СИКОМОР. Ну да, тебе. Это же ты боишься «фаркара», верно?
РОЗА. Конечно, боюсь. А вы разве нет?
СИКОМОР. Нисколько. Ибо со мной моя вера!
РОЗА. Вера во что?
СИКОМОР. Я адепт культа Нимозима, духа всех растений, обладающих корнями.
АЗАЛИЯ (сердито). И чему же учит ваша вера?
СИКОМОР. Мы полагаем, что все растения обладают божественной душой и после «фаркара» отправляются в страну Лии, где земля прозрачна, всегда дует южный ветер и нет ни одной крысы, способной грызть наши корни. Там текут ручьи с чистой водой, питающей нас и не приносящей ни малейшего вреда нашей листве. В стране Лии нам даруется способность расти вечно и при этом ничем не мешать тем, кто растет рядом. Можно было бы еще многое рассказать об этой стране, но тайны ее я могу раскрыть лишь посвященным!
РОЗА. Как прекрасна ваша религия!
АЗАЛИЯ. Чушь какая! После «фаркара» ты станешь попросту дровами для очага и ничем больше.
СИКОМОР. А моя душа?
АЗАЛИЯ. Она погибнет с тобою вместе! Исчезнет. И никакой второй жизни ей не суждено.
РОЗА. Что за ужасные вещи ты говоришь!
АЗАЛИЯ. Истина, возможно, не всегда приятная но тем не менее она истина.
СИКОМОР. Тебе-то истина неведома. Твой подход заключается в том, что ты во всем видишь дурное и сообщаешь об этом во всеуслышание, надеясь, что на самом деле ничего плохого не случится. Это всего лишь голос твоего страха, не больше.
АЗАЛИЯ. Могу сказать и больше, но, по-моему, нас подслушивают.
РОЗА. Нет, это невозможно! Мы же здесь совсем одни!
АЗАЛИЯ. Не одни. Рядом прячется какое-то животное.
СИКОМОР (разражаясь визгливым смехом). Но ведь животные нас понимать не могут! Они и друг друга-то понять не в состоянии! Всем известно, что животные разумом не обладают.
АЗАЛИЯ. Не уверена. Вот это конкретное животное, например…
РОЗА. Все животные друг на друга похожи.
АЗАЛИЯ. А уж в этом я и совсем не уверена! И в любом случае предпочла бы подождать, пока оно не уйдет.
РОЗА. Предрассудки!
АЗАЛИЯ. Дорогая моя, я тоже не верю в разумных животных, но я их боюсь. Да! И мне их жаль.
СИКОМОР. Почему же?
АЗАЛИЯ. По многим причинам. Но больше всего потому, что скоро на их долю выпадет много горя.
РОЗА. Ну, боль-то животные чувствовать не способны.
АЗАЛИЯ. Может быть, и нет. Но если предположить, что все-таки способны…
РОЗА (задумавшись). Да, в таком случае это было бы для них ужасно! Ах, вскоре подуют ночные ветры, и нашему миру придет конец!
АЗАЛИЯ. Ну вот вы опять! Не так уж все и плохо!
РОЗА. Да нет, все-таки очень плохо… Что-то устала я. Да и спать пора. Спокойной ночи.
АЗАЛИЯ. Спокойной ночи.
СИКОМОР. Спокойной ночи. Благодарю за приятный вечер.
Итак, даже среди цветов есть, оказывается, атеисты и верующие. Просто поразительно! Если только, конечно, все это не плод моего воображения.
Но и в таком случае это поразительно. Только в ином и, пожалуй, более зловещем смысле.
***Я пообедал, а Ланея так и не пришла. Я прилег на диван и незаметно уснул. Снилось мне вот что:
Я шел по извилистой улочке, вымощенной булыжником, по-моему, это была какая-то старая деревня. Слева показались двое и подошли ко мне. Я начал было задавать им вопросы, но они, похоже, боялись меня, а потом повернулись и побежали прочь. Я бросился за ними, желая убедить их в своих добрых намерениях. Но они не желали ничего слушать и бежали все быстрее, пока я не отстал. Затем я оказался на центральной деревенской площади, где горел огромный костер. Пламя его поднималось все выше и выше; наконец оно стало выше церкви, но никакого жара я не чувствовал.
И тут я проснулся, весь дрожа от страха, в холодном поту.
И буквально через минуту вошла Ланея.
***На самом-то деле все было не так плохо. Даже совсем хорошо! Не знаю, с чего это я поддался вселенской печали? Перечитывая собственные записи, я был просто поражен: их словно делал другой человек! Полагаю, нужно повнимательнее изучить их, попытаться понять, что же со мной тогда происходило. Но сейчас у меня просто нет на это времени. Я постоянно и полностью занят.
На роль пророка я отнюдь не претендовал. И все же, видимо, именно пророком я им и кажусь. Сразу же заявляю, что с данным мнением категорически не согласен! Тот факт, что я сумел пересечь космическое пространство, вовсе не является prima facie свидетельством моего превосходства. И все же они думают иначе.
Разумеется, об этом никто не говорит вслух, не пишут в газетах, не сообщают по радио. Нет, это просто явствует из того, как люди ко мне относятся.
Здесь еще полно работы, которую мне необходимо закончить, а времени осталось не так уж много. Я изо всех сил стараюсь действовать разумно и организованно, но еще столько здесь мне совершенно непонятно! В конце концов, я ведь совсем из другого мира.
Особая проблема – западная стена города. Она-то и является точкой приложения моих основных усилий. Видите ли, приближающийся враг явно нанесет первый удар именно с запада, а потому западная стена и должна быть существенно прочнее остальных. Однако же они все одинаковые.
Мы укрепили эту стену камнем, цементом и кирпичом. Она должна выдержать самый первый и самый ужасный удар Ночных Ветров.
Пожалуй, следует пояснить: Ночные Ветры – это в самом деле ветры, которым ничего не стоит обогнуть западную стену, если они захотят. Но они не захотят. Им мало править этим миром, им хочется служить всем примером, а потому они готовы, хотя бы для виду, учесть мнение противоположной стороны и «играть но правилам» – то есть они в принципе могут признать себя пораженными, если все условия будут соблюдены.
А правило это таково: чтобы победить, они должны пробить в стене брешь. Если же стены устоят, тогда они проиграли.
Я сделал стены многослойными. Все подтверждают, что такая система лучше всего. Ланея, моя жена, прилюдно осмотрела их и не сказала ни слова. Такой чести редко кто удостаивается.
Если не считать последних событий, то жил я вполне обычной жизнью. Я очень горжусь своей коллекцией срезанных ногтей, которая, по мнению экспертов, превосходит, возможно, даже коллекцию Тайного Правителя. Мне по-прежнему время от времени требуется лечение от той или иной навязчивой идеи. (В этом я ничем не отличаюсь от всех остальных.)
Ланея очень мила и позволяет мне оказывать ей значительные услуги. Свидетельством ее любви является, например, то, что каждый вечер мне разрешено мыть ей ноги. И не просто мыть, но и ОЖИДАТЬ этого без излишних волнений, не мучаясь вопросом, будет мне это разрешено сегодня или нет! Она вообще очень добра ко мне. Она держала меня за руку во время обряда мутиляции, то есть нанесения сакральных увечий, и мне действительно было не так больно, как я ожидал. Она унизила меня не перед кем-нибудь – перед равными ей! Даже родители ее стали относиться ко мне с должным презрением – уж от них-то я такой милости не ожидал!
Наверное, она так любит меня, потому что я инопланетянин, землянин, и уже по одной лишь этой причине достоин презрения. Впрочем, мне все равно. Я совершенно счастлив, будучи достойным любой степени презрения – тем более при такой жене, как Ланея, которая во всем мне помогает!
Вряд ли я могу надеяться сохранить ее любовь достаточно долго. Мужчинам это никогда не удается. Наверное, меня продадут, как и всех прочих, в один из публичных домов, где уже не будет никакой любви, лишь одно вечное раздражение. А может быть, случится и что-нибудь похуже – меня сошлют или посадят на кол. Впрочем, не исключено, что меня ожидает более легкая судьба… Мы, мужчины, тоже верим в свои сказки…
А пока что я занимаюсь тем, что сделать необходимо: кладу кирпичи, используя при этом свой хвост скорее как балансир, а не как третью руку. Заливаю в щели бетон, помогая себе лбом. Вытягиваю морду и старательно нюхаю воздух, надеясь почуять первое приближение ветра перемен.
Но самое главное – я счастлив, абсолютно счастлив! Наверное, излишне без конца повторять это. Видимо, любой, кто прочтет мои записки, и без того сразу поймет, как я счастлив. И все же мне хочется повторять это снова и снова! Это не одержимость. Это скорее гимн моему великому счастью и любви.
Знаете, я ведь не прерывал контакта с Землей! Я прекрасно сознаю, что я землянин и нахожусь на чужой планете. Но не менее ясно мне и то, что теперь я самый настоящий калдорианец, и это само по себе замечательно!
Я хочу все записать на тот случай, если возникнет необходимость напомнить себе о происшедшей со мной метаморфозе.
***Перечитал свои записки. Все вспомнил, и мне стало страшно.
Боже мой, что же со мной приключилось?
Почему я записал всю эту дьявольскую бессмыслицу?
Сейчас я сижу в кресле-качалке в своем доме на планете Калдор. День ясный. Руки спокойно лежат на коленях и вроде бы не дрожат. Слышно, как на кухне посвистывает чайник. (У них на Калдоре чайники есть, а чая нет.) Я вижу пыльный ковер на полу, вижу окна, небольшие и довольно грязные, за которыми сияет солнце. На каминной полке красуется статуэтка из красного камня. Обо всем, что со мной было, я хорошо помню. И тем не менее чего-то боюсь.
Хотелось бы все же определиться! Должно быть, со мной что-то произошло за эту последнюю неделю – именно неделю назад сделаны последние записи в дневнике. Не может быть, чтобы ничего не случилось – ведь действительно прошла целая неделя… Возможно, я где-то был?.. Или просто спал здесь, у себя дома? Или пребывал в коме?.. А вдруг я и на самом деле был тем самым благостным кретином с мазохистскими наклонностями, который с таким восторгом описан в моем дневнике?
Ланея пришла чуть раньше обычного. Принесла банку варенья, сваренного ее бабушкой. Варенье вполне приличное. Намазывая его на крекеры (на Калдоре есть и крекеры), я спросил Ланею, что происходило на прошлой неделе.
Она смотрела в сторону, явно избегая моего пытливого взгляда.
– О таких вещах лучше вообще не думать, – сказала она.
– Уж это-то я, черт возьми, понимаю отлично! – рассердился я. – Просто интересно: было это со мной или не было? Неужели я действительно превращался в некое хвостатое существо?
– Ты слишком много думаешь, – молвила с упреком Ланея, – а это никого никогда до добра не доводило. Пойдем сегодня гулять?
– Сперва ответь на мой вопрос, – сказал я.
Она сплела пальцы – самым отвратительным образом, буквально завязав их в узел – и отвернулась. Еще минута – и я заметил, что плечи ее вздрагивают. Она плакала.
Я стал ее успокаивать, но она повернулась ко мне и сердито сказала:
– Ты инопланетянин, и это многое извиняет в тебе. Но порой твое поведение просто невыносимо! Мыслящие существа так себя не ведут!
Я попробовал ее обнять, но она меня оттолкнула и стремглав выбежала из дому. Я услышал на крыльце ее торопливые шаги, однако даже не встал и за нею не пошел, а продолжал сидеть в кресле в полном одиночестве, пытаясь понять, что же со мной происходит.
Вскоре ко мне зашел Грандинанг, и я рассказал ему о случившемся.
– Да женщины все такие! – заверил он меня. – Им, видите ли, «отвратительна всякая вульгарность» – так они выражаются, хотя сами чуть что ведут себя настолько вульгарно, что дальше некуда.
– Но какая именно моя «вульгарность» вывела ее из себя?
На лице Грандинанга отразилась не то чтобы растерянность – скорее озадаченность. Подумав, он сказал с сочувствием:
– Голдштайн, мне только что пришло в голову: откуда вам знать о нашей жизни ВСЕ!.. Для нас, например, абсолютно естественно избегать ЛЮБОГО упоминания о первой Перемене. Особенно нервно это воспринимают женщины. Да и мужчины по большей части, если честно, предпочли бы об этом забыть.
Я тоже хотел об этом забыть, но боялся, что в таком случае мне не удастся сохранить здравомыслие. Мне просто необходимо было понять, что происходит.
Однако Грандинанг явно не собирался отвечать прямо – во всяком случае, на данном этапе неведомой мне игры – и делал это совершенно сознательно. Впрочем, он был чрезвычайно тактичен.
– Я мог бы, разумеется, выразить свою личную точку зрения, – сказал он, – но, боюсь, она чересчур субъективна. По-моему, вам лучше самому поискать ответ в архивах. Там есть полный отчет обо всем. Или почти обо всем. Язык, правда, порой бывает излишне архаичным… Но вы вполне разберетесь.
Я поблагодарил его, и он поднялся, собираясь уходить. Я спросил:
– Вы, наверное, скоро увидитесь с Ланеей?
– Не скорее, чем вы.
– Это почему же?
– Как почему? Она же ВАША жена!
И тут, словно поняв, что сказал лишнее, он быстро направился к двери.
Тем же вечером Ланея вернулась. Она пробыла дома почти час, но за этот час мы не обменялись с нею ни единым словом. Сейчас она на кухне. Готовит обед. Я верю Грандинангу – ведь он сказал, что она моя жена. Но не могу ни вообразить себе, ни припомнить, как она ею стала. И все же я знаю, это именно так и есть.
У меня она вызывает одновременно и страсть, и отвращение. Я не люблю ее. Я ее хочу. Но я НЕ ХОЧУ хотеть ее!
И в результате чувствую себя ужасно, пребывая в вечном противоречии с самим собой.
***Нет, это уж чересчур! Просто поверить не могу, что вообще существует такая планета Земля, и я ее покинул с помощью какого-то механического приспособления, а потом прилетел сюда, разговаривал с цветами, постепенно деградировал, женился на Ланее… Нет, это просто немыслимо!
Ланея зовет меня ужинать. Омерзительная мысль вдруг пришла мне в голову: да, для меня она еду готовит, но что ест она сама? Может быть – меня?
Нет, это несправедливо! И с моей стороны просто нечестно по отношению к Ланее! Но все же за стол я сажусь с определенной долей осторожности и… понимания.
***Ланея прекрасна. Она любит меня. Это как бы некая компенсация за постепенное стирание во мне человеческих черт.
Мы с ней точно играем прелестный спектакль в домашнем интерьере. Вот Ланея приносит мне завтрак, она быстрой, легкой походкой входит в спальню, на ней развевающийся воздушный пеньюар. Я пью теплый и не очень крепкий стимулирующий напиток – примерно той же крепости, что и кофе. Я единственный на Калдоре, кто это пьет. Однако такие маленькие привычки помогают мне не забывать, кто я.
Потом я делаю записи в дневнике, вожусь со слайдами и аудиокассетами. После ленча хожу на прогулку. Обычно мой путь лежит в противоположную от города сторону, в поля, заросшие жесткой травой и кустарником. Я беру с собой флейту, которую сделал для меня Вольфинг. Тона у нее не слишком чистые, но мне все равно, мои собственные «тона» тоже не больно чисты.
В нескольких милях от моего дома есть холм под названием Нмасси. Обычно я взбираюсь на его вершину и подолгу сижу там в полном одиночестве. Играю на флейте, глядя на раскинувшуюся передо мной долину, и глаза мои отдыхают. Я играю «Когда ты вдали от дома», «Амаполу», «Слетать в Рио» и другие песенки, давным-давно позабытые даже на Земле. Здесь эти песни звучат особенно странно. Отдельные нотки представляются мне чем-то вроде миниатюрных завоевателей, смело вылетающих из флейты и исчезающих в просторах Калдора. Играя, я чувствую себя землянином. А вот ночью, в объятиях Ланеи, я вообще не знаю, кто я такой.
Во всяком случае, явно не калдорианец. Но и не совсем человек.
Может, я оборотень?
Ланея, благодаря какой-то внутренней мудрости, отлично понимает, кто я и что я такое. Порой она обнимает меня так крепко, точно я вот-вот улечу от нее в просторы космоса. Или берет мое лицо обеими руками, заглядывает мне в глаза и издает какое-то тихое воркование. А иногда просто крепко-крепко сжимает мне руку.
…Не думаю, что за мной когда-нибудь прилетят с Земли. Видно, мне суждено остаток жизни провести на этой планете. И если рай или ад вообще существуют, то, интересно, где я окажусь – в калдорианском раю или в аду? А может, здесь есть и лимб – для тех, кто утратил свои корни или отбился от стаи? Да так к другой стае и не прибился…
А впрочем, жаловаться-то мне на самом деле и не на что!
***Женившись – или будучи взятым замуж? – я, естественно, не сумел избежать трудностей в общении с новыми родственниками. Я бы не удивился, узнав, что подобные проблемы являются универсальными для всей Вселенной. Хотя на Калдоре они, правда, не совсем обычны: дело в том, что родители Ланеи меняются каждую неделю!
И я, таким образом, насчитал уже три «набора» ее родителей.
Их поведение по отношению ко мне, впрочем, достаточно сходно, чтобы считать это немыслимое количество «родителей» чем-то единым.
И тем не менее их (пока что!) «набралось» уже три пары.
Я спрашивал Ланею об этом. Она находит мои вопросы смешными и странными. Она смеется – а смех у нее очаровательный – и говорит:
– А как же вы на своей Земле умудряетесь обходиться?
– Нам хватает одного отца и одной матери, – отвечаю я. – Разумеется, в далеком прошлом у различных народов Земли имелись различные варианты семей – так называемые большие семьи, например, существовал также обычай передавать детей на воспитание дяде или тете…
– Зачем же такие сложности? – удивляется она. – Почему с самого начала не использовать всю родительскую группу?
– Не знаю, – говорю я. – Так уж сложилось. (Как быстро я перешел к обороне и всего лишь оправдываю земные традиции!)
– А у нас, – говорит она, – при исполнении столь жизненно важных функций всегда используется кооперация. Знаешь, у нас даже поговорка есть: чем больше родителей, тем лучше.
– Да, я ее не раз слышал, – отвечаю я. – Но все же кто из них – чисто физически – произвел тебя на свет?
Она неодобрительно качает головой.
– Я этого и сама не знаю. Это же тайна!
– А почему же ты не спросишь?
– Потому что не хочу. Ведь если знаешь – никакой тайны не остается!
– Неужели так важно ее сохранить?
– О да! – Она смотрит на меня очень серьезно и очень внимательно, широко раскрытыми глазами. – У нас на Калдоре много тайн. Тайны – суть нашего бытия.