тебя берут с поличным, любая линия кажется глупой. Даже если никто из рабочих не сознается, ему и его двум спутникам не отвертеться. Странно, что гестаповцы до сих пор не предъявили им отпечатки пальцев, снятые с ящиков и динамитных шашек. Или у них техническая служба не работает?.. Дела остальных шахтеров были бы неплохи, если б было мирное время и если бы для фашистов существовала презумпция невиновности. В глубине Валерий знал, что все рассуждения о шансах на спасение хоть для части рабочих ничего не стоили. Возможно, что группу расстреляют хотя бы для острастки, чтобы предупредить тех, кто собирается им на смену.
Все эти мысли существовали в каких-то обрывках, они то возникали, то проваливались в тьму небытия, откуда Мещерякова возвращал крик начальника гестапо или одного из следователей. Наконец настал момент, когда Валерка стал отключаться буквально через минуту. Гестаповец вызвал охрану и шатающегося арестанта увели в камеру. Тут он упал на пол и мгновенно уснул, чтобы быть разбуженным в следующую секунду.
На него вылили ведро ледяной воды, и Валера с трудом открыл глаза. «Вдруг теперь побьют?» — мечтательно подумал он. Хороший апперкот может подарить полчаса забвения…
— Герр Мещеряков? — позвал знакомый голос. — Здравствуйте, это я — Корф.
Валерка приподнялся и сел в луже стекающей с него воды.
— Опять на допрос?
— Нет, просто мне разрешили с вами пого ворить.
— О чем? Я спать хочу! — арестант готов был плюхнуться обратно в лужу и уснуть.
— Я вам помогу, — Корф потянул Валеру вверх. Тот напрягся и сумел сесть на нары. — Герр Мещеряков, вы меня сильно подвели своим необдуманным поведением, но я готов протянуть вам руку помощи. Дело в том, что начальник гестапо кое-что мне должен. Я могу похлопотать перед ним за вас, но с одним условием.
— Я не могу предать товарищей, — тихо сказал Валера.
— Бога ради, избавьте меня от вашего идеализма! — воскликнул Корф. — Я стараюсь вытащить вашу голову из петли, а вы мне условия ставите. Кто из нас находится в худшем положении?
— Не знаю, — сказал, прикрывая тяжелые веки Валерка, — может, тот, кто делает первый шаг? Вы же не дурак и догадались, что я перевозил на машине коменданта.
— Далась вам эта машина! Слушайте, герр Мещеряков, мне нужна сущая безделица: план этого здания до реконструкции.
— Этого?
— Да! Этого самого, в котором мы сидим.
— Допустим, сижу я.
— Этот дом дважды перестраивали: в 1923-м, когда сюда вселилась ЧК, и в 1927-м, после пожара. Мне нужны чертежи всех трех планировок здания. Когда-то вы сами здесь служили и должны помнить расположение кабинетов. Потом, вы крупный местный инженер и были тесно связаны с городским хозяйством, отделом архитектуры, да?
— Был, но не настолько, чтобы…
— Это мое единственное и окончательное условие. Если вы подскажете мне, где найти чертежи или сами их нарисуете, то я добьюсь вашего освобождения и освобождения части ваших людей. Если нет, то вы обречены. Подумайте, лучше спастись части, чем погибнуть всем. Хорошо подумайте!.. Приятных сновидений! — бросил напоследок лейтенант, заметив, что Мещеряков валится набок. Прежде, чем он успел покинуть камеру, Валерка провалился в тяжелый, как в лихорадке, сон…
12
— Как чувствует себя ваш подопечный, лейтенант? — спросил начальник гестапо.
— Вы над ним хорошо потрудились, — сказал Корф, — я даже не уверен адекватно ли он понял все, что я ему говорил. Отличная работа!
Начальник поморщился.
— Избавьте меня от ваших комплиментов, господин лейтенант… Я ценю вашу помощь в раскрытии диверсионной группы, но желание контролировать это дело целиком говорит о непомерном тщеславии или желании что-то скрыть от меня. Такое поведение мне не может нравиться. Я согласился на ваше руководство операцией только потому, что у вас нашлись высокие покровители в Берлине, но даже их влияние не безгранично. Формально вы, Корф, починены мне, а я начинаю терять терпение. Что мы тянем с этим Мещеряковым? Чего ждем?
— Ждем остальных Мстителей, — улыбнулся лейтенант, ничуть не смущенный выговором гестаповца.
— Это похоже на детскую игру в прятки, причем никому не известно количество участников.
— Мне известно, — сказал Корф. — Их было четверо друзей, которые еще подростками водили за нос целую армию. Себя они называли тогда «Мстителями», а аборигены прозвали их за ловкость Неуловимыми. Их историю мне подробно пересказал русский офицер Овечкин, который работал в контрразведке белой армии у полковника Кудасова. Если бы не мое появление в Юзовке с надежно подготовленной легендой, то мы бы уже лишились самой крупной шахты региона. Еще немного терпения, штурмбаннфюрер, и мы захватим остальных членов большевистской банды, преступ ления которых начались еще в 1920 году. Не далее, как сегодня…
— Сегодня вы велели арестовать какую-то женщину. В чем вы ее обвиняете?
— Ее зовут Оксана Ларионова, она — одна из Мстителей.
— Вы сошли с ума лейтенант Корф, вы просто рехнулись, — начальник гестапо ударил ладонью по столешнице. — Ее зовут Надежда Петрова и документы у нее в порядке!
— Она — Ларионова, и я это докажу, штурмбаннфюрер!
— Поторопитесь с доказательствами, лейтенант. Меня не интересует судьба какой-то русской, это вы неравнодушны к местным дамам настолько, что тащите их к нам в подвал.
— На что вы намекаете?
— Ваш отец, кажется, родился на Украине?
— Он бежал от коммунистов в 1921 году. И погиб в 26-м, сражаясь с ними!
— Мы обязательно проверим эту информацию, — пообещал Корфу начальник. — Молите Бога, чтобы в вашей и отцовской биографии не оказалось не то что черных, а и белых пятен тоже. Иначе обещаю вам, что вы скоро возглавите одну из маршевых рот, отправляющуюся на фронт. И ваши покровители из руководства партии вам не помогут!
— Я не боюсь угроз, штурмбаннфюрер, — ухмыльнулся Корф, — но не исключаю, что моя рота будет входить в состав маршевого батальона под вашей командой.
Начальник гестапо побагровел, но ответить этому зарвавшемуся сопляку не успел, на пороге кабинета возник унтер-офицер. Он был так напуган, что забыл встать смирно и отдать честь.
— Шахту, где мы поймали диверсантов, взорвали! — заорал унтер. — И еще две другие!
Ухмылка Корфа сползла, лицо вытянулось.
— Не может быть!
Штурмбаннфюрер посмотрел на него с нескрываемой ненавистью.
— Объявите тревогу! Окружить места взрывов и прочесать местность вокруг. Едем, лейтенант!
Шок быстро прошел, Корф всегда гордился своим хладнокровием. Осматривая одно за другим три места преступления, он вел себя совершенно спокойно и даже мог рассуждать.
На войне все возможно, значит, каждую минуту следует быть готовым к любым поворотам. Он заранее продумал операцию, доказал в Берлине состоятельность своего плана, получил особые полномочия за подписью самого Мюллера. В Юзовке он дождался появления Мещерякова, вошел в доверие и легко арестовал всю группу инженера, а его самого схватили на месте преступления. План был выполнен безукоризненно точно и завершился полной победой. Но вдруг вступает в действие чей-то посторонний план и все результаты — насмарку. Дерзость большевиков ошеломляет: после провала Мещерякова идти на двойной риск и добиться своего — это впечатляет! Работа настоящего профессионала, вернее, группы профессионалов.